Письма полковнику

— Ветрянкой!

— Сколько ж ей лет, твоей подружке? — по инерции схохмил он. Хотя мог бы и не хохмить.

— Шестнадцать! — Дылде удалось заморозить слезу, в голосе остался холодный звон. — В шестнадцать лет ветрянка — это очень серьезно, если хочешь знать. Последний раз спрашиваю: ты согласен? Если нет, я предложу кому–нибудь другому. Прямо сейчас позвоню и предложу.

— Подожди, — заторопился он. — А физика?

— Физику я сдаю завтра утром с десятым «Б», и оттуда сразу в телепорт… Ты тоже можешь с ними сдать, Лимберг разрешит, он добрый. Я уже всё выучила!

— А я — нет.

— Господи! — не выдержала, всхлипнула Дылда. — Раз в жизни мы могли бы с тобой вдвоем… В Срез!!! Придумай что–нибудь! Приезжай, сядем вместе готовиться, я тебе помогу… А если не хочешь, так и скажи. Прямо сейчас.

— Хочу, — обреченно признал Стар. — Я что–нибудь придумаю.

…Надо что–то придумать.

Оказывается, он буксовал всё на том же месте, не сдвинувшись ни на шаг. Или на шаг Дылдино предложение все–таки тянет? Правда, Срез большой. Путевка этой Ленки–ветрянки может быть на другой конец материка или даже на острова, где, судя по прайсам, самые крутые отели. Но согласиться придется в любом случае. Если нужно, он пролетит зайцем пол–Среза — хоть на рейсовом катере, хоть на попутных драконах, — а вот попасть туда можно только государственным телепортом, и еще не было прецедента, чтобы кому–то удалось просочиться в эту штуковину без путевки.

Конечно, если так, то выйдет некрасиво по отношению к Дылде… Но зато — действующий чип на всё время, патрульные не привяжутся, не вышлют нафиг из Среза. И к тому же — Стар покосился в сторону шкафа, где на второй сверху полке, под трусами лежала тощая пачка сотенных бумажек, эквивалент переднего колеса мопеда–призрака, — останутся деньги. А когда есть деньги, всё становится легче. Гораздо легче. Всё.

Значит, он будет рядом с ней. Постоянно. И что? Что он сможет сделать, если?..

Короче, думать получалось плохо. Хотелось действовать: Стар пружинисто вспрыгнул на диван и подцепил с самой верхушки чемоданной пирамиды на шкафу спортивную сумку, плоскую и пыльную — выездную. Первым делом сунул во внутренний карман на молнии хлипкое богатство — гулять так гулять! — затем бросил на дно пару трусов и футболок, полотенце и плавки. Засомневавшись, выудил их обратно и посмотрел на свет: так и есть, сзади совсем вытерлись. Если б еще спереди, было бы не так обидно, а то… Очень некстати вспомнилась давняя реплика Открывачки насчет объема его, Стара, задницы. Открывачка — козел и недомерок по уши в комплексах… но протерлись же, почти до дырки, черт возьми!

Зеркала в комнате не было, поэтому он глянул в раму открытого окна, поблескивающую под углом: извернулся в профиль, мало что увидел, но успокоился. Просто очень старые плавки. В Срезе первым делом надо будет купить новые.

— Сережа, — мама осеклась за приоткрытой дверью. — Куда ты собираешься?

— На сборы, — отозвался Стар непринужденно. — Ты что, забыла?

— Это же только в пятницу.

— Звонил тренер, там сроки подвинулись.

— Правда?

Мама смотрела на него в упор, как следователь в старом фильме. Странно. А Стару казалось, что врет он очень убедительно. Не хватало еще, чтоб она перезвонила Михалычу, после чего накроется медным тазом и версия о перенесенных сборах, и справка в школу. Или не брать никакой справки, а правда сходить завтра на экзамен вместе с Дылдой? Теорию она подскажет, а с задачами он всегда справлялся неплохо. Блинберг — лопух, ему покатит… и потом, для него совсем не обязательно учить на двенадцать.

Она тогда так и не подняла глаз от журнала. Только кивала в такт его ответу. Не глядя, задала дополнительный вопрос: слава богу, не стихи. И ровное, без ничего, совсем без ничего не–учительского в голосе: «Спасибо, Старченко. Двенадцать. Следующий».

— Сережа?

Он до сих пор не ответил маме ничего вразумительного. А ведь правда, возьмет и позвонит. Отношения с тренером у матери были смешные, но, пожалуй, небесперспективные: звонки на Восьмое марта, Новый год и дни рождения, осторожные такие вопросики, задаваемые ему, Стару, с той и другой стороны… Мама даже иногда приходила на матчи, но во время игры тренеру было не до нее.

Короче.

— Ма, — выговорил Стар; за такое мгновенное слово трудно успеть на что–то решиться, но у него, кажется, получилось. — Мне надо уехать. Не на сборы. Очень надо. Я не буду мужчиной, если не поеду. Говори всем, что ты не в курсе.

Мама однократно, по–птичьи, хлопнула ресницами. Потом кивнула:

— Хорошо. Я скажу Олегу. Он поймет, не волнуйся.

Она ушла раньше, чем Стар сообразил: Олегом зовут тренера — в команде его не называли иначе как Михалычем. Здорово, что мама берет его на себя: глядишь, и не выгонит. А вдруг позвонит Дылда, опять попадет на нее и на радостях всё выложит про Срез?.. Стар представил себе такой расклад и нервно захихикал. После всего сказанного мать наверняка решит, будто Дылда от него беременная. И доказывай потом…

Боже мой, но какая же это всё фигня! Какие мелочи — по сравнению.

…Она пробежала мимо, не заметив его, вернее, скользнув но нему точно таким же взглядом, как по ступенькам и лестничным перилам: главное не врезаться, а дальше безразлично, существуют ли они на свете. И он, Стар, безоговорочно согласился с таким положением вещей; разве можно хоть в чем–то с ней не согласиться?!

А надо было рвануться следом, удержать за локоть, вскочить вместе с ней в лифт! Да мало ли что проделать! — но заставить ее заметить, признать, выслушать. И подробно рассказать обо всем, что происходило у подъезда за час до ее прихода. Может быть, она догадалась бы, кто эти люди. И, в свою очередь, объяснила бы ему, какую роль они играют в ее жизни… если б вообще захотела с ним разговаривать.

Вот именно. Дочь всемогущего диктатора, женщина, вокруг которой тучами клубятся тайны, немыслимая красавица, принцесса Эва Роверта — и он. Кажется, она уже дала ему понять. Еще тогда… и теперь, на лестнице, в который раз. Ну да ладно. Проехали.

Речь не о том, чтобы навязываться ей. Только защитить. Судя по тому, что он видел, стоя за приотворенной дверью подъезда, — есть от кого.

А ведь они могли и вернуться. Мысль была простая, как пять копеек, и Стар враз почувствовал себя полным идиотом. Они, может быть, давно уже вернулись… а он любуется старыми плавками и строит планы будущего геройства в Срезе на деньги Дылдиной подружки. Да он вообще не имел права уходить оттуда, кретин!.. Трус.

— Трус, трус, — приговаривал Стар как можно злее, глуша в себе настоящий страх. Перед шестью цифрами, набранными по памяти дробной очередью длиной в полсекунды. Перед ленивыми, как зевки, длинными гудками в трубке. Перед тем, что гудки никогда не кончатся, — и наоборот, перед…

— Алло?

Стар остолбенел.

Она сказала не «алло». Какое–то другое междометие, похожее, но чужое, окрашенное интонациями нездешнего языка — который ложился на ее голос красиво и естественно, как точный мяч в корзину. Стар вцепился в трубку, повис на ней, не решаясь ответить; и женщина произнесла еще что–то, вопросительное, требовательное.

Он нажал на рычаг.

Нажал на рычаг — и тут же по инерции снова покрыл себя последними словами. Хотя в чем дело? Он же собирался только убедиться, что с ней всё в порядке. Убедился, да? В который раз убедился, как она далеко. Да, собственно, приблизиться к ней он никогда и не надеялся. Не такой уж он беспросветный идиот…

Идиот. Беспросветный.

Бросил в сумку джинсы и реглан. Потом выудил реглан обратно: нечего набирать с собой лишние шмотки. В Срезе никогда не бывает холодно. Он знал. В детстве, еще при отце, они проводили там каждое лето.

Надо было еще перезвонить Дылде, но очень не хотелось. Ладно, чуть позже. А пока… Стар подготовил ручку и блокнот, поосновательнее устроился перед телефоном. Нужно разобраться во всем этом настолько, насколько вообще возможно. И раз уж, будем честными, слабовато выходит шевелить мозгами самому…