Страница 5 из 8
— А я тоже умею колдовать? Я тоже буду жить вечно? И мама жила бы вечно, если бы не заболела? А Друзей Фей — их много?
— Очень мало. В Киррии осталась только ты одна. Нет, солнце мое, не можешь ты ни колдовать, ни жить вечно. Просто в тебе есть капелька крови фей. Правда, кое в чем она все же сказалась. Ручаюсь, ножки у тебя не растут уже несколько лет.
— Я вообще уже несколько лет не расту.
— Ничего, еще подрастешь, но ножки останутся как у феи — вот и у мамы тоже были крошечные. — Мэнди подняла подол платья и пяти нижних юбок и показала башмачки размером не больше моих. — Ноги у нас не по росту маленькие. Это единственное, чего не исправишь колдовством. Наши мужчины подкладывают в обувь вату для маскировки, а мы, дамы, прячем ноги под юбками.
Я высунула ногу из-под подола. Маленькие ножки — это изысканно, но не получится ли, что когда я подрасту, то стану из-за них еще более неуклюжей? Смогу ли вообще сохранять равновесие?
— А ты могла бы заколдовать мне ноги, чтобы они выросли? Если бы захотела, конечно? Или… — Я огляделась в поисках возможного чуда. В окно хлестал дождь. — А можешь сделать так, чтобы дождь перестал?
Мэнди кивнула.
— Сделай! Ну пожалуйста!
— Чего ради?
— Ради меня. Хочу увидеть настоящее волшебство. Серьезное.
— Всерьез мы не колдуем. Только Люсинда. Это опасно.
— Подумаешь — грозу остановить, что тут опасного, скажи на милость?!
— Может, и ничего, а может, очень даже много. Включи воображение.
— Ясное небо — это же хорошо. Все смогут гулять.
— Включи воображение, — повторила Мэнди.
Я задумалась.
— Дождь — это полезно для травы. Для посевов.
— Дальше, — кивнула Мэнди.
— А вдруг злой разбойник задумал кого-то ограбить, а из-за плохой погоды решит посидеть дома?
— Точно. А может быть, из-за меня начнется засуха и придется с этим разбираться, поскольку я во всем виновата. А потом я нашлю ливень, а он сломает ветку, а ветка проломит крышу — и снова мне разбираться.
— Ну, тут ты ни при чем. Это хозяевам надо было делать крышу попрочнее.
— Может, да, а может, нет. А вдруг из-за меня начнется потоп и кто-нибудь погибнет? Вот почему нельзя колдовать по-серьезному! Я колдую только по мелочи. Вкусная еда, лечебный суп, мое коронное бодрящее снадобье…
— А когда Люсинда наложила на меня заклятие, это было серьезное колдовство, да?
— Еще бы! Вот дурья башка! — Мэнди так яростно оттирала сковородку, что та скрежетала и гремела о медную раковину.
— Расскажи, как снять заклятие. Мэнди, ну пожалуйста!
— Как — понятия не имею. Знаю только, что это возможно.
— Если я объясню Люсинде, что мне от него плохо, она его снимет? Снимет, да, Мэнди?
— Сомневаюсь, но чего в жизни не бывает. Да только вдруг она одно заклятие снимет — и тут же наградит тебя другим, еще похлеще. С Люсиндой одна беда: у нее всегда куча блестящих идей и она их в себе не держит, а тут же превращает в заклятия.
— А как она выглядит?
— Не похожа на прочих фей. Да уж лучше тебе никогда в глаза ее не видеть!
— А где она живет? — не отставала я.
Может, удастся ее разыскать и убедить снять заклятие. Ведь и Мэнди иногда ошибается.
— Мы с ней не разговариваем. Еще мне не хватало следить за перемещениями Люсинды Придурочной! Эй, миску не урони!
Поздно. Пришлось мне взять метлу.
— Неужели все Друзья Фей такие неловкие?
— Нет, лапочка. Фейская кровь не делает неуклюжими. Это в тебе человеческое. Ты хоть раз видела, чтобы я била посуду?.. То-то же.
Я взяла веник, но оказалось, что это лишнее. Осколки сами собрались в кучку и запрыгнули в мусорное ведро. Я остолбенела.
— Ничего серьезнее я не делаю, солнце мое, только мелкое колдовство, от которого никому вреда не будет. Хотя и от него есть польза. На полу не останется острых осколков.
Я заглянула в ведро. Осколки лежали там аккуратной горкой.
— А почему ты не превратишь их обратно в миску?
— А это уже серьезное колдовство. На вид не скажешь, но серьезное. Так можно кому-то навредить. Заранее не угадаешь.
— Ага, получается, будущее феи не предсказывают. Если бы предсказывали, ты бы знала, можно или нельзя.
— Будущее мы не видим — как и вы, люди. Это по гномьей части — у них-то ясновидящих полно.
Где-то в доме зазвенел колокольчик. Отец звал кого-то из слуг. Мама никогда не звонила.
— А ты была феей-крестной моей прабабушки? — Вопросы прямо роились и жужжали у меня в голове. — А ты давно наша фея-крестная?
В самом деле, сколько Мэнди лет?
Тут вошла Берта:
— Барышня, сэр Питер просит вас к себе в кабинет.
— Зачем? — спросила я.
— Не говорит. — Берта встревоженно вертела в пальцах кончик косы.
Впрочем, напугать Берту — дело нехитрое. Чего тут бояться? Отец хочет со мной поговорить. Было бы странно, если бы не хотел.
Я вытерла тарелку, потом еще одну, потом третью.
— Барышня, вы бы поскорее, — попросила Берта.
Я потянулась за четвертой.
— Ты уж лучше сходи, — сказала Мэнди. — Кстати, передник ему не понравится.
Мэнди тоже испугалась!
Я сняла передник и побежала к отцу.
И остановилась на пороге кабинета. Отец сидел в мамином кресле и глядел на стоявший на столе сверток.
— А, вот и ты. — Он поднял голову. — Подойди поближе, Элла.
Я уставилась на него исподлобья — нечего мне приказывать! И сделала шаг вперед. В эту игру я играла с Мэнди — вроде бы слушаешься, а вроде бы и нет.
— Элеонора, я попросил тебя подойти поближе.
— Я и подошла.
— Надо еще ближе. Я не кусаюсь. Просто хочу получше тебя узнать.
Он подошел ко мне, подвел к столу и усадил в кресло напротив.
— Ты когда-нибудь видела подобное великолепие? — Он развернул сверток. — Возьми. Осторожно, тяжелое. На.
«Не знаю, что это, но раз оно так нравится отцу — возьму и уроню!» — заранее решила я. Но все-таки посмотрела, что он мне дает, — и передумала.
Это был фарфоровый замок размером с два моих кулака — с шестью миниатюрными башенками, в каждую из которых можно было вставить свечку. Ой! Между окошками в двух башенках была протянута тонюсенькая фарфоровая ниточка — надо же, с развешанным бельем! Кальсоны, халат, детский слюнявчик — все прямо крохотулечное! А из другого окна, пониже, махала шелковым шарфом улыбающаяся нарисованная девушка. По крайней мере, с виду шарф был совсем как шелковый.
Отец забрал у меня замок.
— Закрой глаза.
Я услышала, как он задвигает тяжелые шторы. И решила подсмотреть из-под ресниц. Я ему не доверяла.
Он поставил замок на каминную полку, вставил свечки и зажег.
— Открой глаза.
Я подбежала посмотреть. Замок превратился в сияющую сказку. От огня по белым стенам побежали перламутровые разводы, а окна засверкали золотом, словно внутри горели веселые светильники.
— Ух ты… — только и вымолвила я.
Отец раздвинул шторы и задул свечи.
— Прелесть, правда?
Я закивала.
— Где ты это взял?
— У эльфов. Это эльфийская работа. В керамике они чудеса творят. Это сделал один ученик Агаллена. Я всегда хотел подлинного Агаллена, но так и не смог достать.
— Куда ты его поставишь?
— А куда ты хочешь, Элла?
— На подоконник.
— А не в твою комнату?
— Куда угодно, главное — на подоконник.
Тогда замок будет смотреть на всех — и в доме, и на улице.
Отец долго глядел на меня и ничего не говорил.
— Хорошо, я скажу покупателю, чтобы поставил его на окно?
— Как? Ты его продашь?!
— Элла, я торговец. Я продаю и покупаю. — И он заговорил словно бы сам с собой: — Может быть, удастся выдать его за подлинного Агаллена. Никто не отличит. — Он снова посмотрел на меня. — Ну вот, теперь ты знаешь, кто я такой: сэр Питер, торговец. А ты кто?
— Дочь, у которой раньше была мать.
Он даже слушать не стал.
— Кто такая Элла?
— Девочка, которой не нравится, когда ее допрашивают.