Безнадежность

Окидывает неспешным взглядом моё тело.

— Охренеть. — Пробегает ладонью по моему животу, наклоняется и целует его. — Скай, ты потрясающая.

Никто прежде не видел меня настолько обнажённой, но восхищение в его взгляде вызывает во мне желание ещё большей обнажённости. Он просовывает руку под бюстгальтер и проводит по груди большим пальцем — отчего мои губы раздвигаются сами собой, а глаза снова закрываются. 

Боже мой, как же я его хочу! Страшно хочу.

Я обхватываю его лицо и тяну к себе, а ногами обнимаю его бёдра. Он издаёт стон, убирает руку из-под бюстгальтера и снова спускается к моей талии. Заставив меня разомкнуть ноги, стаскивает трусики. За ними тотчас же следует бюстгальтер, и как только я остаюсь совсем голой, он опускает ноги с кровати, приподнимается, нависая надо мной. Мы упоённо целуемся всё время, пока он избавляется от остатков своей одежды и возвращается в постель, ложится на меня. Впервые мы соприкасаемся кожа к коже, так тесно, что, кажется, даже воздух не проникает меж нашими телами, и всё равно недостаточно тесно. Он протягивает руку, шарит по тумбочке, достаёт из ящика презерватив, кладёт его на постель и снова опускается на меня. Под его тяжестью я раздвигаю ноги.

И вдруг меня начинает трясти, а предвкушение обращается в страх.

И тошноту.

И ужас.

Сердце бьётся как безумное, дыхание ускоряется настолько, что я лишь хватаю ртом воздух, слёзы жалят глаза. Он шарит рукой по постели в поисках презерватива, находит, я слышу, как он разрывает упаковку, но не разжимаю глаз. Чувствую, как он отстраняется и поднимается на колени. Я знаю это ощущение, я знаю, как это больно, я знаю, что буду плакать, когда это закончится.

Но откуда? Откуда мне знать, если я никогда не делала этого прежде?

Когда он снова опускается меж моих ног, у меня дрожат губы. Пытаюсь подумать о чём-то, что отгонит страх, мысленным взором рисую небо и звёзды, какие они красивые, пытаясь не сорваться в панику. Если я вспомню, что небо прекрасно, независимо ни от чего, я смогу думать о нём и забыть, как мерзко это.  Не хочу открывать глаза и только считаю про себя. Представляю звёзды над моей кроватью, начинаю с нижнего угла и постепенно продвигаюсь выше.

Одна, две, три…

Я считаю считаю считаю.

Двадцать две, двадцать три, двадцать четыре…

Задерживаю дыхание, и сосредотачиваюсь, сосредотачиваюсь на звёздах.

Пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять…

Поскорее бы он закончил. Поскорее бы слез с меня.

Семьдесят одна, семьдесят две, семьдесят…

— Проклятье, Скай! — орёт Холдер. Он пытается отвести мои руки от глаз. Пусть не заставляет меня смотреть — я всё крепче прижимаю ладони к лицу, чтобы оставаться в темноте и молча считать, считать.

Внезапно меня понимают в воздух, и вот я уже не лежу на подушке. Он крепко обнимает меня. Я вся какая-то вялая и слабая, не могу пошевелить рукой и лишь тяжко всхлипываю. Я бурно рыдаю, а он меняет позу, и я не знаю зачем, поэтому открываю глаза. Мир вокруг раскачивается — взад-вперёд, взад-вперёд — и я в панике зажмуриваюсь, испугавшись, что он ещё не закончил. Но теперь чувствую, что я завёрнута в одеяло, он поддерживает мою спину, гладит мои волосы и что-то шепчет мне на ухо.

— Детка, всё хорошо. — Он прижимается губами к моим волосам и раскачивается вместе со мной — взад-вперёд. Я вновь открываю глаза, но ничего не вижу от слёз. — Мне так жаль, Скай. Прости меня.

Он снова и снова целует меня в висок, и укачивает, повторяя, как ему жаль. Он просит за что-то прощения. Хочет, чтобы я и на этот раз его за что-то простила.

Он отстраняется и видит, что мои глаза открыты. Его же глаза красны, но слёз в них нет. Впрочем, его трясёт. А может, это трясёт меня. Наверное, нас обоих трясёт.

Он всматривается в мои глаза, словно ищет в них что-то. Ищет меня. Я постепенно расслабляюсь, потому что в его руках я не чувствую себя так, словно падаю в пропасть.

— Что случилось? — спрашиваю я. Не понимаю, с чего всё это.

Он встряхивает головой, и во взоре его печаль, страх, сожаление.

— Не знаю. Ты вдруг начала считать и разрыдалась, задрожала, а я пытался тебя остановить, Скай. Но ты не останавливалась. Ты была в ужасе. Что я натворил? Скажи мне? Мне так жаль. Мне очень, очень жаль. Что я натворил, долбаный я идиот?!

Я лишь качаю головой, поскольку ответа у меня нет.

Он морщится и прижимается своим лбом к моему.

— Прости меня. Мне нельзя было заходить так далеко. Чёрт возьми, я не знаю, что сейчас случилось, но ты, наверное, ещё не готова.

Я ещё не готова?

— Значит, у нас не было… не было секса?

Его объятия слабеют, и я чувствую, как меняется его настроение. В его взгляде — лишь боль потери и поражения. Он хмурится и кладёт ладони на мои щёки.

— Куда тебя унесло, Скай?

Я растерянно встряхиваю головой.

— Я здесь, слушаю тебя.

— Нет, раньше. Куда тебя унесло? Тебя не было рядом со мной, так что нет, ничего не произошло. Я видел по твоему лицу — что-то пошло не так, поэтому остановился. Но теперь тебе надо крепко подумать о том, что творилось в твоей голове. Ты запаниковала. Ты была в истерике, и мне необходимо знать, что увело тебя от меня. Я сделаю всё, чтобы это никогда не повторилось.

Он целует меня в лоб, разжимает объятия, встаёт и натягивает джинсы. Потом подбирает моё платье, встряхивает, расправляет. Подходит ко мне, помогает влезть в платье, затем натягивает ниже, прикрывая мою наготу.

— Принесу тебе воды. Я быстро.

Он целует меня в губы, осторожно, словно боится прикоснуться ко мне. Когда он выходит из комнаты, я прислоняюсь головой к стене и закрываю глаза.

Понятия не имею, что это было, но из-за случившегося я могу потерять Холдера, и только это имеет значение. Он подарил мне невероятную нежность и страсть, а я умудрилась всё обратить в катастрофу. Я виновата в том, что он почувствовал себя  никчёмным, словно сделал что-то неправильное. Из-за меня ему плохо. Наверное, он хочет, чтобы я ушла, и мне трудно его за это винить. Я бы сама от себя сбежала.

Я отбрасываю одеяло, встаю и расправляю платье. Даже не заморачиваюсь поиском своего белья. Нужно найти ванную и привести себя в порядок, чтобы он мог отвезти меня домой. Дважды за эти выходные я разревелась (понятия  не имея, почему), и дважды Холдер был вынужден меня спасать. Больше я с ним так не поступлю.

Подхожу к лестнице и перегибаюсь через перила, чтобы заглянуть в кухню. Он стоит у барной стойки, опираясь о неё локтями и зарывшись лицом в ладони. Он выглядит таким расстроенным и несчастным. Не могу на него смотреть, поэтому открываю ближайшую дверь, в надежде, что за ней ванная.

Но нет.

Это спальня Лесли. Я закрываю дверь, но тотчас же вновь распахиваю и проскальзываю внутрь, захлопывая её за собой. Неважно: ванная, спальня, встроенный шкаф — мне просто нужны мир и покой. Время, чтобы прийти в себя и разобраться, что за чертовщина со мной творится. Может, я свихнулась? Прежде меня никогда не плющило так жестоко, и сейчас я в ужасе. Руки всё ещё дрожат, поэтому я их стискиваю и пытаюсь сосредоточиться на чём-то другом, чтобы успокоиться.

Осматриваюсь и замечаю царящий вокруг беспорядок. Тревожно и странно — кровать не застелена. Всё в доме Холдера сияет чистотой, а постель Лесли не убрана. Посреди комнаты на полу валяются джинсы, будто хозяйка только что их стянула, да так и бросила. Это типичная комната девочки-подростка. Косметика на комоде и айпод на прикроватной тумбочке. Выглядит всё так, словно обитательница  где-то поблизости, словно она не ушла навсегда. Очевидно, что после её смерти никто в этой комнате ни к чему не прикасался. На стенах и зеркале всё так же висят её фотографии. Все её вещи в шкафу, некоторые переброшены через дверцу. Холдер сказал, что она ушла больше года назад, но судя по её комнате, никто в семье так и не смирился с этим фактом.

Тут жутковато, но это помогает мне отвлечься. Я подхожу к кровати и рассматриваю висящие на стене фотографии. На большинстве запечатлена Лесли со своими друзьями, на нескольких она вместе с Холдером. Она очень похожа на брата — те же яркие голубые глаза, острый взгляд и тёмно-каштановые волосы. Но самое удивительное — она кажется счастливой. На всех снимках она выглядит довольной и полной жизни — трудно вообразить, что на самом деле творилось в её голове. Неудивительно, что Холдер и представления не имел, насколько опустошённой она себя чувствовала. Она наверняка никому этого не показывала.