Безнадежность

Я зажмуриваюсь, впитываю его слова, впуская их в своё сердце. Он скользит губами по моим волосам и целует меня. В первый ли раз, в двадцатый ли, в миллионный… кто считает?

Я обнимаю его крепче и вздыхаю.

— Спасибо. — Поднимаю голову и устраиваю подбородок на его груди, а он улыбается мне. — Холдер, я благодарю тебя не за то, что ты сейчас сказал. Мне нужно поблагодарить тебя за всё. Спасибо, что дал мне смелость, побуждал меня задавать вопросы, даже когда я не хотела слышать ответы. Спасибо, что так любишь меня. Ты показал мне, что нам незачем делать вид, будто нам всё нипочём, что это нормально — быть слабым, если мы вместе. И спасибо, что наконец нашёл меня после всех этих лет. — Я веду пальцами по его груди, останавливаюсь на руке, ласкаю каждую букву на его татуировке, наклоняюсь и прижимаюсь к ней губами. — Но больше всего спасибо за то, что ты потерял меня много лет назад… потому что если бы ты тогда не ушёл, моя жизнь была бы совсем другой.

Он делает огромный вдох, так что приподнимает меня. Берёт моё лицо в ладони и пытается улыбнуться, но улыбка не достигает его полных боли глаз.

— Я много раз представлял себе, как найду тебя. Но и вообразить не мог, что в конце концов ты скажешь мне спасибо, что я тебя потерял.

— В конце концов? — спрашиваю я, недовольная его выбором слов. Приподнимаюсь, коротко целую его в губы и отстраняюсь. — Надеюсь, для нас это не финал?

— Чёрт, конечно, нет! — Он закладывает за ухо прядь моих волос и оставляет на ней руку. — Я бы хотел сказать: «и жили они вместе долго и счастливо», но не могу. Нам обоим ещё многое нужно преодолеть. Учитывая, что произошло между тобой, мной, твоей матерью, твоим отцом, что выпало на долю Лес… у нас ещё будут весёлые денёчки — только держись.  Но мы справимся. Справимся, потому что мы есть друг у друга. Так что я за нас не волнуюсь, малышка. Вот совершенно не волнуюсь.

Я целую его ямочку и улыбаюсь.

— Я тоже. И прошу заметить — я не верю в счастливые финалы.

— Вот и хорошо, — смеётся он. — Их у тебя и не будет. У тебя буду только я.

— Это всё, что мне нужно, — откликаюсь я. — Мне нужна лампа. И пепельница. И пульт. И ракетка. И ты, Дин Холдер. Но это всё, что мне нужно.

Тринадцатью годами ранее

— Что он там делает? — спрашиваю я Лесли, выглядывая в окно. Дин лежит навзничь на подъездной дорожке, глядя в небо.

— Звездоглядит, — отвечает она. — Такая у него привычка.

Я поворачиваюсь к ней:

— Что такое «звездоглядит»?

— Не знаю, — пожимает плечами она. — Он сам это так называет — просто подолгу пялится на небо.

Я снова поворачиваюсь к окну и слежу за Дином чуточку дольше. Не знаю, что значит «звездоглядить», но, кажется, мне это может понравиться. Я люблю звёзды. Мама тоже их любила, поэтому она украсила ими мою комнату.

— Я тоже так хочу, — говорю я. — Нам же можно, правда?

Оборачиваюсь к Лесли, но она снимает туфли.

— Я не хочу. А ты можешь пойти. Я пока помогу маме приготовить попкорн, потом будем смотреть кино.

Мне нравиться оставаться на ночь у Лесли. Мне нравятся дни, когда мне не нужно идти домой. Я слезаю с дивана, подхожу к двери, натягиваю туфли, выбираюсь на улицу и иду к Дину. Когда я сажусь рядом, он не поворачивает ко мне головы. Просто смотрит в небо, и я делаю то же самое.

Сегодня звёзды очень яркие. Раньше я никогда так на них не смотрела. Они гораздо симпатичнее, чем звёзды у меня на потолке.

— Ух ты, как красиво!

— Я знаю, Хоуп, — говорит он. — Знаю.

Мы надолго умолкаем. Не знаю, сколько мы наблюдаем за звёздами: много минут или часов, но мы смотрим и не разговариваем. Дин вообще не болтун. Он намного молчаливее Лесли.

— Хоуп? Можешь мне кое-что пообещать?

Я поворачиваю к нему голову, но он всё так же смотрит на звёзды. Я ничего не обещала никому, кроме папочки. Мне пришлось пообещать, что я не расскажу другим людям, как он велит себя благодарить, и я не нарушила слово, хотя иногда мне очень хотелось. Если мне когда-нибудь придётся это сделать, я расскажу Дину, потому что знаю: он никому никогда не выдаст тайну.

— Да, — отвечаю я.

Он поворачивает голову и смотрит на меня, глаза его печальны.

— Иногда ты плачешь из-за своего папы, правда?

Я киваю. От одной этой мысли мне хочется заплакать, но я сдерживаюсь. Не понимаю, откуда Дину известно, что я всегда плачу только из-за папы. Но он откуда-то знает.

— Пообещай, что когда ты будешь грустить из-за него, ты подумаешь о небе, ладно?

Не знаю, зачем ему нужно, чтобы я это пообещала, но всё-таки киваю.

— А почему?

— Потому. — Он снова отворачивается к звёздам. — Небо всегда красивое. Даже если тёмное, дождливое, в тучах, всё равно красивое. Я люблю его больше всего, потому что знаю: если я потеряюсь, и мне будет одиноко и страшно, нужно только поднять глаза — и оно будет там, независимо ни от чего… всё такое же красивое. И ты можешь об этом думать, когда грустишь из-за своего папы, и тогда тебе не нужно будет думать о нём.

Я улыбаюсь, хотя мне грустно. Я просто продолжаю смотреть на звёзды, как Дин, думая о его словах. И чувствую себя счастливой — теперь мне есть куда уйти, если я не хочу быть там, где нахожусь. Теперь, когда мне станет страшно, я просто подумаю о небе, и, наверное, это поможет мне улыбнуться, потому что я знаю: оно всегда будет красивым, независимо ни от чего.

— Обещаю, — шепчу я.

— Хорошо, — говорит он, протягивает ко мне руку и подцепляет своим мизинцем мой.