Последняя охота

Обеих старших сестер выдавал отцу и матери, во сколько те вернулись с гулянья, с кем целовались у ворот. Конечно, не даром, за пряники и сушки. А сестрам угождал за семечки: носил их парням записки. Хорошо, что еще читать не умел. Деду бабку выдавал, показывал, куда старая деньги прячет, которые на базаре выручила. За это получал свистки и рогатки, которые старик ему мастерил. В общем, приспособился он неплохо. Ото всех имел, главное, не по шее или заднице. Он никого не жалел и любил только себя.

Дамир хитрил со всеми, даже врал так, что уличить его во лжи было трудно. Съест сметану, а банку разобьет. Потом скажет, что кошка столкнула. Мурку били. А через неделю снова повторялось то же самое.

Купила бабка коробку леденцов. Пацан их слопал все до единого, а свалил на сестер. Нет, он не был обжорой, просто любил все вкусное. Картошку с капустой оставлял взрослым, говорил, что от них у него живот пучит. А вот студень, голубцы и котлеты, пельмени и пироги уплетал за обе щеки. Домашние не били и не ругались на него, делали скидку на возраст. А Дамир, подрастая, привык к своему особому положению в семье.

В школе он был ябедой. Учителя хвалили его сознательность. Он выдавал им всех курящих и матерившихся. Указывал, кто какими шпаргалками пользуется на контрольных, кто злословит на учителей. И за эти услуги никогда не имел двоек, переходил из класса в класс без особого труда, хотя и в десятом классе спотыкался на таблице умножения, а диктанты и сочинения писал со множеством ошибок.

Все это не волновало Дамира. Он не собирался вкладывать свои тощие мозги в учение, поступать в институт. Ему по макушку хватало школьного багажа. Он не хотел корпеть на работе целыми днями, не признавал однообразия и устроился почтальоном. Мотался на велосипеде по своему участку и, справившись за пару часов с работой, слонялся по городу без дела. Присматривался ко всем и ко всему. Его наблюдательность вскоре была востребована. Дамир сдружился с КГБ и милицией, стал сексотом и за свои сведения получал неплохую прибавку к зарплате.

Когда подошло время службы в армии, в военкомате долго смеялись, увидев этого допризывника.

— Иди, сынок, домой, подрасти. Стань мужчиной! Мы не берем в армию с «бараньим весом». — Дали отсрочку на год, потом ее продлили.

Собственно, Дамир не уклонялся от службы, он попросту оказался негодным к ней. Ему даже завидовали: «Надо ж, как повезло!»

А он втайне себя хвалил: «Если б не чекисты и не менты, оказавшие протеже, служил бы где-нибудь, как и все ровесники». Но… стал ценным в своем городе и немало тем гордился, но молча.

Так, на его участке получала дамочка письма из-за границы, но доставлял он их ей после прочтения чекистами. Приехал к родне человек из Штатов, о нем Дамир донес сразу. Сосед привез из-за границы новую машину. Откуда деньги взял, отвечал уже органам. А тот, что на втором этаже, пил без просыпу… Да ладно б только это! Еще и бутылки относить ленился, выставлял на лестничную площадку для уборщицы. Откуда деньги берет? Отвечай! У девки на первом этаже каждый день гульба и компании. Тоже донес на нее. Враз заглохло веселье.

Конечно, случались сбои. Дамира отлавливали после разборок в органах разъяренные жильцы его участка и колотили нещадно чем и где попало. Но фискалить не отучили.

Чудаки! Они не знали, что за премиальные, которые получал, Дамир засветил родного зятя, укравшего со стройки машину-горбыля. Тот три года в зоне отсидел, а сестра и теперь не пускала в дом брата. Но ему на это наплевать. Он никогда не воровал, боялся, что и на его голову тоже сыщется стукач. О подобном был наслышан, а потому жил тихо, говорил шепотом, ходил на цыпочках даже в своем доме.

В город он переехал сразу после школы. Купили для него старики ни на что не похожую лачугу. Радовались, что она пойдет под снос, а Дамир получит новую квартиру. Время шло, а избу никто не думал сносить, и стояла она, пряча свое убожество в зелени сада.

Сюда на двадцать седьмом году привел себе жену, крепкую горластую девку. Она не сетовала на корявый дом и тщедушного мужа: с таким проще управляться и спокойнее жить, тумаков и синяков не получишь. Да и чужие бабы на него не зарятся, не виснут на шее, не отбивают. В старую избу воры не полезут. Глянут снаружи, обложат матом нерадивых хозяев, внутрь даже не смотрят. Что сыщешь в развалюхе, кроме запыленных пустых бутылок? Проходили мимо.

Дамир даже дворнягу не завел. Скупая баба не то что псину кормить, с мыши за проживание плату сдернула б. У нее вокруг дома выхоленный огород и ни одного цветка. Какой с них прок? Дамир своей женой гордился. Могучая баба! Уж как крикнет на пороге, алкаши на другом конце города обоссывались от страха, петухи в деревне, что в десятке верст, на нашестах глохли. Зато мужику с ней уютно. Зимой хоть ветер, хоть мороз, он никогда не простывал под боком Катерины. Она его всегда понимала, любила и слушалась, не обижала и считала своего мужика единственным на свете самым умным человеком.

Любил ли он ее? Вот этого Дамир не знал. Со временем привык к Катерине, ценил лошадиное трудолюбие и выносливость, терпение и верность. Считал, что в жизни ему повезло: на работе не набивал мозолей, жена послушна, как кобыла, а сын растет незаметно, не просит ничего. Зная, каков доход родителей, не требовал для себя ничего. Тихоней и скромнягой считала его вся улица. Он, лишь повзрослев, узнал от отца, чем тот подрабатывает, но не осудил и не похвалил. Смирился и стерпелся молча. Никогда сын не делился с Дамиром своим сокровенным, не рассказывал о друзьях, не доверял родителю душу, не распахивал ее настежь.

Дамира это не огорчало. Он задумал свое. Присмотрелся к жильцам соседнего дома. Целыми днями пьют, а не работают. Ни детей, ни баб у них не видно, но… нельзя торопиться с выводами. Однажды промашка вышла. Настучал вот на такую же компанию, а в ней нефтяники с Севера оказались. Хорошие люди, вот только бьют больно. Мигом сообразили, кто их заложил, и Дамиру по самой макушке «разлукой» врезали. Хорошо, что эта заводная ручка была от легковушки, если бы попалась тракторная, пополам развалила б мужика.

Оттого Дамир решил сам перепроверять свои подозрения, помимо наблюдений, лез под окна, слушал, о чем говорят соседи. И уж потом делал выводы.

Сам Шкворень мог проскользнуть мимо внимания Дамира: старый мужик, такие обычно живут на пенсию. А если зарабатывал ее на Севере, на приисках или на рыбалке, мог позволить себе многое. Но не вся орава! Кто они ему? Кем приходятся? Полез под окно подслушать, а тут какой-то гад открыл створку, чтоб воздуха свежего вдохнуть. Дамир едва успел присесть, чтоб не приметили. Но этот обормот, которому в доме мало воздуха стало, зажал одну ноздрю, из другой как сморкнулся! Прямо на макушку Дамира. Тот чуть не взбеленился. Его до самых глаз вместе с ушами сопли покрыли. Что услышишь?! Выходит, зря старался, а потом еще и отмывался до полуночи. Мокрым на улицу не выйдешь. Решил на следующий день соседа подслушать и полез, но уже под другое окно.

Долго сидел затаясь, не дыша. Слушал, как сосед власть материт, на жизнь жалуется и все грозит кого-то наколоть. А вот чем и за что, не понял.

Не дошло до Дамира и другое. Почему старого мужика вот так зовут? Или его родитель тоже частенько бухал, что назвал сына нечеловеческим именем?

Что сосед — вор и в его доме прижилась банда, понял не сразу. В этом особом случае преследовал свою корыстную цель. Она покоя не давала ни днем ни ночью.

Дамир знал, что сосед купил этот дом у стариков, переселив их в новехонькую квартиру. Те радовались до обмороков. Еще бы! Все коммунальные удобства разом заимели. Не надо больше в лопухи за избу ходить по нужде. А новый сосед получил уединение и тишину, как он сказал, о них мечтал всю жизнь.

Но тишина в соседстве с Катериной — понятие относительное. Вот этого Шкворень не учел. Как только Катя выходила во двор позвать кур в сарай, сосед вылетал из своего дома пулей, с ужасом оглядывая стены и крышу. Три месяца привыкал к ее голосу.