Последняя охота

Нетесова Эльмира

Последняя охота

Глава 1. Условники

Влас сидел у горяченной печки, прижавшись спиной к разогретым кирпичам, и блаженно улыбался. Ноги мужика парились в тазу с горячей водой, плечи были укрыты одеялом. Со лба по лицу, да и по всему телу стекали струйки пота. Он смахивал их и продолжал выгонять из себя хворобу. Когда еще можно избавиться от простуды, как не в выходной, первый за много дней.

Рядом с Власом дымится сваренная картошка. Целая миска! Ешь сколько хочешь. Икра минтая и буханка хлеба, даже луковица почищена. А возле скамейки — настоящее сокровище: бутылка домашней самогонки. Ее сосед принес, Федор, для лечения. Пожелав выздоровления, сам даже не пригубил. Да у него той самогонки полная кладовка. А он, вот чудак, все время трезвый. Говорит, что некогда ему, много работы, дел, с какими по бухой не справиться.

Влас улыбается:

— Да где такое видано, чтоб кайф мужику навредил и стал помехой? Вот я горы сворочу, коли в лафовом настрое. А этот? Эх, дохляк!

Влас скребанул в затылке и принялся мысленно писать письмо своему давнему закадычному другу: «Привет, кент! Я уже почти на воле. Канаю в условниках на самом Сахалине. Твое счастье, что тебя сюда не занесло никаким ветром. А вся непруха в том, что смыться отсюда вовсе невпротык. Сахалин — это остров, а вокруг вода. Вот и оказался я тут как пидер в параше. А кругом лягавые и пограничники. Никуда не возникни. Чуть вылез, враз прихватят за самые что ни на есть. Потому воткнули в медвежий угол: на рыборазводный завод за Ясноморском, в шести километрах от того поселка. А от него до Невельска совсем рукой подать. Хотя что ты в том секешь? А ведь Невельск — портовый город. Там суда, катера, пароходы. Всяк день уходит кто-то с них на материк, но… без меня», — скульнул Влас и оглянулся на бутылку. Глотнул. Убедившись, что половина самогонки уцелела, взялся за картошку, икру. Ел жадно и продолжал писать в уме: «Тебе, корефан, во сне такое не причудится, как я тут канаю. Мне дали свой угол, можно сказать, целую квартиру с удобствами на отшибе. Принести воду, вынести парашу иль по нужде приспичит — бегу в лопухи. Зато имею свой топчан, даже печку, но хазу не закрываю. И не только я. Тут их не от кого стремачить. Людишек совсем жидко. Вместе всех собрать — два десятка не наскребешь, даже со старым мерином. А я тут причислен к рыборазводчикам. Во! Скалишься? Развожу лососевую мелочь, какая из икры вылупливается. Век того не знал бы! Думал, что икра только для хамовки существует. Сколько ее жрали по кабакам! А теперь вот аж совестно вякнуть, чем занимаюсь. Поливаю ту икру молоками. Не своими, конечно, рыбьими! Коль сам, что из той икры вылупилось бы? Лягавые не продышали б! И воротили бы меня в тюрягу. Потому я нынче выхаживаю мальков кеты, чтоб остаться самому на полуволе. Ты не хихикай, гад паршивый. Другого хода нет. А на зоне нынче вовсе невпротык: голодуха достала. Вольным фраерам с хамовкой тяжко. О нас и вовсе помнить некому. Подсос, что ты присылал, помогал продержаться неделю. Дальше снова жевалки, хоть в жопу запихни. Баланду раз в три дня давали. А и в ней каждая крупинка по счету. Вот и сообрази, сам не врублюсь, как пять зим продышал, — вздохнул Влас вслед воспоминаниям и, пожалев себя, продолжил: — Когда меня сюда доставили, я ждал худшего, но Бог сжалился. И хотя этот завод и людишки живут в глуши, не бросили меня одного. Принесли мешок картошки, капусту и свеклу с морковкой. Долго не мог сообразить, что с ними делать? Сам себе никогда не готовил. Да пришлось наловчиться. Даже обстирываюсь, убираю у себя, чтоб шерстью не обрасти». Мужик хохотнул и спохватился, что вода в тазу вовсе остыла. Влас вытер ноги, оделся и, сев к столу, решил поесть основательно.

Едва придвинул миски, взялся за бутылку, в двери постучали. Влас спешно спрятал самогонку и только тогда сказал:

— Входи! Кто там возник?

В дверях показалась соседка — пожилая баба, жена Федора. Усталая, со взмокшим лбом, она поставила на пол сумку и, указав на нее Власу, предложила:

— Возьми. Тут огурцы и капуста квашеная. Оно не ахти что, но с картохой поешь. Все ж разнообразие.

— Сколько за это с меня возьмешь? — спросил он.

— Ничего. Ты ж сосед, а мы все друг другу подсобляем выжить по возможности. — Выставила банки и, отмахнувшись от благодарностей, ступила через порог, ушла, не оглянувшись.

Влас растерянно стоял посреди комнаты: он так и не понял, за что ему принесли еду. «Может, подвалить ко мне вздумала баба? Но ведь свой мужик имеется. Да и старовата она для шалостей. Выматывается, как загнанная кляча. До мужиков ли? Вкалывает уборщицей и дворником в цеху, а дома корова и свиньи. Да еще двое внуков, мужик, всех пригляди и накорми. Нет, не с тем она заявилась. Но чего от меня хотят?» Хрустнул огурцом и, похвалив соседку, выглянул в окно.

Рыборазводный завод… Влас вздохнул невесело. Всего пять домов вместили в себя всех жителей да два громадных цеха, похожих на бараки зоны. Одна была меж ними разница, что на окнах цехов не было решеток, да и сами не обнесены колючей проволокой. Внутри вовсе ничего общего, кроме сырости и холода.

Влас отошел от окна. Вот уж скоро месяц, как привез его сюда участковый милиции. Конечно, не единственного. Троих. В одном «козле». И надо было случиться такому, что он, Влас, махровый вор, должен отбывать пять лет поселения вместе с бывшим ментовским следователем и известным сукой.

Все трое знали друг друга много лет, охотились, ловили всякую минуту, чтоб свести счеты еще на воле. Но судьба словно в насмешку свела их в одну зону, а потом и на поселение определила.

Влас еще в зоне почуял неладное, когда приметил, как переговаривались опер из спецчасти с участковым. А потом… у Власа в глазах потемнело: его заставили ехать в одном «козле» вместе с бывшим лягавым и сукой. Они сидели, отвернувшись друг от друга, стараясь не соприкасаться даже случайно. Власа раздирала ярость. Ему так хотелось вцепиться в глотки попутчиков, разнести их в клочья, втоптать, задушить обоих.

Власа трясло от бешенства. Его, известнейшего, уважаемого вора, везли на поселение вместе с падлами. Как такое передышать? Сводило судорогой кулаки, но сдерживал себя: знал, взъярись, и тут же отправят обратно в зону, откуда ни за что не вырваться на волю живым. Голод, холод и болезни всякий день косили зэков. В последнее время в воровском бараке появились чахоточные. Они перезаразили многих. Не миновало это горе и Власа. Из-за этого его отправили в условники. Возвращаться обратно в зону ему никак не хотелось.

Их везли по ухабистой, тряской дороге. И хотя путь был недолгим, измотал он всех. Может, потому, когда машина остановилась, все трое вздохнули с облегчением и, не глядя друг на друга, вылезли из «козла».

Участковый тем временем уже нагнал женщину и подвел ее:

— Вот этих к вам привезли. Не совсем старые, жить хотят, значит, будут стараться, работать. Чего не умеют — научатся. Если что-то не так, сообщите нам. Вернем в зону в тот же день. Здесь им дан последний шанс… — Оглядев троих условников, сказал громко: — Отдаем вас Нине Ивановне Золотаревой! Она — директор завода. С нынешнего дня будете ей подчиняться. Всякое ее слово для вас — закон. Я буду наведываться каждую неделю. Не приведись спозориться. Не стану щадить никого. Понятно? И никаких разборок! Дошло? — глянул в упор на Власа.

Тот, вспомнив зону, кивнул: мол, согласен.

Нина Ивановна определила Власа отдельно от тех двоих. Их она поселила в пустующей половине дома, велев сегодня же навести там порядок, а завтра выйти на работу к восьми утра.

Власа не интересовало, как они начнут обживаться. Его поселили во второй половине дома, разделенной на две отдельные комнаты. Одну из них занимала техник завода, молодая девушка по имени Лида.

Влас, войдя в жилье, огляделся, довольно хмыкнул: тут, помимо коридора и прихожей, имелись маленькая кухня и комната с тремя окнами, из которых можно любоваться сопками, рекой и всем, что называлось рыборазводным заводом.