Выскочка из отморозков

— Да! Такой за целый день не подметешь, — передернул плечами зябко, пошел искать ребят из своего города, но не нашел, вернулся в комнату.

— Тебя искали. Давай на собеседование беги!

— К кому?

— К завучу. Мужик строгий, но толковый. Его рук никто не миновал. Он твое место в будущей работе определит. Что порекомендует в отношении тебя, то и будет, — сказал Дмитрий.

Борис смутился, попав в кабинет Захарова. Константин Николаевич, оглядев парня, предложил присесть и спросил:

— Какими ветрами к нам? Своей волей или кто–то убедил?

Борька растерялся, ждал любой другой вопрос, но не этот. И ответил:

— Вообще хотел в Суворовское податься, но там только сирот берут. А у меня оба отца и мать живы.

— Как это два отца? — не понял полковник.

— Родной и отчим!

— Вот оно что! Кто ж из них к нам надоумил?

— Отчим убедил. И участковый…

— Участковый? Часто с ним общался?

— Случалось. Пока пацаном был, помучился он со мной. Не было недели, чтоб не навещал. Так и думал, пока вырасту, уши заячьими станут. Все время меня за них домой притаскивал.

— А за что, если не секрет?

— За курево, я рано курить стал, жрать хотелось, а покормить некому — мать на работе, родитель алкаш. Бил да пил. Гонял нас день и. ночь, — отвернулся Борька, краснея за откровенность.

— Борь, скажи, воровал?

— Нет! Хулиганил. Хотя у соседки сметану из кувшина сожрал несколько раз. А у другого — груши с дерева обтряс.

Но это давно, в детстве. Ну еще с девкой меня припутал. В мужики я торопился. Участковый помешал.

Константин Николаевич рассмеялся от души:

— Выходит, помешал участковый в мужики пробиться раньше времени? Ну а почему именно к нам надоумил поступать?

— Надоел я ему, решил спихнуть хоть куда.

— Э–э нет, если б отделаться вздумал, нашел бы тебе другое место. Это уж точно.

Понемногу разговорились. Борька рассказал о Беркуте, ресторане, наркоманах.

Захаров, слушая, хмурился.

— Хороший у вас участковый. Душевный человек, он спрятал тебя от расправы, заодно не позволил транжирить понапрасну время, — заметил полковник и спросил Борьку о друзьях. С кем дружил, за что уважал, часто ли дрался с мальчишками, бил ли девчонок? Уважал ли обслугу ресторана Беркута? Как срабатывался с людьми, для чего копил деньги? Помогал ли своим друзьям, выручал ли кого?

— Чем особо помогу? Вот только Витьку жалко. Отец у него совсем гад! Попросил своих, чтобы пускали в мою комнату переночевать, особо зимой, чтоб не замерз насмерть. Обещали… А бабку уговорил, чтоб Варю с Машкой подкармливали хоть иногда. Они двойняшки, но мать — бомжиха. Бросила своих девок и за хахалем на помойку ушла.

— Девчонкам сколько лет?

— Семь и десять. Я их читать учил. Мать они не пустят. Она, когда с похмелья, девок за пол–литра кавказцам продаст. Вот и прятал их от беды у себя на чердаке. А перед отъездом купил им куклу — одну на двоих. Ох и радовались девки, до визга. А мне тепло, память о себе оставил. Я перед отъездом всех их помирил и подружил меж собой. Вместе легче и веселее хоть где.

Борис рассказывал, как мирился он с соседями уже почти перед отъездом. Захаров внимательно слушал, а в конце разговора сказал задумчиво:

— Хороший участковый из тебя выйдет. Хотя… Практика покажет большее. Главное, не теряй сердца к людям. Сам знаешь, как относятся к нашей работе, а главное, к нам самим, обыватели. Нарвутся на негодяя и по нему обо всех судят, огульно позорят. А разве не обидно? Нас, даже когда спасаем жизни, зовут легавыми. — Усмехнулся грустно. — Да вон вчера возвращался с работы. Через парк пошел, так ближе. Увидел, как трое мальчишек на одного налетели. Тот худой до прозрачного. Отнял я его, отряхнул, отпустил, А он отскочил к кусту на два шага и орет: «Зачем, легавый гад, влез в наши дела, сами разобрались бы! Черт тебя поднес!» — Вздохнул Захаров грустно и добавил: — Эти трое убить его могли, ведь палками били. И вот тогда меня ругал бы весь город, мол, почему видел и не вступился? Какой от вас толк?

— За меня тоже милиция вступалась. Видно, теперь мое время пришло, — тихо сказал Борис. И добавил задумчиво: — Пацаны всех обзывают. Ну и пусть. Лишь бы жили они, не скулили от холода под забором и в подвале, не голодали, не умирали от побоев. Вырастут, наберутся ума. А пока какой с них спрос?

— А ты сам хочешь стать участковым?

— Конечно! Я б всей ребятне помог и старикам. Научил бы, как в соседстве жить надо.

— Сам умеешь?

— Бабуля научила. Она с соседями никогда не ругается и говорит, что их Бог. дает, потому со всеми нужно уметь ладить. Я посмотрел, как к ней люди наши относятся, самому захотелось. Со всеми помирился, и дружить стали. Не осталось у меня врагов. Никто по–злому не вспомнит теперь…

Илья, Дмитрий и Антон терпеливо ждали Бориса. Едва он вошел, его засыпали вопросами:

— Ну, как прошло собеседование?

— Куда тебя определил Захаров?

— О чем спрашивал?

— Обычный разговор был. Спросил, как надумал сюда поступать? Сам или убедили?

— И что ответил?

— Правду сказал, что участковый поработал. Кто сюда своей волей придет?

— Почему? Я сам приехал! У меня дед и отец в милиции работают. И меня с самого детства дразнили легашонком, — сказал Илья.

— Меня тоже силой никто не тянул. Приехал, выучился, теперь в высшую школу милиции пойду. Конечно, сначала практики наберусь, чтоб дальше определиться точнее. Может, в криминалисты или в следователи пойду, хотя и в уголовном розыске можно себя попробовать. Захаров советует в криминалистику.

— А мне так и сказал, что дальше собачьего тренера не продвинусь, — понурился Димка.

— Чего так? Когда сказал?

— После того выезда с операми, по вызову. Меня как стажера взяли. Да говорил я вам.

—Не помню!

— И я не слышал…

— Короче, соседи позвонили, мол, в квартире на одной с ними площадке женщины и ребенок дурными голосами орут. Их режут, или пытают, или убивают. Приезжайте скорее. Мы приехали. В той квартире никто не открывает. Высадили дверь. А там две бабы, обе в лежку пьяные, с ними девчонка лет пяти. Все в кровище, в порезах. И ничего толком понять не можем, что произошло? Сами набрались или споили? Одна из баб связана, рядом кусок стекла в крови. Только к ночи разобрались, что к чему. Это дочка с матерью из–за мужика передрались и чуть не угробили друг друга. У молодой бабы горло порезано, у старой — вены. Оказалось, мамка хотела отбить мужа у дочки. Та ей горло чуть не до плешки раскроила, потом испугалась и себе вены повредила. Ну а девчонка, видя все, чуть не сдвинулась. Вызвали «неотложку», баб в больницу, а я решил проверить ванную, туалет и кухню. Ну и все, попал как лопух. Меня на кухне ротвелерша припутала. И за самые яйца…

— А как она там оказалась?

— Закрыли загодя. А я открыл. Ей плевать, виноват иль нет. Вцепилась, и все. Думал, с корнями вырвет. Ну, так–то загремел в больницу вместе с бабами теми. Врач меня осмотрел, посмеялся, наложил повязку и сказал, что случалось и хуже', а тут я отделался легким испугом. Мол, удивительно, как ротвейлерша не успела сжать челюсти, уж не попали ль вы в зубы к бабке с порезанным горлом? А то она до сих пор кричит: «Митя, голубчик, где ты?» Того зятя тоже Митькой звать! Тезка, чтоб ему пусто было…

— А как ты от собаки вырвался?

— Опера помогли. Так врезали, что медведь загнулся б. Я как чумной оттуда выскочил. А опера растрепались, теперь евнухом зовут. Захаров посоветовал впредь миску в штаны подкладывать для безопасности.

— Куда? Сзади или спереди? — хохотал Антон.

— А тетки живы иль поумирали? — спросил Илья.

— Обе проперделись. Зашили их, заклеили, заштопали, и через неделю я видел, как хахаль обеих домой забирал. Старая баба все порывалась за бутылкой слинять. Так мужик всем своим интимом клялся, что выпивон дома ждет. Вообще я вам скажу, бабы живучие, как кошки. Если б эти двое вот так уделали своего мужика, он враз бы помер, не дожил бы до «неотложки».