Выскочка из отморозков

— Нет, Светлана, к нашей семье это не относится. Мы своим укладом дорожим и работы не боимся, — улыбался Борис.

Степановна позвала их на кухню, где не без гордости угощала девушку своими огурцами, помидорами, картошкой, домашним молоком и сметаной.

— А к Рождеству Христову свинью заколем, так я тебя домашней колбасой угощу! И салом шпигованным! Такое в квартире не вырастишь! У меня вон трое ребяток выходились, все путевые мужики. У кажного из–за спины щеки видны. Такое здоровье на казенных харчах не получишь, только на своих…

— Мне родня то же самое говорит. Но своих детей все отправляют в город, чтобы здесь выучились, зацепились где–нибудь и имели копейку на жизнь. В деревне с этим очень сложно…

— Что верно, то верно, — согласилась Степановна. — И мои все трое в городе ноне. Но землю не кинули. По весне поднимать ее поедут.

— У нас тоже дача есть. Я там в последний раз года три назад была. Теперь и не знаю, когда выберусь. Отец там ковырялся по выходным. Но со временем и у него стало туго. В этом году уже еле успел, картошку по самым заморозкам копал.

— А ты чего делала?

— Всех наших студентов, и меня с ними, в совхоз загнали на уборочную. Хлеб чуть не из–под снега убирали. И тоже картошку! Все бегом, в спешке. Ну, сколько успели! Все же спасли урожай. Хотя мне даром не прошло…

— Прости, детка!

— За что?

— Я ж думала, ты крестьянским делом требуешь!

— Нет, бабулечка! Дело не в том. Я простыла там здорово, потому что все мы, студенты, во время той уборочной даже жили в поле, в палатках. С темна до темна работали. Кто нас спрашивал, предупредили всех, мол, кто сбежит, отчислим из института. Кому такое надо?

— А и одной наукой нынче не продышать. Вон мои Никита с Женькой закончили институты. Но получка — сплошь смехота. Если б не свое хозяйство, не знаю, как и жили б! Оно везде нынче так, в совхозе иль в колхозе люди годами денег не видят, и в городе по полгода получку не дают. Как молодым жить? — оглядела притихших ребят.

— Ну, у меня пока что все нормально. И получаю неплохо, и выдают вовремя, — опомнился Борис.

— О тебе сказу нет. Герасим рогами упрется, чтоб беды и лиха не знал.

— Бабуль, если в мой адрес сказали, я тоже не безродная. Родителей имею. Да и с тем разговором мы торопимся. Мне еще институт закончить надо, на ноги встать, а уж потом говорить о семье, — усмехнулась Светка.

— Сколько ж тебе, годочков, милая? — прищурилась Степановна.

— Я на три года старше Бори. Но он говорит, что для него эта разница ничего не значит.

— Да что с того? Лишь бы вы любили друг дружку. И не тыкали б потом его за то, что не учился наш в институтах!

— А учиться никогда не поздно! — заметила Светка.

— Оно все так только на словах. А в жизни кто–то учится, другой семью содержит. Так по разуму. Но случается часто, что первый, выучившись, бросает второго.

— Ой, бабуля, первый раз меня видите, но уж сколько подозрений! К тому ж мне в институте последний год остался. И у нас с Борей еще ничего не решено. Я на его шее не сижу, — обиделась Светка и, встав, собралась уйти, но парень придержал, не пустил, тихо укорил бабку:

— Не ожидал от тебя, бабуль. По самому больному бьешь. Зачем ее обижаешь? Ведь знаешь, что люблю Светланку.

— Ой, внучек, не лезу в ваши дела! — И отвернулась к окну.

Борис увел девушку в свою комнату, там они завели музыку, громко, на весь дом, так что Степановна вскоре выскочила в сарай, а потом, одевшись потеплее, села на завалинке довязать носки Борьке. Тут и Герасим с базара вернулся. Увидел мать во дворе, вошел в дом, постучал к Борьке в дверь:

— Поимей совесть! Бабку выдавил на улицу своей какофонией. Там уже холодно, слышь?

Борька выключил магнитолу. Вскоре они со Светкой уехали на ее машине. Ночевать он в этот день не вернулся. Зашел к своему другу после того, как простился со Светкой, засиделись у него допоздна, решил заночевать до утра. Домой не позвонил, разозлился на всех разом:

— Будто сговорились! Высветили идиотом перед Светкой! И главное, винят меня во всем! Ах какой бессердечный, бабку выдавил из дома. Она нас со Светкой чуть не вынудила уйти. Полезла не в свои дела. Я–то, дурень, доверял ей, а она?

— Ты погоди, Борька, пух на бабку трясти. Она у тебя классная! Сколько я заходил, все нормально было. Может, ты чего не понял или Светка лажанулась в чем? Иди пронюхай!

— Не хочу!

— Со Светкой как расстались?

— Нормально. Но она из дома уйти хотела. На бабку обиделась.

— Поспешил ты в дом ее тащить, потому все так получилось. Не торопись ты телке дом показывать. Ты у нее дома был?

— Нет еще.

— А почему?

— Не звала.

— Ну вот водишь! К тебе она должна прийти в

последнюю очередь.

— Не буду же я к ней в гости набиваться!

— А почему нет? С родителями пора познакомиться. Разве не так?

— Она сама считает, что ей нужно закончить институт, встать в этой жизни твердо на ноги, потом говорить о чем–то серьезном. Я думаю, что Светка с семьей не спешит. Чего ж буду ломиться внаглую?

— Нет, ты поговори с бабулей. Она не случайно повела себя» так. Бабуля у тебя умная.

Когда Борька пришел домой, Степановна даже виду не подала, что обижается на него. О Светке не заговаривала, словно девчонка и не была в гостях.

Парень тоже не спешил с выяснением. Но на следующий день Степановна сама пришла в комнату, принесла связанные носки. И спросила, присев в кресло:

— Поговорим?

— Давай, — отозвался Борис.

— Ты давно с ней знаком?

— Месяца три, не больше, а что?

— Не успел приглядеться. Невнимательный ротозей. А баба эта хитрая! И сволочная…

— С чего взяла, что она баба, да еще такая?

— А это у ей на лбу пропечатано. И к бабке не ходи — такая есть! В ней от девичьего одни лямки остались. Давно не девка. Глянь на ее грудь! Она, как уши у спаниеля, вся обвисла и опала. А ноги! Девки так не садятся.

— Какая мне разница, женщина иль девушка, я люблю

ее.

— Боря, не горячись, послушай меня, старую. Ведь не случайно в наше время девственность берегли. Дело в том, что женщина, познав мужчину до замужества, всю жизнь станет сравнивать одного с другим. И ежли сравнение не в мужнину пользу, станет добирать на стороне. А мужу такую жизнь устроит, что он от нее добровольно на погост сбежит. Энта Светлана — из таких. Ты глянь на ее руки и пальцы, ногти, они ж выхоленные, в кремах купаются. Такие лишь у бездельниц бывают. Ногти экие длиннющие, попробуй с такими постирай иль приготовь. Да ни за что! Выходит, сама ничего не делает, а кто–то! Мать иль бабка. Но бабки нет, мать работает, ей тоже ни до чего. Что остается? Где она ест, эта Светка? По ресторанам. А где деньги взять? Вот и липнет к мужикам, один завтраком, другой обедом, третий ужином накормит.

— Ерунда! Она, если б так, все время у меня паслась бы, так ведь очень редко приезжает.

— Борь, у ней даже на ногах ногти крашеные. Ленивица та баба! И стерва! Пришла в гости, а осматривалась, ровно ее сюда жить привели. И все морщилась. Узнал бы получше прежде. Уж больно подковыристая, злая. Себя больше всех в свете любит. О тебе не потревожится.

— Бабуль, не знаешь, зачем напрасное наговариваешь?

— Ее от слова «деревня» в дрожь кидает.

— Ну это ж не значит, что она сволочь!

— Холодная баба! Без сердца! Как старый сугроб.

— Бабуль, она не старая. Чуть старше меня.

— Борь, она только себя любит! Ты для нее — запасной конь, на котором по жизни легче ехать.

— Получается, что все замужние таковы?

— На равных тянут возок с заботами. Но эта не впряжется ни за что! — усмехнулась Степановна.

— Жизнь скрутит!

— Слышь, Боря! Вот у нас в деревне все бабы путевые. С девок такими были — живучими. Все умели. Но каждой из нас судьба надавала по горбу коромыслом. Смяла красу, иссушила, сгорбила, в награду лишь детей подарила. На том благодарствие, не то на что жизнь? Верно? — Поправила очки. — Ну а как оно водится? Нет болота без кикиморы и леса без лешего. Завелась и в нашей деревне одна. Сама собой. — никто. Рожа плоская, зато широкая. Сложение такое, ровно ее из бочки вытряхнули, она эту форму и держала. Зато форсу полный нос, Чтоб не обронить чего, все кверху его держала. Три ее сестры — нормальные девки. А эту будто под клетью нашли. В доме ничего не делает, родным не помогает. Целыми днями перед зеркалом белится да румянится. Ругали, колотили дуру, а все без проку. Ну да что думаешь? Эта самая оглобля раньше всех своих сестер замуж вышла. Хотя не положено у нас меньшую дочь раней старшей отдавать, тут ее тятька поспешил, мол, вдруг второго дурака на долю младшей не сыщется? И отдал. Что б ты думал? Всю семью запрягла уродка, сама пальцем не шевелила. На всем готовом жила. Потом их с мужем родители отделили. А уж дети подросли.