Выскочка из отморозков

— Ну не сегодня. Поздно уже. Давай завтра, — ответил Костя.

Борька вернулся домой усталый, но счастливый. Он решил одним махом разделаться со всеми проблемами. Он не раз видел в городе курсантов–суворовцев. Подтянутые нарядные щеголи, на них весь город обращал внимание. Девки с замиранием сердца смотрели им вслед. А Борька до дрожи в коленках любил быть в центре внимания. Тут же сама судьба давала шанс, его не хотелось упускать из рук.

Конечно, о жизни и службе курсантов мальчишка не знал ничего. Но ему так хотелось стать военным пенсионером, иметь квартиру, дачу с машиной и жену помоложе. Понятно, не Ленку! Она старая и грязная. А вот Ксюшку или Нинку!

«Ох и побегаете за мной, когда приеду к бабке в деревню. Я вам все припомню и не полезу за вами в паутину на чердак! Сами за мной бегать станете! — Уже представлял себя в форме суворовца — в погонах и с лампасами. — Да зачем мне в деревню ехать? Все городские девчонки моими станут». Засыпал улыбаясь.

Утром, едва проснулся, нашарил в матраце свою заначку и, сунув в карман, побежал к сараю, к Косте, с ним они условились пойти на почту с самого утра. Там поговорят с дядькой и поедут в училище, надолго, а может, навсегда, оторвутся от дома, от этого города, от грунтовой кособокой улицы, пыльных окон и кривых заборов.

Борька перескочил канаву. Он шел один, без пацанов. Дверь сарая открыта настежь. Мальчишка заглянул и онемел. Ни одного бомжа внутри, лишь бабка Вера, сгребая сено, полощет черным матом самого Борьку и бомжей.

— Сучий выкидыш! Лярвина блевотина! Транда жабья! Чтоб ты задохнулся своим дерьмом, паскудник гнилой! Убью выродка слабоумного!

Двинулась на Борьку с вилами:

— За что мне горе утворил и дозволил бомжам мое сено взять? Кто дал тебе разрешение, глист чокнутый? Ведь вот надо такому уродиться, уродина, дурак, шелупонь, а никак не сдохнет и не пришибут его!

— Баб Вер! А куда бомжи делись? — спросил мальчишка, давя слезы.

— Чево? Тебе они зачем, придурок? Такую мать, как твоя, в свете не сыскать вторую! Бомжи ему, бедокуру, стребовались! А ну пошел отсель! Выгнала я энтих алкашей! Все до единого — козлы! Спробуй за ими увязаться, Герка тебе ноги из жопы выдерет, а я попридержу!

Борька возненавидел старуху и обвинил ее одну в своей неудаче. Померкла мечта…

— Чего горюешь? Да попроси крутых, они тебя в то училище мигом впихнут. Теперь туда желающих не много. Никто в армейку не хочет. Их на войну посылают. А пули там всамделишные, и убивают не понарошке. Хорошо, если сразу наповал, а коли мучиться прежде доведется? Ладно старому, а молодым обидно подыхать! — отговаривали мальчишки.

— А я в армию вообще не хочу. Пойду в лесники. Там образование не требуют. Дали тебе участок леса, выдали форму, привели в зимовье, и работай! — говорил Вовка.

— В лесу зверей больше, чем в городе бомжей. И все голодные. Не от каждого удерешь. Да и платят лесникам мало, — вставил Генка.

— Зато у них свое хозяйство и участки большие. Еще им оружия дают много!

— Дурак ты, Вовка! Лесники по одному живут. Ни одна баба к им не идет.

— А на что они нужны, эти бабы? Одна морока от них. Вот папка копил мне на компьютер, уже собирались за ним, а мамка все поломала, шубу купила. Накрылся мой компьютер сракой. А ведь две шубы висят. Так вот третью выпросила. И каждый месяц тряпки просит. Все ей мало. Нет, я бабу себе не хочу и никогда не приведу в дом. Сам жить стану! Один! Только для себя!

— Маленький ты еще, — заметил Борька тихо. Он обдумывал, где ему теперь найти Костю. Но его внезапно позвал Герасим:

— Иди домой! — глянул хмуро.

На кухне сидел участковый:

— Допрыгался? Гля, сколько заявлений написали на тебя соседи. Если к ним приложить прежние — колонии не миновать. Доколе всех мучить будешь, изверг? Как успеваешь за вечер столько нашкодить? В прошлый раз бабке Ниловне все окна дерьмом вымазал, другой — петуха в трубу засалил, третьей — замки на все двери навесил, та целую неделю в туалет не могла сходить. А козлу соседскому зачем горящий окурок в жопу вставил? Соседскую корову брагой напоил. Думаешь, самогонкой начнет доиться? Держи карман шире! Ее хозяйка требует, чтоб тебя наказали, по всей строгости закона, кончилось к тебе терпение человеческое! Собирайся! — Достал наручники, шагнул к Борьке, тот вдавился в угол, побелел, спрятал руку за спину:

— Не хочу! Не пойду!

— А тебя никто не спрашивает. Время уговоров прошло. Я не виноват, что ты ни хрена не понял. Посидишь в колонии с пяток годочков, смотришь, поумнеешь к выходу. Ведь измордовал всех. Там ты попадешь в ежовые рукавицы. Давай лапы! И пошли!

Борька кинулся в коридор, но участковый тут же поймал за шиворот:

— Нет, братец! Со мной эти шутки не проходят. И не таким не удавалось выскочить! — Нацепил наручники. Мальчишка глянул на Герасима. В глазах ужас и мольба. Губы Борьки трясутся. — Пошли в камеру! Там тебя поместим к алкашам! Это до суда! Потом в колонию! Хоть люди от тебя отдохнут! — Вывел' на крыльцо. И Борька поверил, что с ним не шутят.

— Отпустите! Не буду! В последний раз поверьте! — просил участкового. Тот замедлил шаг, оглянулся на Герасима, словно советуясь напоследок.

— Как ты, хозяин? Справишься с ним, поверишь? Иль забираю его? Но уже из милиции вам его не отдадут…

Герасим смотрел на Борьку. Пацан стоял, вобрав голову в плечи, и ждал, что скажет отчим.

— Оставь! В последний раз! Больше за него просить не стану! — сказал отчим.

— Пиши заявление, что берешь на поруки. Но знай, при первом же проколе и с тебя спросится. Надоел нам этот Борька! Хватит с нас! На чем его не ловили? Тогда одна отговорка имелась — мать работает, пацан без присмотра. Теперь ты есть — отчим, а положение не изменилось. Сколько можно прощать?

— Я прошу в последний раз! — хмурился Герасим.

— Сколько этих последних я слышал? Со счету сбился. А люди — ваши соседи — защиты просят от гаденыша! Да и тебе с ним не справиться, был бы родной, через колено взять можно. Борьку уже не переломить. Сам свихнешься. Его судьба — дышать в тюрьме на шконке до конца жизни. Пропащий пацан, конченый.

— Оставь! Все ж человек! Попробую еще раз…

— Ладно. Но до первого заявления. Тогда и разговаривать не стану. Замету в камеру, а там с ним суд разберется. — Собрался уйти участковый и словно что–то вспомнил. — Кстати! Чем думаешь заняться? — спросил Борьку. Вопрос застал врасплох. — Ты чего? Учиться иль работать пойдешь? Хотя кто тебя возьмет? Одиннадцать скоро. В такое время — только в школу. Малолетка для работы. Сколько классов закончил?

— Три, — сопнул пацан.

— Так вот, чтоб на следующей неделе учился! Дошло иль нет? Сам буду проверять посещаемость и успеваемость! И ты, Герасим, ремень из рук не выпускай. Нагонит одноклассников, если захочет. Способности есть, а желание через зад вобьем! Коли по–доброму не получится, что делать? — И пошел к калитке.

Борька с Герасимом вошли в дом. У мужика все из рук валилось. Какая там работа? Чуть беда не стряслась. Как нарочно, Натальи нет дома. На работе. А участковый без нее хотел забрать сына. Что сказала бы, вернувшись домой? Засыпала б упреками, утопила б в слезах, побежала б в милицию вытаскивать сына. — Борька сидел за столом нахохлившись.

— Скажи, это ты все специально подстроил?

— Что? — не понял мужик.

— Ну, эту комедию с участковым?

— Ты точно псих! Кому такое надо? Мы с ним до твоего прихода с час базарили. Ты смылся, он тут же возник. Я его как мог гасил, поначалу он кипел так, что, попадись ты ему, точно сгреб бы в ментовку, без разговоров.

Борька и вовсе помрачнел.

— А я в Суворовское училище хочу, — сказал глухо.

— В армейку с детства? Совсем сдвинулся! Ты хоть имеешь представление о том? Да и берут туда не всех, лишь тех, кто вовсе без родителей. У тебя оба живы… — А толку от того? — отмахнулся пацан.

— Негодяй! Это ты о матери? Да если б не она, давно бы сдох!

— У бомжей полно пацанвы, все живы. А вот родители, случается, убивают своих.