Страница 66 из 125
ЦИРК
Николаю Артемьевичу Еленеву
В дыму одичалых окраин. Среди пустырей и полян — Видение детского рая — Огромный стоит балаган. Потомок глухой Колизея! Мы вежливо мимо пройдем. Но жадно мальчишки глазеют, Проткнув парусину гвоздем. И так под заплатанной крышей Оркестра гудят голоса. Такие на пестрой афише Заманчивые чудеса, И люди в линялых ливреях У входа так важно вросли, Что, бросив окурки скорее, Мы не устояли — вошли. Плюются тромбоны по нотам, И скрипки дрожит голосок, И тленьем, навозом и потом Утоптанный пахнет песок. Так где-нибудь в чаще во мраке Звериная пахнет нора… А кто-то в малиновом фраке Выкрикивает номера. На розовом круглом колене Наездница, хрипло крича, Порхает по мягкой арене, Под выстрелы злые бича. Приказчиков чувства волнуя, Пустую улыбку храня, Воздушные шлет поцелуи С широкого крупа коня. Растет в нас тревога глухая, И странно сердца смущены, Когда, допотопно вздыхая. Прессуют опилки слоны. Танцуют веселые кони, Ломает себя акробат. И публика плещет в ладони. И клоунов щеки звенят. Кровавые римские игры, Все так же пленяете вы. Взвиваются легкие тигры. Ревут золотистые львы. А скрипка по-прежнему плачет. И вот высоко-высоко По скользким трапециям скачет Красавица в черном трико. И музыка в ужасе тает. И, сделав решительный жест, Красивое тело взлетает На тонкий согнувшийся шест. И там выпрямляется гордо, Дрожит и качается жердь… С тупой размалеванной мордой Под куполом носится смерть. И звезды сияют сквозь дырки. Мы смотрим наверх не дыша. И вдруг — в ослепительном цирке Моя очутилась душа. В нем ладаном пахнет, как в храме, В нем золотом блещет песок, И — сидя на тучах — мирами Румяный жонглирует Бог. Летают планеты и луны, Лохматые солнца плывут. И бледные ангелы струны На арфах расстроенных рвут. Бесплатно апостолы в митрах Пускают умерших в чертог. Смеется беззвучно и хитро Небесный бесплотный раек… А здесь — на земле — мы выходим. К трамваю бредем не спеша. Зевнув, говорим о погоде. И медленно стынет душа. Бог изредка звезды роняет. Крылатый свистит хулиган… И темная ночь обнимает Огромный пустой балаган. Прага, 1928 «Воля России». 1928. № 10–11БЕСЧУВСТВИЕ
Как ротозеи по дворцам, Где спит бессильное искусство, — По гуттаперчевым сердцам Бредут изношенные чувства. В коробках каменных своих, В кинематографе, в трамвае — Мы пережевываем их, Лениво их переживаем. В нас цепенеет дряблый страх, В нас тщетно молодится вера… Так мох цветет в глухих горах, Колючий, высохший и серый. Не покраснев, не побледнев, Мы все простим, оставим втуне, — И никогда плешивый гнев Ножа нам в руки не подсунет. И кто под строгим пиджаком Хоть призрак жалости отыщет. Когда сияющим грошом Мы откупаемся от нищих. А пресловутый жар в крови Мы охлаждаем на постелях, И от морщинистой любви В убогих корчимся отелях. И только ветхая печаль Нам души разрывает стоном. Как ночью уходящий в даль Фонарь последнего вагона… «Воля России». 1929. № 8–9ВОСКРЕСЕНЬЕ
Фабричный дым и розовая мгла На мокрых крышах дремлют ровно. И протестантские колокола Позванивают хладнокровно. А в церкви накрахмаленный старик Поет и воздевает руки. И сонный город хмурит постный лик, И небо морщится от скуки. В унылых аккуратных кабачках Мещане пьют густое пиво. Но кровь, как пена желтая, в сердцах Все так же движется лениво. Хрипит шарманка, праздностью дыша. Ей вторит нищий дикой песней… О, бедная! о, мертвая душа! Попробуй-ка, — воскресни… «Воля России». 1929. № 8–9РАЗЛУКА
Летят скворцы в чужие страны. Кружится мир цветущий наш… Обклеенные чемоданы Сдают носильщики в багаж. И на вокзалах воздух плотный Свистки тревожные сверлят. И, как у птицы перелетной, У путников застывший взгляд. И мы прощаемся, мы плачем, Мы обрываем разговор… А над путями глаз кошачий Уже прищурил семафор. Уже взмахнул зеленым флагом — В фуражке алой — бритый бог… И лишь почтовая бумага Теперь хранит следы тревог. И в запечатанном конверте, Через поселки и поля, Несут слова любви и смерти Размазанные штемпеля. И мы над ними вспоминаем Весенний вечер, пыльный сад… И под земным убогим раем — Великолепный видим ад. «Воля России». 1929. № 8