Языки Пао

– Нет и тени сомнения, – неумолимо продолжал Бустамонте, – что вы прибыли на Перголаи, уже зная, что ваша двойная игра раскрыта. Вы решили ускользнуть от возмездия.

– Это абсурд! – закричал меркантилиец. – Да задумать такой идиотский акт…

Бустамонте не обращал внимания на протесты. Громовым голосом он продолжил:

– Панарх неумолим. Вы воспользовались темнотой и убили великого вождя паонитов!

– Нет! Нет!

– Но выгоды из своего преступления вы не извлечете! Я, Бустамонте, не так благодушен, как Аэлло. И вот мой первый приказ: вы приговорены к смерти!

Бустамонте поднял руку вверх ладонью, зажав большой палец остальными

– традиционный паонитский сигнал – и подозвал командира мамаронов.

– Утопить этих негодяев! – он взглянул на небо: солнце уже склонилось к горизонту. – Торопитесь! Надо успеть до заката.

Поспешно, ибо паонитское суеверие запрещало убивать в темные часы суток, мамароны отволокли торговцев на скалу, обрывающуюся над могучим океаном. К ногам несчастных привязали груз и столкнули вниз… Через мгновение меркантилийцы почти без всплеска погрузились в воду – и вот уже гладь океана спокойна, как прежде.

Через двадцать минут по приказу Бустамонте тело Панарха последовало за меркантилийцами. Снова на воде мелькнул белый венчик пены, и вновь океан покатил свои волны, спокойные и голубые…

Солнце село. Бустамонте, старший Аюдор Пао, мерил террасу нервными энергичными шагами. Лорд Палафокс сидел тут же. В каждом из углов террасы стоял мамарон с оружием, направленным на Палафокса – дабы предупредить любой возможный акт насилия.

Бустамонте резко остановился перед Палафоксом.

– Решение мое, без сомнения, было мудрым.

– Что за решение вы имеете в виду?

– Касательно меркантилийцев.

– Теперь, возможно, торговля с Меркантилем станет более проблематичной, – осторожно предположил Палафокс.

– Ха! Да им плевать на какие-то жалкие три жизни там, где речь идет о доходах и выгоде!

– Да, несомненно, большого значения это для них не имеет.

– Эти мошенники и обманщики всего лишь получили по заслугам.

– Вдобавок, – отметил Палафокс, – вслед за преступлением последовало соответствующее оному наказание – притом незамедлительно, что не успело взбудоражить людей.

– Восторжествовала справедливость, – жестко сказал Бустамонте.

Палафокс кивнул:

– Конечная цель справедливости состоит в том, чтобы убедить кого бы то ни было не повторять преступлений. Способ убеждения – суть наказание.

Бустамонте повернулся на каблуках и вновь принялся ходить взад-вперед по террасе.

– Это правда, я действовал, отчасти сообразуясь с требованиями момента.

Палафокс не отвечал.

– Скажу искренне, – продолжал Бустамонте, – есть доказательства того, что преступление совершила другая рука. И вообще, в этом деле больше неясностей, нежели очевидностей.

– И в чем состоят неясности?

– Как мне поступить с юным Бераном.

Палафокс потер тощий подбородок.

– Очевидно, что это дело еще далеко не окончено…

– Не могу понять вас.

– Мы должны задать себе один вопрос: действительно ли Беран убил Панарха?

Вытянув губы и выпучив глаза от удивления, Бустамонте стал похож на некий невиданный доселе гибрид мартышки и лягушки.

– Несомненно!

– Зачем ему это понадобилось?

Бустамонте пожал плечами.

– Аэлло не питал к Берану любви. И есть серьезные сомнения в том, что этот ребенок – действительно сын Аэлло.

– В самом деле? – задумался Лорд Палафокс. – И как вы предполагаете, кто настоящий отец мальчика?

Бустамонте снова пожал плечами:

– Божественная Петрайя была не вполне разборчива, да к тому же весьма опрометчива, но мы никогда не узнаем правды, ибо год назад Аэлло приказал утопить ее. Беран был убит горем – может быть, причина преступления в этом?

– Не принимаете ли вы меня за дурака? – Палафокс улыбался своей особенной улыбкой.

Бустамонте взглянул на него в изумлении.

– А в чем дело?

– Замысел исполнен слишком четко. Ребенок скорее всего действовал под гипнотическим принуждением. Его рукой двигал другой мозг.

– Вы думаете? – нахмурился Бустамонте. – И кто бы мог быть этим «другим»?

– Почему бы не Старший Аюдор?

Бустамонте словно споткнулся, затем коротко рассмеялся.

– Вот это уж действительно плод больной фантазии! А почему бы не предположить, что это были вы?

– Я ничего не выиграл от смерти Аэлло, – сказал Палафокс. – Он пригласил меня сюда с особой целью. Теперь он мертв, а ваша политика будет иной. Во мне нет более необходимости.

Бустамонте поднял руку.

– Не спешите. Сегодня – это не вчера. С меркантилийцами, как вы сами заметили, теперь труднее будет общаться. Может быть, вы послужите мне так, как послужили бы Аэлло?

Палафокс встал. Солнце опускалось за океан, становилось оранжевым и как бы растворялось в вечернем воздухе. Бриз звенел стеклянными колокольчиками на террасе и извлекал печальные звуки, похожие на пение флейт, из эоловой арфы. Цикады, будто жалуясь, вздыхали и шелестели. Нижний край светила стал плоским, вот уже лишь половина его над горизонтом, четверть…

– Теперь смотрите! – сказал Палафокс. – Сейчас будет зеленый луч!

Последняя огненная точка исчезла за горизонтом, и вдруг – яркая вспышка зеленого света, почти сразу же ставшая голубой. И вот уже солнце исчезло.

Бустамонте сказал властно:

– Беран должен умереть. Факт отцеубийства налицо.

– Вы форсируете события, – мягко заметил Палафокс. – Ваше лекарство слишком сильнодействующее.

– Я действую так, как считаю необходимым, – раздраженно отрезал Бустамонте.

– Я избавлю вас от мальчика, – сказал Палафокс. – Он может вместе со мной вернуться на Брейкнесс.

Бустамонте с деланным изумлением изучал Палафокса:

– Ну и на что вам молодой Беран? Я готов предложить вам взамен множество женщин, что увеличит ваш престиж, Бераном же сейчас распоряжаюсь я.

Палафокс с улыбкой глядел в темноту:

– Вы боитесь, что Беран станет оружием против вас. Вы не хотите, чтобы существовал еще один претендент на престол.

– Было бы банальной глупостью отрицать это.

Палафокс уставился в небо:

– Вам нет нужды его бояться. Он ничего не будет помнить.

– А какая у вас в нем нужда? – настаивал Бустамонте.

– Считайте это моей причудой.

Бустамонте был резок:

– Я вынужден поступить с вами неучтиво.

– Со мной лучше дружить, нежели враждовать, – мягко сказал Палафокс.

Бустамонте снова остановился, будто споткнувшись, и кивнул вдруг неожиданно дружелюбно:

– Может быть, я и переменю свое решение. В конце концов, вряд ли ребенок может стать причиной больших неприятностей. Пойдемте, я проведу вас к Берану – посмотрим, как он отнесется к вашей идее.

Бустамонте направился к дверям, покачиваясь на коротких ногах. Палафокс с улыбкой последовал за ним. У дверной арки Бустамонте замешкался, говоря что-то капитану мамаронов. Идущий следом Палафокс остановился около высокого черного нейтралоида и заговорил, склонив голову так, чтобы Бустамонте его не слышал.

– Если я снова сделаю тебя обычным человеком, мужчиной, чем ты отплатишь мне?

Глаза черного стража сверкнули, под кожей напряглись мускулы. Неожиданно мягким голосом нейтралоид ответил:

– Чем я отплачу тебе? Я уничтожу тебя, размозжу тебе череп. Я – больше чем человек, я сильнее четверых – к чему мне хотеть возврата прежних слабостей?

– Ах! – восхитился Палафокс. – Так вы не склонны к слабостям?

– Да, верно, – кивнул нейтралоид. – У меня есть изъян, – он показал зубы в устрашающей ухмылке. – Я нахожу сверхъестественную радость в убийстве. Ничто не доставляет мне такого удовольствия, как хруст шейных позвонков маленьких, бледных и немощных человечишек в моих пальцах.

Палафокс отвернулся, вошел в павильон. Двери закрылись. Он обернулся

– капитан глядел на него сквозь прозрачную панель. Палафокс поглядел на другие выходы: повсюду стояли мамароны.