Крылья Тьмы

Квентин вжался в скалистую стену и прикрыл голову. Какое-то мгновение он держался, но затем лавина сорвала его оттуда, как листок с ветки, и он потерял сознание.

ГЛАВА 18

Горец пришел в себя в огромном пространстве, полном ошеломляющей черноты, от которой цепенели мозги, и чудовищной тяжести, сокрушающей кости. Он почуял запах пыли и песка, смешанный с терпким ароматом изорванной листвы и земли. Сначала он не мог вспомнить, что случилось, где он, и паника острыми когтями впилась в его сердце. Однако он взял себя в руки, усилием воли заставив себя проявить терпение и дождаться, когда в голове прояснится.

Когда это произошло, он вспомнил про лавину. Он вспомнил, как его смело в бездну, как он летел, кувыркаясь в граде камней и обломков, судорожно хватаясь за что-то, потом путаясь в зарослях кустарника, и все это время его сопровождал безумный грохот, по сравнению с которым самый яростный шторм, который ему когда-либо довелось перенести, казался ласковым ветерком. Затем волна темноты накрыла его, и все исчезло.

Постепенно к нему вернулось зрение, и он осознал, что лавина похоронила его под грудой веток и корней деревьев. Сквозь маленькие отверстия он видел тяжелые серые облака, несущиеся по темнеющему небу. У него не было никакого представления о том, сколько прошло времени. Он лежал без движения, уставившись на далекие облака и пытаясь собраться с мыслями. По всему, он должен был умереть. Но корни и ветки, заключив его в деревянную клетку, спасли его, укрыв от камней, которые в противном случае раздавили бы его.

При этом он все-таки пострадал. В ушах у него звенело, рот и ноздри были забиты пылью. Каждая кость и каждый мускул отчаянно болели, и он пока еще был не в состоянии определить, сломано у него что-нибудь или нет.

Квентин попытался пошевелиться и обнаружил, что пригвожден к земле.

Он прислушался к тишине, которая окутала мягким покрывалом и его заваленную камнями тюрьму, и весь прилегающий мир. Не было слышно ни малейшего шороха, ни самого тихого шелеста, ничего, кроме звуков его неровного дыхания. Придет ли кто-нибудь искать его, если кто-нибудь вообще в состоянии это сделать? Могло быть и так, что его просто некому искать. Обрушилось полгоры, и неизвестно, кого она забрала с собой. Он надеялся, что Панакс и ринджи спаслись, а мвеллреты и их ищейки — нет. Но он не мог быть в этом уверен.

Квентин пытался не слишком задумываться над этим, сосредоточившись на более актуальной проблеме. Он заставил себя расслабиться, глубоко дышать, собраться с силами. Тщательно, осторожно он проверил пальцы рук и ног, чтобы убедиться, что все на месте и еще действуют, затем проверил руки и ноги. К его удивлению, ничто, казалось, не было сломано, несмотря на то, что все страшно болело.

Воодушевленный тем, что остался цел, Квентин принялся искать способ выбраться. В его тесной тюрьме было очень мало места, чтобы двигаться, но он успешно воспользовался этой возможностью. Ему удалось высвободить левую ногу и обе руки, затратив немного времени, проявив терпение и настойчивость, но правая нога прочно застряла под большим камнем. Она не была раздроблена, но придавлена к земле. Как он ни старался, он не мог ее освободить.

Квентин снова откинулся назад, весь мокрый от пота. Внезапно он осознал, как ему жарко, заживо похороненному под слоем камней и обломков. Он был весь покрыт пылью и грязью. Горец решил, что уже точно знает, каково это — быть мертвым, и ему это не нравится.

Медленно и осторожно поворачиваясь, он слегка изменил положение тела, но недостаток пространства и неподвижность зажатой ноги препятствовали более значительным переменам. «Глубокие вдохи, — сказал он себе. — Сохраняй спокойствие». Квентин ощутил на своем лице капли дождя, попавшие через зазоры в стенах его тюрьмы, и увидел, что небо потемнело. Дождь был несильным и равномерным, тихое бормотание в безмолвии. Квентин слизывал редкие капли, падавшие на его губы, благодаря небо за эту влагу.

После этого он потратил много времени, пытаясь приспособить кусок ветки в качестве рычага. Если бы он смог переместить камень хотя бы на дюйм, ему удалось бы вывернуться и освободиться. Но из положения лежа на спине он не мог применить рычаг, и ветка была слишком длинной, чтобы расположить ее как надо. Несмотря ни на что, он продолжал возиться с этим, пока не стемнело настолько, что он уже не мог видеть, что делает.

Он уснул, а когда проснулся, было еще темно, но дождь перестал, и вернулась тишина. Квентин вернулся к возне с веткой, и наступило утро, когда он бросил это дело как бесперспективное. Его охватывало отчаяние. Никто не искал его, иначе он бы уже услышал их. Если он собирается выжить, то должен сделать это своими силами. Чего это будет стоить? Отрежет ли он себе ногу, если не будет никакого другого выхода? Откажется ли он от части самого себя, чтобы спасти свою жизнь?

Сон сморил его во второй раз, и он проснулся при дневном свете, лучи солнца, изливавшиеся с чистого голубого неба, проникли в его клетку. Квентин не стал тратить время на размышления о возможных мрачных перспективах своего положения и вернулся к попыткам освободиться. На сей раз он использовал заостренную палочку, чтобы откидывать в сторону камни и землю из-под своей ноги. Если удастся подкопаться под свою ногу, то он смог бы обеспечить достаточное пространство, чтобы вытащить ее. Дело шло очень медленно, часто ему удавалось извлечь лишь один камешек, один плотный комок земли за раз. Он начал копать у своего колена и продвигаться вниз, один мучительный дюйм за другим. Ему приходилось быть очень осторожным, чтобы не задеть что-либо, подпирающее камень. Если он сместится, то раздавит ему ногу и навсегда захлопнет этот капкан.

Он работал весь день, не обращая внимания на голод и жажду, на боль в теле, на жару в этой клетке. Он зашел слишком далеко и перенес слишком много, чтобы послушно умереть. Он не сдастся. Квентин повторял эти слова снова и снова, превратив их в песню, которую распевал как мантру.

Снова стемнело, когда он наконец высвободил свою ногу, оставив под камнем большую часть штанины и много собственной кожи. Горец тут же начал копать проход наружу, ход через обломки наверх, к угасающему свету, к свежему воздуху и свободе. Он не мог позволить себе остановиться и отдохнуть. Он чувствовал, что им овладевает паника.

Опустилась ночь, бархатистая мягкая тьма под звездным небом, когда он вылез из-под камней и земли и оказался на свободе. Ему хотелось рыдать от радости, но он не позволил себе этого, опасаясь, что не сможет потом взять себя в руки. Это суровое испытание переполнило его бурными чувствами, и к нему еще не в полной мере вернулась возможность рассуждать здраво. Он посмотрел вокруг, на мешанину из камней и торчащих тут и там деревьев, затем взглянул наверх, на темнеющие утесы. В темноте он не мог определить место, откуда упал. Но он понял, где находится сейчас: в конце долины, которая лежала в тени двух огромных гор, в центре массива Алётра Арк.

Было холодно, и он заставил себя отправиться вниз по склону, в деревья, за границей лавины, чтобы поискать убежище. Он нашел его в хвойном лесу, улегся там и сразу же заснул.

В ту ночь ему приснился сон о пропавшем мече Ли, и он проснулся с решимостью найти его.

При свете дня он смог лучше разглядеть, где оказался и что произошло. Оползень, который увлек его вниз, унес с собой большую часть горы, лишив ее деревьев и кустарников, выровняв пласты и уступы и оторвав огромные куски крутых склонов; все это лежало внизу, образовав огромную груду обломков. Взглянув наверх, он понял, где стоял перед тем, как рухнуть вниз. Не было видно никаких следов — ни тех, с кем он спасался бегством, ни тех, от кого он бежал.

Он принялся за поиски пищи и воды, обнаружив маленький ручеек неподалеку от того места, где спал, но так и не нашел никакой еды. Даже его знание леса не помогло ему обнаружить ничего съедобного так высоко в горах. Он вернулся к оползню, чтобы поискать меч Ли. У него не было никакого представления о том, где же следует искать, поэтому все утро он слонялся без определенной идеи. Оползень занимал почти полмили. Квентин не переставал думать о своем невероятном везении: выжил, серьезно не покалечился, выбрался из-под завала, не сошел с ума… Он вновь и вновь повторял себе: «То, что я выжил, — это знак, я не умру на чужой земле, я вернусь домой, в родные горы».