Страница 62 из 75
Барбикен, невзирая на свое желание соблюдать экономию, вынужден был пустить в ход теплоту газа. Низкая температура становилась невыносимой. Путешественники рисковали замерзнуть.
— Ну, мы не можем пожаловаться на монотонность нашего путешествия, — заметил Ардан. — Что за разнообразие, хотя бы в температуре! То нас ослепляет яркий свет и мы испытываем невыносимую жару, точно индейцы в льяносах, то погружаемся в непроницаемый мрак и мерзнем от стужи не хуже полярных эскимосов! Право, жаловаться нечего. Природа, можно сказать, всячески старается нам угодить!
— А какова внешняя температура? — спросил Николь Барбикена.
— Та же, что и всегда в межпланетном пространстве, — ответил Барбикен.
— Ну, так, значит, теперь именно время сделать тот опыт, который мы не могли произвести, когда, выражаясь поэтически, купались в солнечных лучах, — сказал Ардан.
— Ты прав, — ответил Барбикен, — более удобного времени, конечно, не выберешь; теперь мы именно находимся в таком положении, что можем как нельзя лучше измерить температуру межпланетного пространства. Надо приготовить термометр.
Понятно, что обыкновенный термометр не дал бы никаких результатов при таких исключительных обстоятельствах. Ртуть замерзла бы в своей трубке, потому что она в жидком состоянии может оставаться только до 39° ниже нуля. Но Барбикен запасся прибором, который мог показывать чрезвычайно низкие температуры.
Барбикен приготовился пустить его в дело.
— Только как же мы за это примемся? — спросил Николь.
— Нет ничего легче, — ответил никогда и ничем не затруднявшийся Ардан. — Мы быстро откроем окно, выбросим прибор; он последует за снарядом с примерной покорностью, а через четверть часа мы его достанем.
— Рукой? — спросил Барбикен.
— Рукой, — ответил Мишель.
— Ну, мой друг, не советую этого делать: рука твоя превратится под влиянием этого страшного холода в ледяшку.
— Неужто?
— Тебя словно обожжет раскаленным железом. К тому же я еще не уверен, точно ли предметы, выброшенные нами из снаряда, следуют за нами.
— Почему же? — спросил Николь.
— Да потому, что если мы летим в лунной атмосфере, то, как бы она ни была разрежена, все же предметы эти должны от нас отставать. Темнота мешает нам удостовериться, тут ли они, а потому, чтобы не рисковать термометром, привяжем его; таким образом удобнее будет втянуть его обратно.
Совет Барбикена был принят.
Окно быстро отворили, и Николь кинул термометр, привязанный на короткой веревке.
Окно приоткрыли всего на одну секунду, но этой секунды было достаточно, чтобы внутрь снаряда проник жесточайший холод.
— Тысяча чертей! — вскрикнул Мишель Ардан, — Здесь с успехом можно заморозить даже белых медведей!
Барбикен оставил термометр на полчаса; это было более чем достаточно, чтобы прибор принял температуру окружающего пространства. Затем термометр быстро втянули обратно в снаряд.
Барбикен воскликнул:
— 263 градуса ниже нуля!
Такова ужасающая температура небесного пространства! Такова, может статься, и температура лунных материков, когда ночное светило утрачивает через лучеиспускание всю теплоту, которою оно запасалось в течение: 15-суточного солнечного освещения.
ГЛАВА XV
Гипербола или парабола?
Многим, может быть, покажется удивительным, что Барбикен и его спутники так мало заботились о будущности, которую готовила им металлическая тюрьма, мчавшаяся в бесконечности эфира. Вместо того чтобы спрашивать себя об этом, они проводили время за различными опытами, словно сидели в своих рабочих кабинетах...
На это можно было бы ответить, что люди сильного закала стоят выше мелких забот и что у них есть занятия и цели поважнее забот о собственной участи.
Была и другая причина: они не могли управлять снарядом, не могли ни остановить его хода, ни изменить его направления; отсюда вытекала, между прочим, их удивительная беззаботность относительно своей личной судьбы.
Где находились они в данную минуту — в восемь часов утра того дня, который на Земле считался 6 декабря?
Находились они, несомненно, в соседстве с Луной и даже довольно близко от нее, — так близко, что она представлялась им громадным черным кругом на небе.
Расстояние до Луны вычислить не было никакой возможности.
Снаряд пронесся над северным полюсом Луны на расстоянии 50 километров или даже того меньше. Но вот уже два часа, как они вошли в конус тени, и нельзя было решить, увеличилось ли это расстояние, или уменьшилось. Не было никакой видимой точки, чтобы определить направление и скорость снаряда. Могло случиться, что он удалился от Луны и скоро должен был выйти из полной тени, а могло быть и то, что он приблизился к Луне и вскоре должен был налететь на какой-нибудь возвышенный пик невидимого полушария, что, разумеется, закончило бы все путешествие...
По этому поводу возник спор, и Мишель Ардан, всегда щедрый на объяснения, высказал мысль, что снаряд удерживается лунным притяжением и упадет, наконец, на Луну, как падает аэролит на поверхность земного шара.
— И аэролиты не все падают на Землю, — возразил Барбикен.
— Но все-таки интересно было бы знать, как ведет себя в пространстве наша блуждающая тюрьма. По какому направлению она летит?
— Мне кажется, здесь могут быть два ответа, — сказал Барбикен после нескольких минут размышления.
— Какие же?
— Снаряду предстоит выбор между двумя математическими кривыми, и, смотря по тому, какая у него скорость движения, он изберет ту или другую.
— Да, — сказал Николь, — он может пойти или по параболе, или по гиперболе.
— Это верно, — ответил Барбикен. — При одной скорости он пойдет по параболе, при другой, более значительной скорости пойдет по гиперболе. Но какую именно скорость имеет снаряд в настоящее время — этого решить я не в состоянии.
— Люблю громкие слова! — вскрикнул Мишель Ардан, — Как услышишь их, так словно сейчас и понял, в чем дело. А смею спросить, что же вы называете параболой?
— Парабола, друг мой, — ответил Николь, — это незамкнутая, бесконечная кривая линия. Ее можно определить, как пересечение конуса плоскостью, параллельной одной из его образующих.
— А, вот как! — произнес Мишель довольным тоном.
— Эта кривая, — добавил Николь, — похожа на ту, какую описывает своим движением бомба, пущенная из мортиры.
— Отлично. А гипербола? — спросил Мишель.
— Гипербола — это тоже незамкнутая кривая, образуемая сечением конуса плоскостью, параллельной его оси. Она состоит из двух ветвей, простирающихся до бесконечности.
— Неужели это так? — вскрикнул Ардан самым серьезным тоном, словно ему сообщили о каком-то небывалом происшествии. — Ну, теперь, капитан Николь, заметь следующее: в твоем определении гиперболы мне нравится то, что оно еще менее для меня понятно, чем слово, значение которого ты стараешься определить!
Николь и Барбикен мало обращали внимания на шутки Ардана. Их волновал вопрос, по какой кривой полетит снаряд. Один стоял за гиперболу, другой — за параболу. С той и с другой стороны доказательства излагались таким языком, что Мишель бесился и векакивал при каждом иксе. Спор действительно был жаркий, и ни один из споривших, казалось, не имел намерения уступить своему противнику ту кривую, которая пришлась ему по вкусу. Ученый спор тянулся так долго, что Мишель наконец вышел из терпения.
— Полно, господа косинусы![37] — сказал он. — Перестанете ли вы, наконец, перебрасываться своими параболами да гиперболами? Послушайте-ка, я вам скажу, что меня интересует в этом деле. Ну, положим, снаряд непременно полетит или по параболе, или по гиперболе. Но куда же эти кривые нас приведут?
— Никуда, — ответил Николь.
— Как никуда?
— Разумеется, никуда, — сказал Барбикен. — Ведь это незамкнутые кривые: ветви их уходят в бесконечность.
— Ах, ученые! Уж не знаю, право, как вас не любить! Да что же нам до того, полетит ли снаряд по параболе, или по гиперболе, раз и парабола и гипербола одинаково увлекут нас в какое-то неизвестное бесконечное пространство?