Страница 47 из 75
Николь поспешил поправить дело. Он тотчас же расставил по дну ядра несколько сосудов с раствором едкого кали — веществом, которое может совершенно поглотить углекислоту и очистить воздух.
После этого осмотрели инструменты. За исключением одного термометра, у которого разбилось стекло, все термометры и барометры уцелели. Вынули превосходный металлический барометр (анероид) из ящика и повесили на стену. Он показывал давление воздуха внутри снаряда и снабжен был еще измерителем влажности, показывавшим количество водяных паров, которое заключалось в снаряде.
В данную минуту его стрелка колебалась между 755 и 760 миллиметрами.
Компасы, которые взял с собою Барбикен, тоже оказались в целости и исправности. Внутри снаряда их стрелка, понятно, блуждала, не имея никакого определенного направления. На том расстоянии от Земли, на каком находился снаряд, магнитный полюс не мог оказывать ощутительного влияния на аппарат. Но, перенесенные на Луну, эти компасы могли служить для очень интересных наблюдений.
Сделан был осмотр и гипсометра для измерения высоты лунных гор, и секстанта для определения высоты Солнца, и угломера, и зрительных труб, которые должны были играть очень важную роль на Луне. Все они оказались в исправности.
Рабочие орудия — кирки, заступы и прочее, — которые забрал с собою Николь, всевозможные семена и кустарники, которые Ардан замышлял перенести на лунную почву, — все лежало на своих местах, в верхних углах снаряда.
Там устроено было что-то вроде полатей, которые завалены были горами каких-то предметов. Что именно хранилось там у запасливого француза, он не объяснил товарищам; они могли только видеть, что время от времени он поднимался в этот тайник по вделанным в стене ступеням и приводил там, казалось, все в порядок. Он что-то осматривал, проверял, перебирал, открывал и закрывал какие-то ящики, причем распевал довольно фальшиво старинные французские песенки.
Барбикен был очень озабочен тем, чтобы предохранить от порчи ракеты. Эти ракеты должны были ослабить падение снаряда, когда, привлекаемый лунным притяжением, он начнет падать на поверхность Луны.
Окончив проверку, путешественники снова принялись наблюдать пространство.
Зрелище было то же самое. Все пространство небесной сферы было наполнено созвездиями неописуемой яркости. Астроном мог бы помешаться от восхищения.
С одной стороны сверкало Солнце. Дневное светило являлось ослепительным диском и резко вырисовывалось на черном фоне неба.
С другой стороны блестела Луна. Она висела неподвижно среди чудного звездного мира.
Виднелось довольно темное пятно, словно прорывавшее небо и окруженное серебристой каемкой: это была Земля.
Далее там и сям проступали туманные массы, точно громадные комья звездного снега, и исполинский пояс, образуемый пылью звезд, — Млечный путь.
Наблюдатели долго не могли оторвать взоров от зрелища такого нового, такого захватывающего! Сколько мыслей, сколько новых ощущений навевала эта дивная картина!..
Барбикен под впечатлением этого зрелища решил приступить к описанию своего путешествия; он отмечал час за часом все факты. Он писал неторопливо, спокойно, крупным четырехугольным почерком.
Николь тем временем просматривал свои вычисления: он с необычайной ловкостью распоряжался цифрами.
Ардан заговаривал то с Барбикеном, который его не слушал, то с Николем, который ему не отвечал, то с Дианой, которая не понимала его теорий, или, наконец, заводил речь сам с собой, задавал себе вопросы, отвечал на них, вертелся, шмыгал то туда, то сюда, то приседал на корточки перед нижней рамой, то лез на самый верх снаряда, — и во всех этих положениях неумолкаемо распевал.
Недаром он был француз.
День, или, правильнее говоря, 12-часовой период, составлявший день на Земле, закончился мастерски изготовленным ужином.
Ничто не нарушало спокойствия путешественников, и они мирно уснули.
А снаряд, с постоянно уменьшавшейся скоростью, несся по небесному пути.
ГЛАВА IV
Немножко алгебры
Ночь прошла без всяких приключений. Собственно говоря, слово „ночь" не имело здесь своего обычного, „земного" смысла, ибо снаряд нисколько не изменил своего положения относительно Солнца. Считая время астрономически, в нижнем окне снаряда был день, в верхнем — ночь. Поэтому впоследствии, когда в рассказе придется употреблять слова „день" и „ночь", нужно понимать их как термины, означающие время от восхода до захода и от захода до восхода Солнца на Земле.
Ничто не нарушало глубокого сна наших путешественников, так как их жилище, несмотря на громадную скорость движения, казалось совершенно неподвижным. Никакое сотрясение не обнаруживало его движения в пространстве.
Движение, с какой бы скоростью оно ни совершалось, не производит никакого впечатления на человека, когда человек движется вместе со всеми окружающими его предметами. Кому из нас приходилось, например, замечать движение Земли, а ведь она движется, да еще, как! — со скоростью более 100 тысяч километров в час.
Барбикен и оба его товарища, спокойно разместившиеся на своих матрацах, вовсе не чувствовали движения снаряда и спали непробудным сном.
Мишель Ардан первый очутился на ногах. Когда он вскарабкался наверх и стал запирать один из своих таинственных ящиков, вдруг кто-то прокричал по-петушиному.
Николь и Барбикен проснулись.
— Петух! — вскрикнул Николь.
— Успокойтесь, друзья мои! — с живостью ответил Мишель. — Это мне захотелось вас потешить деревенской музыкой.
И, сказавши это, он еще раз прокукарекал с таким эффектом, что любой петух мог бы ему позавидовать. Американцы разразились громким смехом.
— Необычайный талант, — сказал Николь, искоса поглядывая на мнимого петуха.
— Да, — ответил Мишель, — это совсем по-нашему! У нас даже в лучшем обществе кричат иногда по-петушиному.
Затем, желая свести разговор на другую тему, он сказал:
— А знаешь, Барбикен, что мне чудилось всю эту ночь?
— Нет. А что?
— Я думал все про наших кембриджских друзей. Ты, конечно, уже заметил, что я удивительно слаб в математике. И вот — я никак не могу себе представить, как ученые из обсерватории рассчитали скорость, которую нужно сообщить снаряду, чтобы он мог долететь до Луны.
— То есть не до Луны, — перебил Барбикен, — а до того места в пространстве, где земное и лунное притяжения одинаковы, потому что уже с этого места, которое находится почти на девяти десятых всего расстояния, снаряд полетит на Луну сам собой, вследствие собственной тяжести.
— Ну да, — сказал Мишель. — Но скажи, как они вычислили эту скорость?
— Это вовсе не так трудно, как ты думаешь.
— А ты сумел бы сделать это вычисление?
— Разумеется. Мы с Николем вычислили бы это и сами, если бы другим не вздумалось избавить нас от этого труда.
— А мне кажется, что я скорее отдал бы голову на отсечение, чем взялся за разрешение такой мудреной задачи.
— Ну, надеюсь, ты не сказал бы этого, если бы знал алгебру.
— А! Узнаю вас, иксоедов! Вы думаете: сказали „алгебра" и этим все объяснили?
— Мишель, — сказал Барбикен, — надеюсь, ты не станешь отрицать, что нельзя ковать без молота или пахать без плуга?
— Согласен.
— Так знай же, что алгебра — такая же штука, как соха или плуг, — разумеется, для тех, кто умеет с нею обращаться.
— Так ли?
— Говорю тебе совершенно серьезно.
— И можешь это доказать на деле? Сейчас?
— Разумеется.
— И покажешь мне, как вычислить ту скорость, с какой нас вышвырнуло из колумбиады?
— Вот листок бумаги и карандаш, я сейчас припомню и напишу тебе эту формулу.
Сказавши это, Барбикен принялся за работу. Николь все это время смотрел через окно на необозримое пространство. Мишель занялся приготовлением завтрака.
Действительно, не прошло и пяти минут, как Барбикен вручил Ардану свою бумажку, исписанную вычислениями, а в конце стояла формула: