Страница 46 из 75
— Что это? Лай? — спросил Мишель Ардан, протирая глаза. — Это наши собаки!
— Они, верно, проголодались, — заметил Николь.
— Пора проголодаться! Мы про них совсем забыли.
— Где же они? — спросил Барбикен.
Все трое принялись за розыски и одну собаку нашли под диваном.
Первоначальный толчок так ошеломил ее, что она лежала в углу до тех пор, пока голод не заставил ее залаять.
Кроткая Диана, уступая убедительнейшим просьбам, застенчиво выползала из своего убежища. Ардан манил ее самыми нежными словами.
— Дианочка, Диана, милочка!— говорил он. — Поди сюда, мое сокровище! Поди, мое милое дитя, моя прелесть! Поди сюда, о ты, чья судьба будет отмечена в летописях! Поди сюда, Дианочка, поди же сюда, моя радость!
Диана уступила льстивым речам и с жалобным воем вылезла из-под дивана.
— Диана налицо, — сказал Барбикен, — но где же Спутник?
— Спутник? — повторил Ардан. — И Спутник, верно, недалеко. Он тоже куда-нибудь забился! Спутник, сюда! Спутник! Спутник!
Но Спутник не показывался, а Диана продолжала жалобно выть.
Диану осмотрели, нашли, что она не ранена и не ушиблена, и угостили превкусным пирожком, что сразу прекратило ее жалобный вой.
Долго шарили, пока, наконец, отыскали Спутника. Он лежал в верхнем отделении снаряда, куда его подбросило при толчке. Бедный пес сильно расшибся и был в очень жалком состоянии.
— Экое горе! — воскликнул Мишель Ардан. — Вот тебе и акклиматизация...
Спутника бережно спустили вниз.
Головой он ударился о свод снаряда и, казалось, вряд ли мог поправиться после такого удара.
Раненого уложили на подушку и тут он свободно вздохнул.
— Бедный Спутник! Друг ты мой милый! — причитал Ардан. — На нас лежит ответственность за твою жизнь, голубчик! Да пусть лучше у меня отвалится правая рука, чем пропадет хоть одна лапка у моего сокровища, Спутника!
Он дал воды разбитому животному. Собака жадно стала лакать.
Затем любознательные путешественники снова принялись за наблюдения над Землей и Луной.
Земля уже представлялась им теперь в виде пепельного круга, который окаймлялся еще более узким серпом, чем накануне; но в сравнении с Луной, обращавшейся все более и более в полный круг, размер серпа все еще казался огромным.
— Экая досада, что мы не отправились в минуту полноземелия, то есть когда наш земной шар был как раз против Солнца, — сказал Ардан.
— Почему досадно? — спросил Николь.
— Да мы бы тогда увидели все наши моря и материки в новом свете. Моря сверкали бы, отражая солнечные лучи, а материки темнели бы так, как их изображают на некоторых географических картах. Мне хотелось бы видеть именно те части Земли, на которые никогда еще не падал взор человеческий.
— Разумеется, это интересно! — сказал Барбикен. — Но если бы Земля была „полная", то Луна находилась бы в периоде новолуния. Другими словами, она была бы невидима в солнечных лучах. Я полагаю, что для нас выгоднее видеть ту цель, к которой мы стремимся, чем ту точку, от которой мы отправились.
— Вы совершенно правы, Барбикен, — ответил Николь. — К тому же заметьте, что когда мы доберемся до Луны, то в долгие лунные ночи вдоволь успеем наглядеться на земной шар, где кишат наши ближние.
— Наши ближние! — сказал Мишель Ардан. — Они теперь такие же нам ближние, как селениты. Мы теперь, друг любезный, живем в особом мире, который населен только одними нами, — в снаряде. Я — ближний Барбикена, а Барбикен — ближний Николя. Над нами и вне нас человечество оканчивается; мы — единственное население этого мирка, до той самой минуты, пока не обратимся в селенитов.
— Почти через 88 часов, — сказал Николь.
— То есть? — переспросил Мишель Ардан.
— То есть теперь половина девятого, — отвечал Николь.
— Половина девятого? Я не вижу, почему бы нам не позавтракать.
Действительно, желудки жителей новой планеты довольно настоятельно требовали должного подкрепления.
Мишель Ардан, в качестве француза, объявил себя поваром и главным распорядителем по съестной части. Товарищи охотно уступили ему эту почетную должность.
Газ доставил необходимое тепло, а в ящике с провизией нашлись припасы для первой закуски в межпланетном пространстве.
Сначала были поданы три чашки превосходного бульона, который приготовили из сухих плиток. За бульоном последовал бифштекс, такой сочный и нежный, словно он только что вышел из парижской кухни. Мишель, отличавшийся чрезвычайно пылким воображением, уверял даже, что бифштекс этот „с кровью".
За мясом появились консервы из овощей — „свежее свежих", по уверению Ардана, и, наконец, завтрак достойно закончился превосходнейшим чаем с тартинками, приготовленными на американский манер. Для довершения пира Ардан вытащил бутылку отличнейшего бургонского, которая „случайно" попала в ящик с припасами. Само Солнце выступило, как бы желая озарить это скромное пиршество.
Снаряд вышел из конуса тени, которую отбрасывал земной шар, и лучи сияющего дневного светила упали на нижнюю часть снаряда.
— Солнце! — вскрикнул Ардан.
— Конечно, Солнце, — ответил Барбикен, — я и ждал его.
— А посмотрите-ка: конус тени, отбрасываемый Землей в пространство, выходит за Луну.
— И даже на довольно значительное расстояние, — сказал Барбикен. — А когда Луна покрыта этой тенью, происходит затмение. Отправься мы в момент лунного затмения, наше путешествие совершалось бы в темноте. А это было бы крайне печально.
— Почему печально?
— Да потому, что, хотя мы и несемся в пустоте, снаряд наш залит лучами Солнца и будет, значит, пользоваться солнечным светом и теплотой. А если у нас будут свет и тепло, то можно приберечь газ, который нам еще очень и очень понадобится.
Барбикен говорил совершенно основательно. Блеск и теплота солнечных лучей не умерялись никакой атмосферой, и снаряд так освещался и согревался, как будто вдруг наступило самое теплое лето. Сверху Луна, а снизу Солнце обливали снаряд своим блеском.
— А здесь у нас очень хорошо! — заметил Николь.
— Надеюсь, что хорошо! — ответил Ардан. — Кабы добыть горсточку землицы, я бы вам живо вырастил сахарный горошек, в 24 часа, и готов был бы соус. Я, однако, боюсь, как бы стенки снаряда не вздумали расплавиться.
— Можешь успокоиться, любезный друг, — сказал Барбикен. — Когда снаряд скользил через атмосферу, он выдерживал температуру повыше теперешней. Я нисколько бы не удивился, если бы жители Флориды приняли наш снаряд за воспламенившийся болид.
— Значит, дружище Мастон предполагает теперь, что мы изжарились? — спросил Ардан.
— Да я и сам удивляюсь, как этого с нами не случилось, — сказал Барбикен. — Вот опасность, которой мы не предусматривали.
— Нет, я предусматривал и очень этого опасался, — сказал хладнокровный Николь.
— И ты ни слова не проронил об этом! — вскрикнул Ардан. — О, бесподобный капитан! О, кладезь силы и терпения!
— Не мешало бы нам теперь поудобней устроиться, — сказал Барбикен.
И председатель Пушечного клуба преспокойно принялся устраиваться, словно ему предстояло целый век оставаться в снаряде.
Воздушный вагон представлял в основании своем площадь в пять квадратных метров, а в высоту имел шесть метров до вершины свода. Внутри он был очень искусно отделан: дорожная утварь, поклажа и инструменты нисколько его не загромождали, потому что каждой вещи было отведено свое место. Толстое стекло, которое занимало часть дна, легко могло выносить большую тяжесть. Барбикен и его товарищи спокойно расхаживали по этому полу и любовались, как Солнце, ударявшее в него своими лучами, освещало внутренность снаряда.
Путешественники осмотрели ящик с водой и провизией. Благодаря мерам, принятым для ослабления толчка, эти сокровища нисколько не пострадали.
Николь заметил плохое состояние воздуха по учащенному дыханию Дианы. Здесь, как в знаменитой Собачьей пещере, углекислота собиралась на дне снаряда вследствие своего веса, и бедная Диана прежде своих хозяев должна была испытать действие этого газа.