Страница 82 из 85
«Как прекрасна религия, которая приносит облегчение при подобных страданиях! Она одна дает мужество жить и умирать, превращая ужас перед тайной в величайшую притягательную силу… Почти все мы гораздо больше нуждаемся в душевном мире, чем в истине; религия лучше, чем наука, насыщает душу. И как прекрасна миссия того, кто несет людям надежду.
Нет, я не покину церковь. Я не лишусь ее. Я не смог бы жить без нее… Как можно отказаться от священной традиции, которая сделала человека таким, каким мы его видим?
Я был просто безумцем! Покинуть религию за то, что она отстает от науки? Я ни во что не ставил эту привязанность сердца, которую никакая воля не могла бы разорвать!
Конечно, мне и сейчас так же трудно, как год назад, принимать догматы в их буквальном значении. Но я чувствую, что только под их сенью я могу создать для себя нечто цельное, обрести душевное равновесие.
Чтобы я мог жить дальше, мне придется отныне довольствоваться скорее духом, нежели буквой религии. Я, как и прежде, убежден в действенном моральном значении веры.
О, я слишком много душевных сил отдал церкви, слишком хорошо постиг душевные муки масличной рощи![86] Церковь причинила мне столько страданий, заставила пролить столько слез и столько принесла мне добра…
Я связан с нею неразрывными узами…»
………………………………………………
………………………………………………
III
Конец июля.
Утро.
Аббат Левис проходит быстрым шагом через двор. На лице его – сильное волнение.
Сесиль ждет его. Не в состоянии выговорить ни слова, она лишь сжимает его руки; глаза ее наполняются слезами.
Аббат быстро поднимается по лестнице. Жан живет сейчас в той комнате, где умер его отец. Он лежит вытянув руки; у него умиротворенное лицо.
Заметив аббата, он улыбается.
Жан. Спасибо, что вы тотчас же пришли. Я не мог больше ждать…
Улыбка – радостная, доверчивая, необычная. Благодать сияет сегодня у него на устах, во взгляде…
Аббат все понимает; сердце его сильно бьется, руки дрожат; исчезают все сомнения, подтачивающие его веру: в одно мгновение – и на одно мгновение – он вновь становится тем ревностным священнослужителем, каким был прежде.
Он подходит к Жану и берет его за руку.
Аббат. Расскажите мне все… все…
Взгляд Жана устремлен сквозь открытое окно вдаль; потом он медленно переводит его на аббата.
Жан. Что произошло? (Он силится восстановить в памяти свои сновидения.) Дайте мне припомнить… Вчера вечером мы встретились с вами в доме священника, не так ли? Но вы ничего не заметили, а я ничего не мог вам сказать… У тела бедного аббата Жозье (взгляд его светлеет) я вдруг со всей определенностью ощутил, что у человека есть душа!
Аббат вздрагивает.
Я сидел возле ложа усопшего и не мог оторвать глаз от окаменевших черт его лица; я старался отыскать сходство с прежним Жозье, но обнаружил какое-то существенное различие, в причинах которого не мог разобраться. Я думал, с чем же это можно сравнить. «Это тело, – говорил я себе, – подобно пустому футляру…» Пустому! То было для меня откровением: вот лежит тело, но оно уже ничто. Почему? Потому что оно лишилось того, что делало его одушевленным… Наступил страшный час разъединения; то, что превращало это тело в человека, в личность, исчезло, ушло куда-то! И насколько прежде мне казалась необъяснимой идея бессмертия души, настолько теперь мне кажутся нелепыми все возражения ее противников.
Да, душа существует! Мне достаточно было бросить один взгляд на ложе, чтобы убедиться в том, что душа оставила это тело, чтобы поразиться элементарной и несомненной очевидности этой истины!
Аббат лихорадочно сжимает его руку.
У меня начались боли; но я боролся с ними, чтобы не прерывать этого пребывания возле усопшего, которое открывало передо мной перспективу вечной жизни… Наконец слуга увел меня домой. Он тотчас же уложил меня; начался ужасный припадок… Удушье, перебои в сердце, я задыхался… Я решил уже, что пришла смерть. Тогда я воззвал к богу, вложив в молитву все силы души: но я чувствовал, что он не внемлет моей мольбе… Мне захотелось остаться одному. Жена не хотела покидать меня; я упросил ее уйти. И снова я пытался молиться, но не мог… Наконец боли утихли, я почувствовал значительное облегчение. Но я был так слаб, так слаб… Я чувствовал себя таким бессильным, ничтожным, почти бесплотным… Я был уверен, что умираю… Ах, какая это была ужасная ночь! Голова моя пылала, а сердце оледенело, сжалось, как будто на него давил мрак… Мозг работал, но вхолостую… Меня раздирали противоречивые ощущения: я старался молиться, делал отчаянные усилия для того, чтобы привлечь к себе внимание бога; но после каждого порыва какой-то внутренний голос твердил мне: «Нет, нет, нет… Никто тебе не ответит!.. Никто… Ты же сам видишь, что никого нет…» (Говорит медленно, без горечи, оставляя свою руку в руке священника и не отводя взгляда от утреннего неба.) Я был так слаб, что потерял сознание и, наверно, уснул. Но и во сне я непрерывно чувствовал, как где-то надо мной разыгрывается борьба, и во мне жила смутная уверенность, что воля божья в конце концов одержит верх. Потом мне показалось, будто я слышу чей-то голос, я раскрыл глаза. Мне даже почудилось, будто я слышу свое имя, и я спросил: «Кто здесь?» – думая, что то был голос жены… Но я был один в комнате. Я долго спал. Стало светать. Из кабинета доносилось дыхание слуги. В последнее время я сплю тяжелым сном и с трудом просыпаюсь; а тут я сразу почувствовал, какая у меня ясная, удивительно ясная голова, и испытал какое-то чудесное облегчение. Тогда я снова попытался молиться. Голос, который раньше твердил: «Нет, нет…» – умолк. Ощущение беспомощности, ужасное чувство небытия уступили во мне место какой-то неопределенной уверенности, вере… Я ощутил чью-то поддержку, нечто вроде любви к себе… (Радостная улыбка.) Не знаю, как объяснить вам это… У меня было такое впечатление, будто я пробуждаюсь после многолетнего летаргического сна… Будто я выхожу из туннеля и снова вижу свет, начинаю поистине новую жизнь!.. Я испытывал огромное внутреннее счастье… А главное, такую умиротворенность… такой покой… Я чувствую, что мне нечего больше искать, что воля как бы растаяла и я с наслаждением стану подчиняться, что все вокруг ясно, все чисто… Все обрело смысл!..(Поворачивает голову. Взгляд его встречается со взглядом аббата, который склонил над ним исполненное тревоги лицо. Жан воздевает руки.) И тогда я послал за вами, друг мой, чтобы исповедаться…
IV
Слуга вводит Марка-Эли Люса в гостиную, в доме Баруа, в Бюи; там уже находится аббат Левис.
Аббат (идя навстречу). Госпожа Баруа поручила мне, сударь, предупредить вас, что наш больной не совсем еще оправился после последнего приступа… Он нуждается в бережном отношении…
Люс (встревоженно). Но я прошу только разрешить мне пожать ему руку. Если вы полагаете, что разговор…
Аббат (смущенно). Нет, сударь, я не думаю, что разговор с ним… на обычные темы… Словом, о том, что не требует умственных усилий…
Снисходительная улыбка Люса, в которой угадывается также и горечь.
Люс. Вы можете успокоить госпожу Баруа, сударь… Жан сообщил мне о своем обращении в католическую веру; я приехал не для того, чтобы спорить с ним…
86
Масличная роща – роща на холме неподалеку от Иерусалима, где, по евангельскому преданию, Иисус Христос молился накануне смерти.