Страница 21 из 192
Слушая нестройный хор радостных голосов, Наконечный думал о своей семье, судьба которой все больше его беспокоила. Дела в Белоруссии шли совсем плохо.
– Прошу успокоиться, товарищи! Последнее сообщение имеет значение также для всех. Вы знаете, что введен институт военных комиссаров. В дивизии подписан приказ. Привезут его завтра. Зачитать по эскадрильям перед строем. Разъяснить значение…
Потери полка в летном составе и самолетах заставляли Наконечного в каждом вылете дополнять эскадрилью, идущую в бой, людьми и техникой из других подразделений. Неразбериха всем надоела. Посоветовавшись с комиссаром полка и начальником штаба, Наконечный ранним утром собрал весь командный состав на общее построение и объявил решение – все силы объединить в двух сборных эскадрильях.
Переселение началось с построения.
Начальник штаба читал приказ. Над строем стоял негромкий шум. Здоровались, разговаривали, кто весело, а кто сдержанно, явно не желая показать свое отношение к реорганизации. Но приказ не обсуждали.
Осипов был рад, что их пятая не расформировывается, а только пополняется самолетами и людьми.
Комиссаром эскадрильи был назначен старший лейтенант Мельник – отличный летчик. Бывший комсомольский работник, в авиацию он пришел по партийному призыву, был командиром звена, а теперь стал комиссаром эскадрильи.
Матвей давно симпатизировал ему, и это назначение обрадовало его.
Сам же Осипов оказался по обязанностям в должности командира звена, а ведомыми к нему были определены экипажи Пошиванова и Свистунова. Получился полный набор воинских званий и географических мест. Сам Осипов – рабочий класс, Урал. Младший лейтенант Свистунов – интеллигенция, Подмосковье. Летчик Пошиванов – сержант, родом из виноградарей Крыма. Штурманы и техники были тоже в разных воинских званиях, с разбегом по возрасту более десяти лет, а по месту гражданского жительства, как говорят поляки, «от Можа до Можа».
Построение затянулось. Солнце закрылось облаками, и стоять было не жарко, а раннее утро настраивало на оптимистическую волну.
Когда все были расставлены по новому расчету, к полку обратился комиссар Чумаков:
– Товарищи! Вы должны понять умом и сердцем смысл происходящего. Никто из летного или технического состава не понижен и не повышен в должности. Смысл сделанного заключается в том, что для повышения боеспособности полка нужны слетанные эскадрильи, что упрощает управление в бою и позволит нам сохранить свои силы. Первой нашей заботой является хороший боевой вылет. Сейчас главное не должность и место в боевом порядке, а право бить фашистов, и этим правом надо воспользоваться с максимальной пользой. Мы несем потери, но и враг не бессмертен. У меня нет всех цифр, но, по данным нашей печати, немцы по девятнадцатое июля потеряли в воздушных боях уже тысячу двести восемьдесят четыре самолета. На Ленинград и Москву наступление захлебнулось: суточное продвижение – два-три километра. Эти цифры, товарищи, говорят о росте нашей силы и организованности.
Осипов слушал Чумакова, а думал о своем, о том, что он волею старших поставлен командиром звена.
«Доволен ли ты, пилот, новым назначением? – спросил себя Матвей. И, подумав, ответил: – Доволен. Это признание моего боевого опыта. Теперь мерилом качества службы, возраста и жизненной долговечности стал бой. Умение и желание бить врага, умение ходить в огне, не теряя рассудка, определяют место человека в строю. Правда, не все в бою разыгрывается по нотам. Чаще бывает как раз наоборот. И это, наверное, закономерно, потому что борются две силы, два ума, два опыта. И кто-то один навязывает свою волю другому. Победа более сильного над слабым правомерна, если первый не допустит каких-либо существенных ошибок. Однако и слабый, борясь за свое утверждение, постепенно превращается в гранит. Кто с кем в бою встретится? Слабый с сильным, два новичка или две равные силы – чистая случайность… Получается, что случайность и закономерность все время рядом, ходят рука об руку, и подчас невозможно разобраться в истинных причинах поражения или победы в бою».
Осипов тряхнул головой, чтобы избавиться от наседавших на него разных доводов, прогнал из головы путаницу случайного с закономерным и опять стал слушать комиссара.
– Бить врагов до полного их уничтожения. В этом наш партийный и гражданский долг, в этом сейчас весь смысл жизни военного, рабочего и колхозника, всех коммунистов, комсомольцев и беспартийных граждан нашей горячо любимой Советской Родины.
Моторизованные фашистские части были остановлены на реке Ирпень. И теперь противник сдерживался силами войск и ополчения на оборонительной полосе протяжением в пятьдесят-шестьдесят километров. Огненная дуга неправильной формы радиусом до тридцати пяти километров опоясывала город с запада, упираясь своими концами в Днепр южнее и севернее города. Защитникам города помог контрудар советских войск с севера. Он в самый ответственный момент отвлек на себя восемь немецких дивизий. Этот контрудар в сочетании с активными действиями частей Красной Армии южнее Киева значительно ослабил войска первой танковой группы немцев. Линия фронта стабилизировалась, и, видимо, надолго. Авиация теперь всего активнее действовала в районе города, здесь шли воздушные бои и была сосредоточена бомбардировочная авиация. «Юнкерсы» каждый день бомбили переправы через Днепр и не давали планомерно снабжать войска, а места базирования фашистов не были известны.
Осипов получил задание найти, где находится главное гнездо «юнкерсов».
…Самолет шел над облаками. Поля белой ваты под самолетом закрывали больше половины видимого пространства и создавали в сочетании с земными красками впечатление ледохода, только кажущаяся вода была не голубой или серой, а разноцветной. Зеленая – это леса и луга, желтого цвета – хлеба. Иногда и на желто-зеленом виднелись разноцветные камешки – населенные пункты. Земля то медленно показывалась в окнах облачности, то вновь пряталась за белой скатертью. Если в «окно» падал солнечный свет, то видно было все до мельчайших деталей, если нет – внизу омут. Осипов поглядывал на меняющееся внизу разноцветье равнодушно, больше по привычке, но старательно осматривал небо, искал в нем врага. К этому его уже приучила фронтовая жизнь. По просьбе штурмана он увел самолет подальше от облаков, чтобы Василию было легче вести ориентировку через прогалины, но от этого самолет стал заметнее в голубом просторе. Матвей чувствовал себя неспокойно: как будто бы находился под перекрестными взглядами.
Ощущал их на себе, но не мог определить, откуда за ним смотрят. Желание спрятаться в облака и необходимость создания условий для работы штурману сделали из него двух человек. И каждый тянул в свою сторону.
– Червинов, не высоко мы забрались? Снимут нас с этой небесной лазури в два счета. Давай пойдем вниз. Будем идти к нижней кромке облаков впритирку. А при подходе к объекту разведки будем выходить под облака. Посмотрим, что надо, и опять вверх.
– Хорошо, командир. Под нами линия фронта.
Прошло десять минут полета, и Осипов вывел самолет под облака – аэродром был пустой. Вновь вверх. Еще пятнадцать минут белого, голубого, желтого мелькания, и снова вниз. И второй аэродром тоже оказался незанятым.
Новый курс, и самолет пошел на юго-восток, вновь приближаясь к линии фронта, но теперь уже из тыла, с северо-запада.
Внизу, между облаками, показалось шоссе. Осипов помнил, что здесь, в развилке с железной дорогой, был до войны большой аэродром.
Он повел самолет со снижением, для того чтобы можно было через капот мотора все время видеть аэродром и успеть посчитать «юнкерсы». Ударили зенитки. Мимо. Матвей дал мотору полные обороты и ввел машину в разворот с набором высоты. Дело сделано, аэродром найден, и нужно быстрее уходить. Развороты вправо, влево, но все время вверх и вверх, к спасительным облакам. И все же немного опоздал. Один залп догнал. Грохнул разрыв снаряда, самолет тряхнуло, запахло порохом. Однако осколки не попали, обошлось. Облака. Матвей сменил в них сторону разворота и вышел наверх, к солнцу и голубому небу.