Красная Страна

Шай фыркнула. — Если б это было дерьмо, что бы остановило тебя от его продажи?

Торговец вздохнул. — Делай, как знаешь.

— Сделаю.

— Она сделает, — добавил Ламб.

Пауза, лишь звон монет и смена чисел в ее голове.

— Слышал, Глама Голден[8] выиграл еще один бой на арене рядом с Грейером, — сказал Клай. — Говорят, он самый крутой ублюдок в Близкой Стране, а здесь есть крутые ублюдки. Только дурак теперь поставит против него, какие бы ни были ставки. И только дурак выйдет против него драться.

— Несомненно, — пробормотал Ламб, как всегда тихий, когда речь заходила о насилии.

— Слышал это от мужика, смотревшего, как он побил старого Медведя Стоклинга так, что кишки вылезли через жопу.

— Вот это зрелище, да? — спросила Шай.

— Лучше, чем срать своими кишками.

— Не много для обзора.

Клай пожал плечами.

— Я слышал и похуже. Вы слыхали об этой битве, под Ростодом?

— Что-то слышала, — проворчала она, стараясь не сбиться со счета.

— Повстанцев опять побили, как я слышал. В этот раз сильно. Все в бегах. Те, кого Инквизиция не задержала.

— Бедные ублюдки, — сказал Ламб.

Шай остановилась на мгновение, затем продолжила считать. Вокруг было много бедных ублюдков, но все они не ее проблема. У нее хватало забот с братом и сестрой, и с Ламбом, и с Галли, и с фермой и без оплакивания чужих неудач.

— Возможно, они залягут в Малкове, но они не останутся надолго. — Клай заставил забор скрипеть, опершись на него своей мягкой задней частью, руки были зажаты подмышками, большие пальцы наружу.

— Война закончена, если можно назвать это войной, и многих согнали с их земель. Согнали, или сожгли, или отобрали все, что у них было. Дороги открыты, корабли прибывают. Много народу гонится за удачей на западе. — Он кивнул на пыльный хаос улицы, все еще кипящий, даже после заката. — Это только первые струйки. Поток приближается.

Ламб шмыгнул носом.

— Скорее всего, они поймут, что горы не один большой кусок золота и вскоре потекут обратно.

— Некоторые да. Некоторые пустят корни. Вскоре заявится Союз. Сколько бы земли Союз не отхватил, они всегда хотят больше, а с тем, что отыщут на западе, они почуют деньги. Тот порочный старый ублюдок Сармис сидит на границе и бренчит мечом за Империю. Но его меч всегда бренчит. Я полагаю, поток не остановить. — Клай на шаг подошел к Шай и заговорил тихо, словно делился секретом.

— Я слышал, представители Союза уже были в Хормринге, говорили об аннексии.

— Они подкупают народ?

— Разумеется, у них монета в одной руке, но клинок в другой. У них всегда так. Нам бы подумать, что будем делать, если они придут в Сквердил. Нам надо держаться вместе, тем из нас, кто здесь давно.

— Меня политика не интересует, — Шай не интересовало ничего, приносящее неприятности.

— Как и большинство из нас, — сказал Клай, — но иногда политика интересуется нами. Союз придет, и принесет с собой закон.

— Закон не кажется такой уж плохой штукой, — солгала Шай.

— Может и нет. Но налоги следуют за законом, как повозка за ослом.

— Не могу сказать, что я в восторге от налогов.

— Просто хитрый способ грабежа, не так ли? Пусть лучше меня честно ограбят с маской и кинжалом, чем несколько бледных ублюдков с пером и бумагой.

— Не знаю, — проворчала Шай. Ни один из тех, кого она ограбила, не выглядел слишком довольным, а некоторые были намного меньше довольны, чем трупы. Она отпустила монеты в сумку и туго затянула шнурок.

— Как подсчеты? — спросил Клай, — Чего-то не хватает?

— Не в этот раз. Но полагаю, я продолжу пересчитывать.

Торговец ухмыльнулся. — Я и не ожидал иного.

Она выбрала несколько нужных вещей — соль, уксус, немного сахара (его брали время от времени), кусок вяленого мяса, пол мешка гвоздей, что вызвало ожидаемую шутку от Клая, мол, она сама — пол мешка гвоздей, что вызвало ожидаемую шутку от нее, что она пригвоздит его яйца к его ноге, что вызвало ожидаемую шутку от Ламба, мол, яйца Клая такие маленькие, что в них и гвоздь не загнать. Все немного похихикали над мелкими шутками.

Она почти согласилась купить новую рубашку для Пита, что было больше, чем они могли себе позволить, даже со скидкой, но Ламб похлопал ее по руке своей рукой в перчатке, и она купила иголки и нитки, чтобы сделать рубашку из старой ламбовой. Пожалуй, она могла бы сшить пять рубашек для Пита из одной рубашки Ламба — парень был тощий. Иголки были новые, Клай сказал, их штамповали на машине в Адуе, сотни за раз, и Шай улыбнулась, думая, что Галли сказал бы на это, тряся своей седой головой — иголки из машины, что будет дальше — пока Ро крутила бы их в своих ловких пальцах, хмурясь и размышляя, как их сделали.

Шай помедлила перед спиртным, облизала губы — стекло блестело янтарем в темноте — затем заставив себя забыть; торговалась еще пуще с Клаем за цены, и наконец они закончили.

— Никогда не возвращайся в эту лавку, психованная сука! — Крикнул ей торговец, пока она взбиралась на сиденье фургона рядом с Ламбом. — Черт возьми, ты почти разорила меня!

— На следующий год?

Он махнул толстой рукой, повернувшись к покупателям. — Ага, увидимся.

Она потянулась, чтобы отпустить тормоз, и почти уткнулась в бороду Северянина, в которого Ламб раньше чуть не врезался. Он стоял прямо перед фургоном, брови кверху, словно пытался вспомнить что-то смутное, пальцы уткнулись в здоровый пояс для меча, рядом с простой рукояткой. Грубый тип, шрам от глаза через всю скудную бороду. Шай изобразила на лице милый вид и достала нож, повернув лезвием так, чтобы оно было скрыто за ее рукой. Лучше иметь сталь в руке и не нарваться на неприятности, чем нарваться на неприятности без стали в руке.

Северянин сказал что-то на своем языке. Ламб ссутулился еще ниже на своем сидении, даже не повернувшись взглянуть. Северянин заговорил снова. Ламб проворчал что-то в ответ, затем дернул поводья и фургон покатился, покачивая Шай трясущимися колесами. Она поймала быстрый взгляд через плечо, когда они проехали немного по колее улицы. Северянин все еще стоял в их пыли, хмурясь на них.

— Чего он хотел?

— Ничего.

Она убрала кинжал в ножны, положила ногу на перила и откинулась, надвинув шляпу так низко, чтобы заходящее солнце не светило в глаза.

— Мир полон странными людьми, ага. Будешь тратить время, переживая, что они думают, будешь переживать всю жизнь.

Ламб ссутулился ниже обычного, словно хотел испариться в своей груди.

Шай фыркнула. — Ты просто чертов трус.

Он посмотрел на нее искоса и отвернулся:

— Бывают люди и похуже.

Они смеялись, когда прогрохотали по холму, и неглубокая маленькая долина открылась перед ними. Ламб что-то говорил. Он оживился, когда они выехали из города, как всегда. Никогда не был хорош в толпе.

Они поднимались по дороге, которая была немногим больше, чем две исчезающие линии в высокой траве, и это подняло Шай настроение. Она прошла через черные времена в свои молодые годы, полночно черные, когда думала, что будет убита под небом и оставлена в канаве, или поймана, повешена и выброшена, непохороненная, собакам. Не единожды посреди ночи, вспотев от страха, она клялась быть благодарной каждому моменту ее жизни, если судьба даст ей шанс снова пройти этой обыденной дорогой. Вечная признательность не особо возникала, но таковы уж обещания. Она все равно чувствовала себя немного легче, раз фургон ехал домой.

Потом они увидели ферму, и смех застрял в ее горле, и они сидели тихо, пока ветер шумел травой вокруг них. Шай не могла дышать, не могла говорить, не могла думать, ее вены наполнились ледяной водой. Потом она спрыгнула с фургона и побежала.

— Шай, — заорал Ламб ей в спину, но вряд ли она слушала, голова была полна лишь шумным дыханием, она скатилась с холма, земля и небо скакали вокруг. По щетине поля, которое они убрали неделю назад. Через уроненный забор и втоптанные в грязь куриные перья.

Она добралась до двора — что раньше было двором — и беспомощно остановилась. От дома остались мертвые обуглившиеся бревна и мусор, и ничего не стояло, кроме шатающейся дымовой трубы. Дыма не было. Должно быть, дождь был пару дней назад. Но все было сожжено. Она обежала вокруг почерневших развалин сарая, немного похныкивая при каждом вздохе.