Поднебесная

Именно это случилось с Шэнь Таем, вторым сыном генерала Шэнь Гао много лет назад, той осенью, которую он провел среди кочевников.

Им объяснили, что злые духи, посланные врагами племени, поразили душу Мешага, сына Хурока.

Хурок был выбранным Да-Мином каганом, человеком, поддержать которого они прибыли в степь.

Его старший сын, мужчина в самом расцвете сил, внезапно серьезно заболел – ни на что не реагировал, едва дышал – в самый разгар кампании. Решили, что шаманы врага наслали на него темных духов: по крайней мере, так кочевники рассказывали находящимся среди них катайским солдатам.

Солдаты империи не знали, как они это поняли и почему предполагаемая магия направлена на сына, а не на отца (хотя у некоторых из них к тому времени сложилось свое мнение о том, кто из них лучше). Эта магия богю – шаманы, животные-тотемы, путешествия души за пределы тела – была просто слишком чужой, слишком варварской, настолько, что не передать словами.

Им сообщили об этом в качестве любезности, как и о том, что они собираются предпринять, в отчаянии пытаясь исцелить больного человека. Эта последняя информация заставила руководство армии, присланной из Катая, глубоко задуматься.

Хурок имел большое значение, и поэтому его сын – тоже. Отец весной прислал к Длинной стене личные заверения в своей преданности и подношения: хороших лошадей, волчьи шкуры, а также двух юных девушек – очевидно, собственных дочерей, – чтобы они присоединились к десяти тысячам наложниц в отведенном им крыле дворца.

Выяснилось, что Хурок готов обдумать возможность восстания против правящего кагана Дулана, его шурина.

Дулан прислал не так много лошадей и мехов.

Его посланники привели к широкой северной излучине Золотой реки, где каждую весну происходил такой обмен дарами, слабых, мелкокостных лошадей, некоторые страдали коликами. Да еще пожимали плечами, гримасничали, плевались и разводили руками, когда катайцы указали им на эти недостатки. Они утверждали, что травы в тот год выросли скудные, газелей и кроликов развелось слишком много, стада поражали болезни…

А меж тем их собственные кони выглядели крепкими и здоровыми.

Старшим мандаринам, отвечающим за оценку такой информации по поручению небесного императора, показалось, что каган Дулан считает свое положение слишком прочным и, возможно, даже жалеет о своих ежегодных обязательствах по отношению к далекому Синаню.

Было решено, что давно пора напомнить о могуществе Катая. Император, как всегда, проявил слишком большую щедрость и снисходительность к малым народам и их дерзости. Его терпением злоупотребляют.

Хуроку тайно предложили подумать о более возвышенном будущем. И он с радостью согласился.

В то лето пятнадцать тысяч катайских солдат отправились за пределы Стены на север, за излучину реки.

Каган Дулан вместе со своими воинами и сторонниками предпринял стратегическое отступление. Его было безумно сложно найти на этих обширных просторах лугов, к тому же он ждал союзников с севера и с запада и наступления зимы.

В степи не было городов, которые можно грабить и жечь; не было вражеских крепостей, которые можно осадить и заставить сдаться из-за угрозы голода; не было посевов, которые можно вытоптать и захватить; катайцы действовали в интересах человека, которому после еще предстояло завоевать доверие кочевников. Словом, была совсем другая война, чем то, к чему они привыкли.

Главной задачей явно было найти войска Дулана и завязать с ними бой. Или просто убить этого человека, так или иначе. Однако Хурок показал себя слабой личностью, в чем все больше убеждались катайские офицеры экспедиционного корпуса: это был хрупкий горшок, в котором не было ничего, кроме честолюбия.

Он начинал пить кумыс с первыми лучами солнца, большую часть дня был пьян, лениво охотился на волков или валялся в своей юрте. В пьянстве, как таковом, не было ничего плохого, но только не во время военной кампании. Его старший сын, Мешаг, был лучше обожженным сосудом, так они докладывали наверх. Поэтому, когда к Мешагу, в свою очередь, обратились, он не проявил большого отвращения к предположению, что он может надеяться на нечто большее, чем положение самого сильного сына поддерживаемого катайцами кагана.

Они были не особенно умными людьми, эти степные кочевники, а империя Катай, среди прочего, почти тысячу лет и девять династий совершенствовала искусство политической манипуляции. Об этом были написаны книги, и любому компетентному гражданскому чиновнику надлежало заучивать их наизусть. Это было частью подготовки к экзаменам.

«Рассмотрите и оцените противоречащие друг другу доктрины на основании работ Третьей династии, касающихся правильного решения вопросов наследования в государствах-данниках. Ожидается, что вы процитируете отрывки из этих текстов. Примените выбранную вами доктрину к решению текущих проблем, возникающих на юго-западе и среди народов, обитающих вдоль побережья Жемчужного моря. Закончите правильным шестистрочным стихом, в котором кратко изложите ваши предложения. Включите в него ссылку на пять священных птиц».

Разумеется, в оценку такой работы также входила оценка качества каллиграфии кандидата. Официальный стиль письма, не скоропись.

С кем, по их мнению, имеют дело эти невежественные, покрытые пятнами жира варвары, часто голые по пояс, с сальными волосами до пояса, пахнущие кислым, перебродившим молоком, овечьим пометом и лошадями?

Но этот последний план наследования власти у богю не успели воплотить в жизнь, так как молодой Мешаг заболел в своем стойбище на закате одного осеннего, ветреного дня.

Он стоял у открытого костра, смеясь шутке, – грациозный мужчина с чашкой кумыса в руке, как вдруг чашка выпала из его руки на вытоптанную траву, колени подогнулись, и он рухнул на бок, едва не угодив в огонь.

Его женщины и сторонники в страшном смятении дали ясно понять, что это, должно быть, проделки зловещих сил – некоторые признаки убедительно свидетельствовали о том. Их собственный шаман, маленький и дрожащий, сказал то же самое, но утром, после того как всю ночь распевал и колотил в бубен рядом с Мешагом, признался: не в его силах сотворить ответное заклятие, способное изгнать злых духов из бесчувственного человека.

Только один человек, которого он назвал «белым шаманом озера», мог одолеть тьму, посланную захватить душу Мешага и унести ее от тела.

Это озеро находится на расстоянии многих дней пути отсюда. Они отправятся туда на следующее утро, сказали богю, и понесут Мешага на крытых носилках. Они не знали, смогут ли удерживать его душу возле тела так долго, но другого пути нет. Маленький шаман поедет с ними и сделает все, что в его силах.

Что бы ни думали об этом катайские военные, они мало что могли сделать. Два армейских лекаря, вызванные измерить пульс и ауру больного, были в растерянности. Он дышал, сердце его билось, он не открывал глаз. Когда ему поднимали веки, глаза его были пугающе черными.

Но хорошо это или плохо, а Мешаг стал теперь одной из составных частей стратегии империи. Если бы он умер, пришлось бы вносить исправления. Еще раз. Было решено, что некоторое количество всадников отправится на север с их отрядом, чтобы поддержать присутствие Катая и немедленно прислать доклад, если этот человек умрет.

Они ожидали, что он умрет. В Синань заранее отправили сообщение. Кавалерийский офицер, отправленный на север вместе с богю, должен был сам решать, что предпринять по ходу дела. Он и его люди будут находиться безнадежно далеко, отрезанные от всех остальных.

На должность командира этого отряда выбрали Шэнь Тая, сына генерала Шэнь Гао.

Если в этом решении и был элемент неявного наказания за то, что молодой человек имеет тот ранг, которого не заслужил, никто не мог бы потом обвинить их в том, что они послали его с таким заданием.

Ему оказали честь, не так ли? Отправили на опасное задание. Чего еще мог желать молодой офицер? Это был шанс прославиться. Зачем еще они здесь? В армию поступают не для того, чтобы медитировать. Если тебе нужно именно это, то иди и стань отшельником Пути, питайся желудями и ягодами в пещере на склоне горы…