Поединок

Оттого-то во время своей судейской работы Томас Честный старался подмечать все мелкие детали происходящего и внутри, и вокруг загона. Вот и сейчас он потребовал прекратить крики, – иной раз зрители слаженно кричали не просто так, а целенаправленно: существенные колебания воздуха могли подействовать на чувствительные усики Больших-С-Клешнями и тем самым оказать влияние на исход поединка.

Толпа недовольно затихла, а Крестоносец неожиданно очнулся. Он развернулся мордой к Серому и неожиданно для того и для зрителей вонзил левую клешню в глаз противника. Серый тут же перестал лупить Крестоносца и отвернулся вбок, хрюкнув от боли. Из основания его глаза закапала оранжево-зеленая жидкость; Серый как-то странно повел головой вниз, наклонив ее раненым глазом к земле, и замер. Томас успел подумать, что, может быть, эта рана смертельна, но тотчас же Серый резко прыгнул, взвившись в воздух на пружинистых лапках. Он упал на голову Крестоносца точно так же, как тот еще пять минут назад – на его голову. Но свое падение Серый исполнил точнее, вложив в массу удара весь вес своей крепкой туши.

Крестоносец не успел вильнуть и уклониться от прыжка Серого, и его расплющенная о плотную поверхность загона голова треснула поперек хитинового панциря – на землю шмякнулись несколько кусков мясистой желеобразной массы, прежде составлявшей мускульные ткани и мозг гладиатора, потекла густой струей оранжево-зеленоватая жижа. Однако последними агонизирующими движениями клешней Крестоносец успел схватить Серого за победно сжавшиеся передние лапы и откусить одну из них.

Вскоре, однако, Крестоносец замер, его левая клешня дернулась еще раз, но так и не смогла подняться на достаточную высоту, чтобы обрушиться на Серого и нанести тому хотя бы еще одну рану…

Толпа вразнобой разразилась криками: одни придворные как могли выражали радость от победы Серого, другие сердились и ругались меж собой, третьи сожалели о быстро завершившимся бое, четвертые костерили судью, пятые…

Томас Честный передал судейскую пику следующему своему сотоварищу и направился за ворота замка, чтобы в ближайшей таверне пропустить кружечку-другую кактусового пива, от радости, что сегодняшний бой закончился для него удачно.

Между тем к загону подвозили следующие клети с Большими-С-Клешнями, и мало кто из присутствовавших придворных обратил внимание на неприметного бородатого всадника в запыленной, пропитанной потом и грязью одежде. Мужчина, уворачиваясь от дворовой суеты, проехал на скаковом осле мимо загона, остановился у Монарших Залов и спрыгнул с усталого животного. Тяжело дыша, путник открыл массивную деревянную дверь, обитую бронзой, что-то сказал и показал тяжело вооруженному стражнику при входе и стал подниматься по узкой, крутой каменной лестнице. Его плечи были ссутулены, из-за плохо скрываемой усталости.

Монаршая опочивальня – широкая комната с очень высоким потолком, увешанная мохнатыми шкурами зверей, давно не виданных в здешних местах, и заставленная мебелью из настоящего древнего дерева красновато-коричневых тонов, освещалась плохо. Чтобы в ней стало светло, можно было бы открыть все шторы и распахнуть окна. Но правитель хорошо знал, что обязательно найдется смельчак, готовый метко пустить арбалетную стрелу из внутреннего дворика, а потому предпочитал не впускать в опочивальню солнечный свет. И теперь Его Величество, переходя от одного светильника с ослиным жиром к другому, подносил уголек к фитилям и выговаривал женщине, соединившейся с ним в браке:

– Послушай, дорогая, это развлечение не для нас! Для придворных, для гвардейцев, для стражников, для простых пастухов, в конце концов. Но не для правящих особ! Нам другими делами интересоваться следует…

– А мне нравится! – Линда Прекрасная капризничала редко, но сейчас как раз настал тот миг, когда ей хотелось хоть что-то сказать наперекор повелителю. – Кровь разгоняет, заставляет сердце биться сильнее, да и интересно ведь: какой Большой-С-Клешнями победит?

– Какая мерзость… Давай хотя бы пригласим в замок музыкантов! – Кеннет Первый зажег все светильники, но продолжал раздраженно шагать по комнате, сжимая и разжимая кулаки. – Говорят, в Брисбене есть мастера, так дергают струны, что душа распахивается… – он остановился прямо перед Линдой и уставился в лицо супруги.

Линда Прекрасная души не чаяла в Кеннете Первом, но откровенно побаивалась его. Очень крупный, крепко сложенный, без малейших признаков жира, с мускулистыми руками и выносливыми ногами, способный при надобности пройти пешком не одну тысячу шагов или поднять ее саму, словно пушинку, действительно мог внушать неосознанный страх. Большое круглое лицо монарха вид имело хоть и моложавый, но явно принадлежало человеку бывалому, хорошо знающему жизнь. Густые короткие черные волосы слегка вились над светлым лбом правителя, часто прикрытым шлемом, а прямой длинный нос чуть загибался крючком, придавая лицу мужа, даже в минуты ласки и нежности, несколько угрожающий вид. Широкие ладони Кеннета Первого, с мощными узловатыми пальцами, словно с самого рождения были прекрасно приспособлены, чтобы держать меч, кинжал и арбалет, не выпуская оружие в самых безнадежных ситуациях. А глаза цвета морской волны с золотистым отливом смотрели столь пронзительно, что редко кто выдерживал немигающий взгляд правителя.

– Музыкантов… – зардевшись, прошептала Линда. Ее прелестные пухлые розовые губки расплылись в улыбке смущения, а громадные светло-серые глаза расширились: то был верный признак грядущей бурной ночи. Женщина поправила выбившиеся из-под платка пшеничные локоны и удивленно переспросила: – Неужели? Это же безумно дорогое удовольствие…

Его Величество молча кивнул головой и приблизил свои губы к устам Линды, чтобы запечатлеть на них монарший поцелуй, но тут его неожиданно прервали.

Снаружи глухо стукнули три раза в узкую невысокую дверь, обитую плотным синим войлоком. Подавала, до того незримо стоявший у двери, приоткрыл ее на ширину руки. Он выслушал краткие слова постучавшего, кивнул головой и подал голос:

– Ваше Величество, здесь человек из Бинэка. Со срочным сообщением, говорит, очень большой важности.

Кеннет Первый легонько оттолкнул Линду, так и не коснувшись ее губ. Лицо монарха нахмурилось, на скулах заиграли желваки, а вокруг уголков рта образовались несколько складок, говоривших о сильной озабоченности и тревоге. Линда ушла за ширму – на свою половину опочивальни. Его Величество отодвинул тяжелый стул с высокой спинкой и сиденьем, недавно заново обитым ослиной кожей, и уселся за стол. Потом велел слуге: «Пусть заходит».

– Ваше Величество, у меня дурные вести, – торопливо заговорил мужчина, то и дело прерывая слова глубокими быстрыми вдохами, будто боясь не успеть досказать.

Кеннет Первый взял с сундука, стоявшего близ стола, свернутую вчетверо мохнатую шкуру, бросил ее гонцу и велел:

– Садись. Рассказывай, не торопясь, все, что знаешь.

Тот опустился на шкуру, поджал под себя ноги в грязных, рваных штанах, отдышался и продолжил уже более спокойным голосом, но с прежним выражением лица – словно затравленный среди дюн тушканчик:

– Повелитель, я добирался в столицу восемь дней. Шел пешком, бежал, скакал на ослах, чтобы как можно скорее сообщить Вашему Величеству крайне неприятное известие.

– Хорошо, что ты так старался, воин, – похлопал монарх гонца по плечу, а про себя подумал: «От Бинэка до Блэкуэрри можно было бы добраться и за семь дней. Не хотелось бы казнить парня только за вранье: ведь он, наверное, к своей жене забегал, чтобы успокоить ее. А скорее всего, и детей хотел краем глаза увидеть…»

– Отряд, Ваше Величество… – гонец помолчал, подыскивая как можно более мягкие слова. – Ваш особый отряд пропал среди песков в неделе ходу от Бинэка! – и мужчина в огорчении всплеснул руками.

– Руками не маши! – строго проворчал монарх. – Как это «пропал»? Особый-то отряд, лучшие силы, не мог пропасть просто так!

Кеннет Первый занервничал. Особые отряды действительно были его гордостью, очень мощными подразделениями, созданными не только и не столько ради ведения войны, а для иных целей. Там были представители всех групп поселенцев: и воины, и мастера, и знатоки, и гулящие девки, ублажавшие мужчин. Задания Особые отряды – монарх самолично отдавал им приказы – выполняли не совсем понятные придворным, привыкшим к рутинно-разнузданной жизни при прежнем правителе. Мало кто из вельмож мог догадаться, зачем правитель велел знатокам одного из направленных вглубь страны отрядов рисовать окружавшую их местность тонкими угольками и чернилами из корня редкой, скверно пахнущей травы. Причем не так, как территория эта смотрелась обычным взглядом, а как бы с высоты.