Змей подколодный

— Ночью, — сказал Андрей, напрочь забыв о дежурстве и Флюке. — Я прощу тебя ночью, ладно?

— Ладно, — сказала барышня и разулыбалась так, что он всё-таки схватил её, а потом, позже, они услышали треск кустов, и в рокарий пролез Никита, нагруженный здоровущим свёртком и стопкой учебников. Барышня вырвалась, а Никита залился краской.

— Ребята, — жалобно сказал он, — я вам, конечно, мешаю, но, может, позанимаемся хоть немного? Ведь вас исключат! Ну нельзя же так!

— Историю принёс? — спросила барышня.

— Я и физику с алгеброй принёс, — буркнул Никита.

— Отлично, — вздохнул Андрей, — только можно я поем сначала?

— Тут мясо в горшочках, — сказал Никита, распаковывая свёрток.

— А пирожные? — с негодованием спросила барышня. — Пирожные там есть?!

Никитос был прав: тянуть с учёбой возможным не представлялось. Исключить, может, и не исключат — пока! — но вот быть персонажем картины "Опять двойка" Андрею порядком надоело. Тем более что маму, сестричку и собачку с картины успешно заменял господин Демуров. Особенно собачку — бойцовскую такую, оскалившую большие ядовитые зубы…

Они учились до самого вечера и разошлись с чувством выполненного долга.

— Ложись-ка ты спать сейчас, — сказал Андрей, проводив барышню до интерната.

— Да уж придётся. Что-то я совсем…

— Я подойду ровно в час. Проснёшься?

— Флюк разбудит, — сказала Ольга, и они расстались, так ни о чём и не поговорив.

В половине первого ночи к Андрею прилетел на сосновой ветке рыжий тигр. Излучая самодовольство, тигр сообщил, что дежурство принял. Барышня спит и будет спать до самого утра, даже если поливать её холодной водичкой.

— Вот и славно, — вздохнул Андрей, — только знаешь что, давай завтра ночью я буду дежурить — часов до пяти. А потом уж ты — договорились, рыжий?

— А ты похотливый, — заметил Флюк.

— Грешен, — сказал Андрей, — но твоя хозяйка не возражает.

— Утром будет снег, — сказал Флюк, — пойду, одеяло ей подоткну.

— Какой там снег, — возразил Андрей, страшно завидуя тигру.

— Белый и холодный, — съязвил Флюк

И ведь не обманул, синоптик хвостатый!

* * *

Снег, запертый в ноябре (где-то между средой и субботой) решился на побег в понедельник, ещё до начала занятий.

Он падал крупными хлопьями, неспешно и со вкусом. Он укутал белыми шубами роскошную флору гимназийского сада. Он запорошил мраморный цилиндр великого сказочника, он вился вокруг его чернильницы, но проникнуть в неё не мог — на чернильнице прочно и недвижимо сидел здоровенный ворон.

Ворон, видно, работал у чернильницы зонтиком. Обязанности его были несложны, и ворон, склонивши голову набок, неодобрительно посматривал вниз. Там, внизу, прятались за деревьями у входа в столовую гадкие и невоспитанные, но очень прилично одетые мальчишки. Мальчишки кидались снежками в спешащих на завтрак юных барышень. Барышни, имевшие понятие о хороших манерах, делали вид, что не замечают обстрела. Затянутыми в перчатки ручками они небрежно стряхивали следы безобразия, кутались в меховые воротники и тонко улыбались: в точности как сделала бы это на их месте великолепная мадам Окстри. Сама мадам, сопровождаемая в столовую грозным математиком, избежала снежных ранений, а вот с фрау Бэрр пущенный меткою рукой снежок сбил шляпку.

— Кр-риминал! — каркнул с чернильницы ворон. — Др-рать кр-рамольника!

Водрузив шляпку на место, фрау покосилась на советчика, и ворон, переступив с лапы на лапу, сдал позиции.

— Ак-кур-ратно др-рать! — предложил он тоном ниже. — Кр-рапивой…

Фрау фыркнула, осмотрелась и, безошибочно определив дерево, за которым стоял "кр-рамольник", едва заметно повела бровью. Дерево послушно встряхнулось, в секунду обрушив на крамольника снежную лавину.

— Сугр-роб! — оценил ворон. — Кр-расота!

— Доброе утро, Виктор, — величественно сказала фрау, минуя сугроб.

— С первым снегом, фрау Бэрр! — ответствовал сугроб, изображая низкий поклон.

Шедшие сзади барышни, утерявши от восторга сходство с идеалом, радостно хихикали.

Ах, как хороши они были! Как изящны! Стремительны в движеньях! А эти губки, эти носики, прячущиеся в мехах! Эти ножки в узких ботиках, мелькающие под юбками! Но чудесней всех та, откинувшая капюшон зелёной накидки, та, что лепит снежок, оглядываясь по сторонам в поисках цели! Кого удостоит она вниманьем, кого отметит — но, несомненно, лучшего…

Андрей, уже успевший позавтракать, наблюдал снежную идиллию из окна учебного корпуса. Идиллия навевала мысли исключительно приятные и поэтичные: "Милая девочка, звезда моих ночей, я любуюсь тобою сверху, сквозь прозрачное оконное стекло, я знаю — ты ищешь меня, и, переполненный счастьем…"

Милая девочка размахнулась от всей души, и Андрей едва не свернул шею, пытаясь разглядеть избранного. Не удалось: поганый обзор из этого окна! Расплющив нос об стекло и сам того не замечая, он проводил любимую взглядом, сколь смог, и расстроился: "Чего я, спрашивается, на улице её не ждал? Так ведь страшно подумать, судари мои, — а ежели не сдержусь?! А ежели подхвачу на руки при всём честном гимназийском народе? А ежели целовать начну прилюдно?! Нам, школярам, невместно…"

Мимо каменного Андерсена проплыл последний девчоночий портфельчик, самостоятельно догоняющий владелицу, и Андрей, подхвативши свой кейс, торопливо покинул пост наблюдения. Кейс был тяжёленький, и Андрей расстроился вторично: вот за что барышням такое счастье — сумок не таскать? С нарядами не сочетаются? Натуральная дискриминация по половому признаку!

Ущемлённый в правах, он лёг животом на перила лестницы и поехал вниз вместе с кейсом. Кайф оказался потрясающий: тот же самый, что в школе, а значит, действительно стоящий! Перила, правда, широковаты, и жаль, что мраморные. На деревянных скольжение лучше — на деревянных, узких, изрезанных перочинными ножиками…

На середине пролёта кайф был безжалостно прерван — твёрдою мужскою рукой.

— Дозволено ли мне будет полюбопытствовать, господин Карцев, сколько вам лет от роду? — спросил сэр Шелтон, продолжая удерживать его за плечо.

— В мае пятнадцать исполнилось, господин учитель, — печально ответил Андрей, не солгав ни на грош. Мало ли — в каком мае! Может, и в этом, поди теперь разбери…

— Невероятно, — сухо сообщил историк и отправился дальше.

Дальше по лестнице Андрей спускался ножками, несколько поумерив эмоции. Он полностью разделял сомнения историка и был бы не прочь с кем-нибудь проконсультироваться по поводу своего возраста. Желательно с врачом-психиатром. Может, это подсознание к подростковому телу адаптируется? Недурная мысль, но обсудить её, увы, не с кем. Как и остальные насущные проблемы. "Вот змея моего выдерну, — подумал Андрей, — тогда уж всё обсудим. И возраст, и магию, и чувства мои неземные, и день завтрашний, и день вчерашний…"

К обеду от снега и следа не осталось — растаял. Только вяз, живущий перед окном кабинета математики, не пожелал расстаться со снежною шубой. Вяз был — словно из новогодней сказки, и ворон перебрался с каменной чернильницы на его ветки, а сразу после уроков к ворону присоединился Санька Горленко. Сидя рядышком на уровне четвёртого этажа, ворон с орнитологом клевали печенье и вели неспешную беседу, игнорируя скопившихся под вязом преподавателей.

— Сил моих нет, — пожаловался латинист господину директору.

— Но ведь уже не стая, сударь, — утешил директор, пыхая трубкой. — По мне, так прогресс налицо…

— Александр! — воззвал господин Крессир. — Слезайте немедленно, горе моё!

— Одну минуточку, господин учитель! — откликнулся Санька.

— С другой стороны, коллеги, — рассудительно сказал мистер Хендридж, — нужно радоваться, что мальчик ещё не умеет летать. Вы только представьте!..

— О да, — нервно сказал латинист. — Представляю! Александр!!!