Инферно Габриеля

Все это было сказано без малейшей доли сарказма, про¬сто как факт. Наверное, мысленно Пол уже давно именовал профессора Эмерсона придурком.

Тем не менее Джулия покраснела и принялась собирать свои книги.

— Ты новенькая? — спросил Пол.

— Да. Я здесь недавно. Приехала из Филадельфии, после Университета Святого Иосифа.

Он кивнул, как будто место, откуда она приехала, для не¬го что-то значило.

— Хочешь получить степень магистра?

— Да, — ответила Джулия. — Может, кому-то и странно, но я хочу стать специалистом по творчеству Данте.

— Так ты приехала сюда ради Эмерсона?! — присвист¬нул Пол.

Джулия кивнула, и он заметил, что у нее слегка пульси¬рует жилка на шее, хотя учащенного сердцебиения, естест¬венно, слышать не мог. Такая реакция несколько удивила Пола, но он не придал ей особого значения. До поры до вре¬мени.

— Эмерсон, конечно, блестящий спец, но учиться у не¬го тяжело. Сама видишь, число аспирантов не зашкаливает. Мы с Кристой Петерсон пишем у него докторские. Ее ты уже видела.

— Кристу? — удивленно переспросила Джулия.

— Ну да. Я про красотку, что отвечала вместо тебя. Хочет стать доктором философии. Но ее заветная цель — стать миссис Эмерсон. Девушка времени зря не теряет. Стряпает ему домашнее печенье, изобретает предлоги, чтобы зайти к нему в кабинет, без конца оставляет сообщения на автоот¬ветчике. В общем, развила невероятную активность! — (Джу¬лия снова кивнула, ничего не сказав.) — Такое ощущение, будто эта Криста знать не знает про местные правила. А в То¬ронтском университете, между прочим, правила весьма стро¬гие и близкие отношения между студентами и преподавате¬лями запрещены.

Теперь Джулия улыбалась. «Какая чудная у нее улыбка. Надо будет сделать так, чтобы она улыбалась почаще», — ре¬шил Пол. Впрочем, встреча, ожидавшая Джулию, никак не располагала к улыбкам.

— Тебе пора в кабинет к этому придурку. Помнишь, он сказал, чтобы после семинара ты зашла к нему? Не застав¬ляй его ждать. Он помешан на пунктуальности.

Джулия спешно побросала вещи в свой видавший виды студенческий рюкзачок, верой и правдой служивший ей с первого курса колледжа.

— Слушай, а ведь я даже не знаю, где его кабинет, — спохватилась она.

— Выходишь из аудитории, сворачиваешь налево, потом еще раз налево. У него угловой кабинет в самом конце ко¬ридора. Удачи! Увидимся на следующем семинаре, если не раньше.

Джулия наградила Пола благодарной улыбкой и отпра-вилась на экзекуцию.

Завернув за угол, она сразу увидела, что дверь профессор-ского кабинета приоткрыта. Подойдя к двери, Джулия оста-новилась, мучительно решая, как ей быть. Постучаться? А может, заглянуть? Немного помешкав, она выбрала пер¬вый вариант и протянула руку. Но тут она услышала голос Эмерсона.

— Прошу прощения, что не перезвонил. Но я был не где- то, а на семинаре! — Знакомый, слишком даже знакомый го¬лос. Казалось, профессор Эмерсон не произносит, а выпле¬вывает слова в телефонную трубку. После короткой паузы он продолжил: — Да пойми ты, дурень! У меня это первый семинар в учебном году… Что? Когда я в прошлый раз с ней говорил, она сказала, что прекрасно себя чувствует! Слы¬шишь?

Джулия попятилась от двери. Не хватало еще, чтобы он вот так же орал на нее! Пунктуальность пунктуальностью, но она не громоотвод для профессорского гнева. Сейчас ей лучше уйти, и будь что будет.

Она бы и ушла, если бы сердитый голос Эмерсона не за-хлебнулся вдруг… в рыдании. Джулия застыла на месте. Те¬перь она уже никак не могла уйти.

— Как ты можешь такое говорить? Если бы я только знал!.. Я любил ее… Что значит, я отсиживаюсь здесь? — Из- за двери донесся новый всплеск рыданий. — Я не знаю, ко¬гда доберусь. Сейчас поеду прямо в аэропорт. Возьму билет на ближайший рейс… Что значит, когда прилечу? Откуда я знаю расписание самолетов? — Он замолчал. — Передай им мои соболезнования. Скажи им, что я… я… — Его голос обо¬рвался, превратившись во всхлипывания. Потом Джулия услышала, как он повесил трубку.

Не задумываясь о своих действиях, Джулия осторожно заглянула в приоткрытую дверь.

За столом сидел мужчина лет тридцати с лишним и плакал. Он плакал, обхватив голову руками и уперев локти в пись-менный стол. Его широкие плечи вздрагивали, а всхлипыва- ния, вырывавшиеся из груди, были гораздо хуже и страшнее язвительных слов, которыми он отхлестал Джулию на семи¬наре. Там в нем говорила раздражительность. Сейчас в нем говорило горе. Боль утраты.

Джулии стало жаль его. Ей захотелось войти и утешить его. Обнять за шею, погладить по голове и сказать, что она разделяет его скорбь. Она представила, как вытирает ему сле¬

зы и как его сапфировые глаза смотрят на нее совсем по-дру-гому, не тем ледяным взглядом. Ей даже захотелось чмокнуть его в щеку. Обыкновенный жест симпатии и сочувствия.

Импульс сменился здравым вопросом: как Эмерсон от¬несется к ее жесту симпатии и сочувствия? Мужчины не лю¬бят, когда их видят плачущими. Эти мысли заставили Джу¬лию ретироваться. Она нащупала в рюкзаке клочок бумаги, достала и торопливым почерком написала:

Прости меня

Джулия Митчел.

Где бы теперь оставить эту записку? Не под дверь же под-совывать. Заметив щель между дверным косяком и стеной, Джулия засунула записку туда, рассчитывая, что профессор Эмерсон обязательно увидит белый бумажный хвостик. По¬том она тихо закрыла дверь кабинета.

И все-таки главной чертой характера Джулии была не ро-бость, а способность сострадать другим. Трудно сказать, от кого из предков она унаследовала эту черту. Во всяком случае, не от родителей. Ее отец, при всей его честности и порядоч¬ности, был человеком упрямым и несговорчивым, а умершая мать не проявляла сострадания даже к своему единственно¬му ребенку.

Том Митчелл был человеком немногословным, но в пен-сильванском городке Селинсгроув его хорошо знали и, в об- щем-то, любили. Он работал сторожем в Саскуэханнском университете и одновременно — брандмейстером местной пожарной команды. Пожарная команда целиком состояла из добровольцев, готовых в любое время выехать по вызову. Том исполнял обязанности брандмейстера с гордостью и досто-инством. Он настолько ревностно к ним относился, что боль- шую часть времени проводил на дежурстве в здании пожар¬ной команды, даже если это была не его смена.

Позднее вечером, после того провального семинара, Джу¬лии позвонил отец и очень обрадовался, когда та ответила на звонок.

— Джули, как у тебя дела? — Отцовский голос, пусть и лишенный сентиментальных ноток, согревал, словно оде¬яло в холодную ночь.

— Все замечательно, — вздохнув, ответила Джулия. — Первый день был… довольно интересным. Говорю тебе, у ме¬ня все нормально.

— Эти канадцы тебя не обижают?

— Нет, что ты. Очень милые люди.

«Если кто и обижает, так это американцы. Точнее, один американский придурок».

Том несколько раз прокашлялся, и Джулия замерла. Она с детства знала: если отец прочищает горло, значит собирает¬ся сказать что-то серьезное.

— Милая, сегодня умерла Грейс Кларк. — (Сидевшая на кровати Джулия выпрямилась и вперилась глазами в сте¬ну.) — Ты слышала, что я сказал?

— Да, папа. Слышала.

— Ее рак вернулся. Врачи думали, что с ним покончено, а он вернулся. Когда обнаружили, он уже добрался до костей и печени. Ричард и дети до сих пор поверить не могут. — (Джулия закусила губу, удерживая слезы.) — Я знал, что боль¬но ударю тебя этой новостью. Ведь Грейс была тебе как мать. Да и с Рейчел вы в старших классах дружили. Кстати, Рейчел тебе не звонила?

— Нет. Не звонила и не писала. Почему она мне ничего не сообщила?

— Даже не знаю, когда эти чертовы врачи обнаружили у Грейс повторный рак. Я ходил сегодня к ним. Представля¬ешь, Габриель до сих пор не соизволил приехать. Теперь они. не знают, как быть с похоронами. Воображаю, какой прием его ожидает! В той семье слишком много дурной крови.

— Ты не забудешь послать цветы?

— Ты что? Конечно не забуду. Правда, я не слишком разбираюсь в цветах. Но я попрошу Деб.