Время любить

— Хотите поменять? Не успели в свое время? — предположил Кошкин.

— Что вы, Сергей Павлович, это же банально, — обиделся Рузский, — хотя, возможно, наше с Вадимом желание покажется вам еще более прозаическим, мы хотим в советский кабак. Гульнуть так, чтоб на следующий день в КГБ сводка была. Вадик, ты куда хочешь?

— В «Рассвет», — коротко ответил Грум, определив местом проведения застолья весьма посредственный ресторан.

— Почему?

— Потому что его больше нет.

Рузский понимающе покачал головой.

— Не возражаете? — спросил он у Кошкина.

— Желание клиента — закон, — пожал плечами Сергей Павлович, — но есть встречная просьба. Вы не могли бы спонсировать присутствие за столом еще одного человека? — кивнул на Дорохова, который старательно делал вид, что все происходящее ему «сиреневенько», и только исподлобья постреливал на Грума.

— Да нет проблем! Что не сможем пропить, оставим вышибале на чаевые, — улыбнулся Рузский.

Прошло несколько минут, и все четверо сидели за столиком в отдаленном, слева от эстрады, углу ресторана «Рассвет». Этому предшествовал торжественный вход сквозь табличку «закрыто на обслуживание», смазанный немятым красным червонцем. «С образом Ленина нам все пути открыты», — пошутил по этому поводу Рузский. Потом долго ждали официанта. Ненавязчивый советский сервис являлся бесплатным приложением к увеселительной прогулке. Наконец подчеркнуто нерасторопно прибыл официант, холодно осведомился «что желают товарищи», но Владимир Юрьевич растопил его служебный лед полтинником, изъятым из пачки на его глазах и шепнул, указав взглядом на Сергея Павловича, что за столиком присутствует «ответственный товарищ» из Москвы, проверяющий инкогнито сферу обслуживания, а уж гулять он будет по полной.

— Меню не надо, — застолбил Рузский, — несите все лучшее, и чтоб ваши знаменитые цыплята табака были не синие, как от реального никотина.

Официант понимающе кивнул и помчался выполнять заказ на первой космической скорости. Развить вторую ему не позволяли застойные явления в экономике СССР. Да и зачем она нужна, если необходимо крутиться вокруг одного столика?

Пить пришлось «Старку», «Арарат», «Кинзмараули», «Вазисубани», клюквенный напиток, «Боржоми» и «Тюменскую минеральную № 1». При этом, Дорохов, поднеся к губам первую рюмку, вдруг остановился:

— Ну, скажем, за это я не боюсь. Это не скиснет, — повел он носом над поверхностным натяжением жидкости, подняв волну. — А закусывать? Палыч, как ты думаешь, от пищи, срок негодности которой почти двадцать лет, пучить не будет?

— Думаю, нет. Мы ведь, как это говорят, трапезничаем в режиме реального времени. А уж с точки зрения всякой там генной инженерии и чистоты продуктов, то здесь можно быть более чем спокойным. Глянь, каких цыплят принесли. Райские птички, а не цыплята. А зелень? Явно не тепличная. Это, Вася, настоящие ароматы, а не реликтовое излучение.

— М-да, это, Сергей Павлович, точно, здесь и Грум в гурмана превратится, — подмигнул компании Рузский.

— Ну, тогда за режим реального времени, — поднял рюмку, как знамя, Василий Данилович.

— За оперативно-тактическое оружие нового поколения, — многозначительно добавил Владимир Юрьевич. — За нашего гения, за Сергея Павловича, который подарил нам этот вечер.

Никто не возражал, хотя Кошкин подумал, было, возразить, что без советских денежных знаков в таком количестве, вечер мог ограничиться безобидной прогулкой по аллее трудовой славы. На эстраде как раз в это время появились опохмелившиеся в своей подсобке музыканты, и длинноволосый усатый гитарист озвучил в микрофон первый заказ, что лег сиреневой четвертной на барабан ударника:

— А теперь для уважаемого Дмитрия Михайловича звучит эта песня… — и после знакомой до боли во всех местах увертюры хрипловато запел, — земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе видна…

— Черт! Прослезиться можно! — воскликнул Владимир Юрьевич.

— Кураж, — согласился Грум.

— И верю и не верю! — Рузский быстро переключился на Кошкина. — Сергей Павлович, вы волшебник! Удивляюсь, почему вы делаете из вашего изобретения тайну.

— Плохо у меня получается с тайнами, — буркнул Кошкин.

— Вы не представляете себе, от каких перспектив вы отказываетесь! Уж если за полет в космос миллионы долларов выкладывают, то за полет в прошлое, а, тем паче, будущее, народ будет раскошеливаться со страшной силой! Состояние Билла Гейтса очень быстро станет пожертвованием на хоспис для почитателей «Майкрософт»!

Дорохов согласно крякнул, они с Грумом после «старки» перешли на коньяк, в то время как Кошкин и Рузский осторожничали с вином.

— Нет, мне определенно никто не поверит, что я бухал в советском ресторане, — расстраивался Владимир Юрьевич.

— В натуре, — согласился Паткевич.

— Вадик, какую песню закажем?

— Мне у «Лесоповала» нравится, сам знаешь…

— Извини, Вадик, этого вокально-инструментального ансамбля еще нет, а если и есть, то в подполье. Вспоминай, друг мой, советскую эстраду. Песню за мир хочешь? Или «яростный стройотряд»?

Грум никак не среагировал на пассаж Рузского. В это время музыканты уже горланили нелепую песню Леонтьева про светофор. «Все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, а он им светит!»

— Бегут, бегут… У нас на зоне — это очень популярная песня была, а теперь поют «нас не догонят», петушиные какие-то песни, — заметил Грум. — Что-нибудь душевное хочется, русское, про ямщика… Чтоб размах был. А то поют для гаишников и педерастов, для нормальных людей музыки не стало.

Рузский поманил пальчиком официанта и пошептал ему на ухо. Тот попытался, было, возмущенно удивиться, но пачка купюр вернула на его лицо угодливую улыбку. Пританцовывая от предстоящей авантюры и ожидаемого эффекта, он подошел к эстраде, где с ходу взял на абордаж кассира-барабанщика, выложив главный аргумент — пачку купюр — на дребезжащий под палочками пластик. Песню про светофор, не обращая внимания на недовольный гул в зале среди танцующих, быстро свернули. Музыканты «извинились» за ложные неполадки с аппаратурой и тут же провели короткое производственное совещание. Решение озвучил сияющий, как новый полтинник из той самой пачки на барабане, вокалист.

— Дорогие друзья, уважаемые гости, сегодня у нас в зале находится очень уважаемый и авторитетный в системе правоохранительный органов человек — Вадим Андреевич Паткевич. Весь вечер для него будут звучать русские народные песни. Просим всех гостей отнестись с пониманием, тем более, что некоторые песни мы будем исполнять в эстрадной обработке, и вы сможете танцевать до упаду. Бережное отношение к народной культуре и традициям поддерживается дирекцией нашего ресторана. А сейчас — песня о ямщике!..

Зал озадаченно промолчал.

— Прикалывает другое, я сейчас на строгаче парюсь, а тут песни для уважаемого и авторитетного человека, — оценил подарок друга Вадим. — Слушай, Вова, может мы еще и посылочку мне на зону отправим?

— Почему нет? — блаженно улыбнулся Владимир Юрьевич.

— Ну, за душевную русскую песню, — без доли иронии поднял бокал Дорохов.

Музыканты отрабатывали свой гонорар достойно. Сначала спели «Ямщика», потом обработали, как и обещали, «Калинку», при этом к эстраде ринулось немало желающих пуститься в пляс, потом спели «Ой, мороз, мороз», «Лучинушку», «Ой, то ни вечер»… Постепенно атмосфера в зале изменилась, менялись лица музыкантов, менялись лица посетителей. То плыла над столами безбрежная степная тоска, то завывал северный ветер, то летела задорная казачья вольница… И снился всем не рокот космодрома. Вокалист уже и не голосом, а душой выводил коленца, потому что иначе петь было нельзя. Кое-где в зале подпевали.

— Эх, сейчас бы пролетку нанять, да на крутой берег реки! — восхищенно озарился Рузский. — А что, Сергей Павлович, слабо в девятнадцатый век?! Мы по золотой цепочке с Вадимом ставим, в любом кабаке нальют! Мохнатый шмель… — запел Рузский, подражая артисту и режиссеру Михалкову.