Поцелуй Фемиды

В своих интервью Ольга болтала, на Сашин взгляд, много лишнего. Но он старался не осуждать бывшую жену, поскольку продолжал чувствовать свою личную вину за кривизну ее линии жизни. Однажды в горькую, но спокойную минуту, бывшая жена сказала, что, полюбив его, «села не в свой вагон». И уехала не в ту степь, и не может теперь найти дорогу назад. Движимая этим стремлением — найти дорогу назад, к тому пункту, откуда начался ошибочный отрезок пути, она забросила бизнес, полностью оставив его на Шмидта.

Однако отчаянная попытка «вернуться в мир музыки», похоже, тоже провалилась. То ли полученные предложения не соответствовали ее амбициям, то ли ростки таланта без должной подпитки успели зачахнуть, точной причины Белов не знал. До него доходили слухи, что богатая экс-супруга много путешествует, постоянно открывает и тут же забрасывает какие-то фонды, а главное, слишком много пьет. И слишком много дает интервью, благо желающих поживиться пикантной подробностью «из личной жизни олигарха» более чем достаточно.

Однажды Саша и сам видел кусок довольно гаденькой передачи под названием «Банный день», в которой откровенно пьяная Ольга в компании каких-то педиков от искусства с хохотом заявляла, что она «бедна, как церковная мышь». И в доказательство демонстрировала прямо в камеру сломанный каблук. Понятное дело, что она просто хулиганила, и назавтра, возможно, раскается, а, возможно, придумает что- нибудь новое. Но факт оставался фактом: подобные демарши ничего хорошего к имиджу Александра Белова добавить не могли.

Саша прислушался, ему почудился какой-то, шорох и уже не в первый раз посетила мысль о том, что за ним наблюдают. Сидящий в камере, даже в одиночной, никогда не может быть уверенным на сто процентов, что, допустим, чешет пятку он действительно в полном в одиночестве. Еще через несколько секунд дверца кормушки (с минимальным скрипом) растворилась, и на пол камеры с тихим шуршанием съехала пачка газет.

Вот это сюрприз! Уж не добрейшая ли это Анюта Цой сделала царский подарок симпатичному узнику карцера? Саня мигом подхватил невиданную в его положении роскошь и с максимально возможным комфортом расположился вместе с газетами на спальном возвышении.

Наблюдатель, если допустить, что он был и располагался по другую сторону двери, мог бы заметить, как через минуту оживленное любопытство на лице Белова сменилось печалью, затем лицо исказила гримаса отвращения, сменившаяся в свою очередь гримасой бешенства. Заключенный вскочил и с невероятной силой стукнул кулаком в стену. Звук удара без остатка поглотило толстое бетонное перекрытие.

Саша снова и снова размахивался и бил по шершавой стене, не замечая крови, стекающей под манжет рубашки.

Виктор Петрович Зорин был абсолютно, стопроцентно счастлив. Как может быть счастлив мужчина, получивший несколько веских аргументов, подтверждающих всесторонне, что он — настоящий мужчина.

Сегодня утром он встретил в аэропорту жену и впервые привел в новенький, недавно отстроенных! коттедж в элитном поселке под Красносибирском. Лариса Генриховна изыскала возможность оставить свой интернат на период весенних каникул и навестить мужа.

Нежась в кровати и поглядывая сквозь полуоткрытую дверь на кухню, где супруга, в перетянутом на тонкой талии легком халатике на голое тело, готовила кофе, он был преисполнен самых нежных чувств. Его Лариса — это несомненная находка, лучший подарок, какой могла сделать судьба такому человеку как он. Чуткая умница, она относилась к тому редкому типу женщин, которые после акта любви никогда не задают сакраментального вопроса: «О чем ты сейчас думаешь, дорогой?»

Впрочем, к Виктору Петровичу уже вернулась способность мыслить. И мысли его были о другой женщине — о Лайзе Донахью, хотя и не в том разрезе, какой мог бы обидеть жену. Он думал о вчерашней деловой встрече с американкой. Свидание состоялось, как и в прошлый раз, в ресторане «Сибирские пельмени». Однако, в отличие от прошлого, на этот раз инициатива встретиться принадлежала международному консультанту.

Этой высокомерной ученой дамочке потребовалось две недели на обдумывание сделанного Зориным предложения. И решение, судя по всему, далось ей нелегко. Лайза Донахью отказалась от обеда и даже не притронулась к заказанному кофе, а только курила одну за другой и зверски давила в пепельнице тонюсенькие дамские сигары.

— Вы принесли документ? — спросил ее Зорин, чувствуя, что деморализованная дамочка не в силах начать разговор.

— Да, — ответила Лайза Донахью и протянула через стол тонкую пластиковую папку. — А вы — страшный человек, господин Зорин.

Ровно две недели назад он предложил госпоже Донахью простенькую сделку. У нее в связи с истечением срока контракта в России истекал и срок рабочей визы. Вопрос, продлят ли ей срок пребывания или не продлят, вполне мог зависеть от представителя президента. В обмен на свое, если можно так сказать, покровительство Зорин выразил желание получить один документ.

Виктору Петровичу было известно, что существует некий абсолютно незаконный договор, который два года назад позволил Белову выкрутиться из, казалось бы, безнадежной ситуации. Комбинат «Красносибмет» должен был вот-вот остановиться из-за отсутствия сырья и отсутствия денег на покупку сырья. Но не только не остановился, а и продолжал плавить себе алюминий, будто бы из воздуха. Старые партнеры комбината, поставщики глинозема, из-за огромных долгов «Красносибмета» к тому времени поставки прекратили. А вот откуда взялась та судьбоносная партия сырья, не позволившая комбинату загнуться, чиновнику Зорину разузнать не удавалось.

А узнать уж очень хотелось. Наверняка имела место некая кривая сделка и наверняка остался хотя бы один документ, ее подтверждающий. И помочь ему в этом должна была эта хитрющая американская штучка, Лиза-Лиса: она знает гораздо больше, чем кажется. Договариваясь с госпожой Донахью, Виктор Петрович еще и сам окончательно не решил, как станет использовать компрометирующий Белова документ. Пути было два. Либо принести компромат в клювике своему думскому партнеру и помочь тем самым завалить Белова. Либо поиграть с документом самому и при случае выкрутить Белову руки.

Виктор Павлович внимательно посмотрел на свою собеседницу. У него сложилось впечатление, что Лайза накануне плакала: нос и подбородок совсем заострились, под глазами лежали синеватые тени. Зорин тоскливо подумал, насколько не правы те, кто находит удовольствие в изнасиловании. Ничего приятного нету: только жалость и брезгливость по отношению к жертве…

Он мельком взглянул на протянутый документ.

— Да тут по-английски! — удивился он.

— А вам-то какая разница! — фыркнула поверженная гордячка и раздавила в пепельнице очередную сигарку.

Зорин испытал некоторое замешательство. Во- первых, ему до ужаса не хотелось при молодой женщине доставать и напяливать на нос очки для близи. Во-вторых, очки, даже надетые, мало бы что изменили: Виктор Петрович не знал английского. Это был стыдный, момент, особенно если учесть, сколько времени ему доводилось и доводится бывать за границей. В анкетах он писал «читаю со словарем», да и эта формулировка была по сути натяжкой.

Ладно, дело не горит, подумал он, пряча вожделенный документ в портфель. В том, что Лайза не может подсунуть ему какую-нибудь туфту, он не сомневался. Куда ей деваться-то, родимой? Ведь хочется, ах как хочется быть рядом с любимым в трудный момент, и последовать за ним, подобно жене декабриста… куда? Они ведь и так в Сибири, дальше ехать некуда.

— Опять думаем о работе! — шепнула ему в ухо Лариса Генриховна и нежно куснула за мочку.

Она принесла и поставила на кровать изысканно сервированный столик-поднос с двумя ароматными чашечками и любимым московским печеньем. Сама же примостилась на краешке таким образом, что халат открывал аппетитные бедро и колено.

— Ты права, любимая. И мне нужна твоя помощь. Там, у меня в портфеле один документ на английском языке. А я, сама понимаешь…