Два берега

— Вот, — сказал Сережа, — Елизавета Аркадьевна —чудесный человек, и она многое сделала для нашей семьи. Но мне онаникогда ничего не покупала и, уж конечно, меня не кормила — онапомогает малышам, а я живу самостоятельно и половину зарплаты отдаюмаме. И никакой я Елизавете Аркадьевне не любовник.

Жанна вспомнила, как хотела взять у Мари камеру и собираласьвместе с Катей выследить парня и снять ролик о других любовницахСережи, чтобы показать матери. Как они хотели избить Сергея, чтобыон отвязался от Елизаветы Аркадьевны. Как Жанна даже Александрапросила собрать на него досье. Ей было ужасно стыдно. Девушканалила себе водки и залпом выпила, чтобы не провалиться сквозьземлю. Она еще вспомнила, как гадко вела себя с Сережей во время ихпервой встречи в «Елках-палках», какой дурой себя выставила. Дуройи хамкой. И Катя показала себя не с лучшей стороны.

— Сережа, вы нас извините, пожалуйста, — началаона.

Характер у парня оказался золотой. Он улыбнулся:

— Мы на «ты». Я не сержусь. Давай забудем. Мама — этосвятое, ради нее можно еще и не такое отколоть.

В результате, допив графинчик, мужчины решили взять еще. А потом— переместиться в холостяцкую квартиру Александра и продолжитьзнакомство. Жанна, еще немного виноватая и уже порядочнозахмелевшая, потребовала бутылку шампанского и поехала с ними.

ГЛАВА 15

Мари решила, что будет работать до самых родов, благо, чтоздоровье позволяло. Девушка перестала, как выражалась ее мама,дурить, с двадцать пятой недели встала на учет в хорошем центре,начала правильно питаться и запоем читать все журналы пробеременность и воспитание детишек. Собственная истерика из-за поларебенка казалась ей далеким прошлым, она придумала мальчикукрасивое имя — Ярослав и с каждой зарплаты покупала несколькокрошечных кофточек, штанишек, пеленочек и других ярких нарядныхвещичек. На себе Мари старалась экономить. Все симптомы предвещаликлассическое превращение легкомысленной резвушки-попрыгушки вистовую клушку-мамашку из серии трясущихся над малышом днями иночами.

Благодаря помощи родных и друзей квартира Мари снова стала жилой— девушка с благодарностью приняла и мебель, и технику, дажестаренький ноутбук отыскался у бывшей одноклассницы. БеременнойМари охотно подарили кроватку и коляску, и девушка впервые в жизнипоняла, что нет унижения в том, чтобы принять подарок, когда дарятот чистого сердца. Она даже расплакалась, думая о том, какие у неезамечательные близкие и друзья. Начальник несколько раз выписывалкрупные премии и предложил сделать ей от предприятия подарок крождению или выделить какую-нибудь сумму, чтобы Мари моглазаплатить за свои роды. Мари поняла, что недооценивала окружающих ихороших людей в мире намного больше, чем плохих.

Худенькая Мари уже к двадцати пяти — двадцати шести неделямнапоминала треугольник. Тело практически не поправилось, хотя грудьналилась и ключицы перестали выпирать. А вот живот образовалсянеимоверно большой, он был похож на классический «мальчиковый»,огурчиком, и Мари часто казалось, что живот скоро перевесит, онаупадет вперед и сломает себе нос. Девушка плюнула на педикюр иэпиляцию ног, а заодно и на обувь со шнурками. На работе ей началисочувствовать, хотя Мари не подурнела лицом и честно признавалась,что прекрасно переносит беременность. К двадцати восьми неделям,когда обычно уходят в декрет, коллеги, смущаясь, вручиликругленькой Мари голубенький конвертик — собрали с добровольцев наприданое. Девушка очень растрогалась, долго целовала сотрудниц исотрудников и поклялась, что при первой же возможности тоже станеткому-нибудь помогать. Мари было стыдно, но раньше она никогда этогоне делала. Конечно, она давала традиционные сто или двести рублей,когда собирали на дни рождения, на похороны и на прочие мероприятия(на фирме поддерживались дружеские отношения) и даже несколько разподавала музыкантам в метро. Но ее знакомые ухитрялись и передаватьвещи в детские дома, и навещать престарелых соседок, иподкармливать бездомных кошек, и даже участвовать вблаготворительных акциях. Мари никогда не давала денег в долг — этобыл ее принцип: чтобы не терять друзей, не занимать и не давать вдолг. Ни разу в жизни Мари не помогла хоть кому-нибудь адресно —чтобы действительно выручить человека. Она просто не задумывалась,кому и чем можно помочь. А после того как все окружающие вдругнеожиданно не отвернулись от девушки в сложной ситуации, а,наоборот, кинулись помогать, Мари поняла, что жила неправильно, ипообещала себе исправиться.

Бывали, конечно, исключения из правила всеобщего доброгоотношения. Один раз в автобусе мужчина лет сорока оттолкнул Мари отместа, которое она собиралась занять. Оттолкнул резко — Мариповалилась на рядом стоящих девушек, девушки остались оченьнедовольны и предложили беременным неуклюжим коровам сидеть дома.Мари вышла, хотя ехать нужно было еще пять остановок, и долгоплакала на лавочке, ведь она всегда была худенькой и грациозной,почему же она неуклюжая корова? Она даже беременная тоньше обеихдевушек, не считая выпирающего живота. Мари стала плакать часто. Ееобижало каждое грубое слово, она не могла слушать рассказы о том,что кому-нибудь плохо, а стоило ей вообразить что-то про будущегоребенка (вдруг заболеет!) — и слезы лились ручьем. Слезылились от умиления и при виде чужих детишек, маленьких котят,красивой картины, просто от хорошей солнечной погоды.

— Так жить нельзя, — жаловалась Мари Наташе, — япостоянно рыдаю.

— Ну и что? Хочешь плакать — плачь на здоровье.

— Какое тут здоровье. Пришел человек по делу, лицо у негокакое-то перекошенное было. Я смотрела на него, смотрела, потомподумала, что ему, наверное, ботинки жмут. И так мне его жалкостало — аж слезы на глаза навернулись. Я давай себя щипатьпосильнее за коленку, а то представляешь, какой пассаж — рыдатьперед деловым партнером от жалости к его замученным ботинкаминогам!

Наташа хохотала так, что у Мари уши закладывало, и уверялаподругу в ее полной нормальности. В журналах Мари находилаподтверждение: ее симптомы были вполне типичны, и удивлялась, ктопридумал поговорку, что беременность — не болезнь? Не болезнь,конечно, если у будущей мамы хорошее здоровье, но мозги-то, мозги…Трудно сосредоточиться, быстро рассеивается внимание, рабочий деньтянется неделями, интерес к делу теряется, хочется спать, неудобнос животом, к вечеру устают и даже отекают ноги, а в голове какая-токаша — то страшно, то весело до хохота, то хочется рыдать, тонаваливается депрессия. Как можно называть такое состояние «неболезнью»? И призывать не делать для беременных никаких скидок нина работе, ни в жизни?

Мари в жизни всегда использовала принцип «могло быть и хуже» —он помогал с юмором относиться к любым коллизиям и дурацкимситуациям. В этот раз, поглаживая живот, она порадовалась тому, чтоне родилась слонихой — говорят, у слонов беременность продолжаетсяцелых два года, а ей осталось всего-то три месяца, не так уж идолго. Учитывая работу — совсем скоро.

Рожать Мари боялась ужасно. Она ложилась на два дня наобследование (заодно ей капали какой-то иммуноглобулин, кажется,из-за герпеса на губах), за это время наслушалась от соседок попалате совершенно кошмарных историй. Одна из несчастных женщинсобиралась рожать третий раз и все воспевала платную медицину, акогда начинала вспоминать о бесплатной — Мари казалось, что онавновь читает Солженицына про лагеря и тюрьмы. Не верить было проще,но Мари, как девушка впечатлительная, отправилась на сайт срассказами о родах и за неделю внимательно прочитала болеечетырехсот, стараясь не рыдать и не ужасаться, а извлекать для себяпользу. Выводы записала на бумажке и решила показать Жанне и Кате,чтобы найти решение. А выводы были такими.

Платить все равно придется. Бесплатно можно получить нормальноемедицинское обслуживание только в провинции, но никак не в Москве.Не поедет же москвичка Мари рожать в Саратов или Читу? Значит —платить.

Идти одной на роды опасно. Поскольку тебя в это время нельзясчитать полностью вменяемой, а вокруг будут хоть и профессионалы,но чужие люди, то должен быть кто-то близкий, готовый и подсказать,и за руку подержать, и даже, случись что серьезное, принятьрешение. Мужа, понятно, нет. Маму — не хотелось бы. Значит —кого-то из подруг, но надо решить кого, и чтобы онаподготовилась.