Страница 89 из 178
- Какой я, на хрен, хороший?! Ты с самого начала знала, кто я, исейчас ничего не поменялось! Думаешь, я бы хоть пальцем радикого-то другого пошевелил?! – Боров не заметил, что повысил тон иговорит с напором, то ли вычитывая ее за наивность, то ли на себязлясь. То ли просто бесясь от всей ситуации и того, что так долгобыл на грани. – Да, начхать мне на козлов этих! Я сам не лучше,хуже этих идиотов! Только они – на мое позарились! А я свое никомуне отдам, - он легко встряхнул ее плечо, зачем-то. Будто так оналучше понять должна была. - Убью, по земле размажу, но не позволю ипальцем тронуть. А ты – моя, поняла?! Только моя, - почти рыкнулон. - Я любого придушу, кто глянет на тебя только, не то, чтообидит, понимаешь?
Она кивнула.
Только, хрен вам. Не видел он, чтобы дошло до нее, что онговорит. Потому что в глазах ее ничего не поменялась. И смотрела нанего Бусинка с тем же обожанием и доверием, от которого у Вячеслававсе внутренности жгутом сворачивало и узлом завязывало. Не мигаясмотрела, словно не хотела отводить глаза, не могланасмотреться.
- Да, не смотри ты на меня так! – гаркнул он, не выдерживая,понимая, что проигрывает борьбу со своей злостью, раздражением ижеланием. Дикой потребностью в этой девчонке, которая и не понималани черта. – Ты же не представляешь даже, что делаешь со мной своимиглазищами! – то ли упрекнул, то ли пожаловался он, понимая вдруг,что уже успел пальцами в ее волосы зарыться. Запутался в прядях,собранных в косу. Притянул Бусинку еще ближе к себе, давя назатылок. – Ни хера не понимаешь, и не знаешь… - просипел Вячеслав,только сейчас осознав, что заставляет ее на носочках стоять, и егорот почти на ее губах, в какой-то паре сантиметров. А она так идержится руками за стену. И не вырывается же. И смотрит. Смотрит,будто все на свете готова ему позволить и отдать. - … твоюмать!
Он почти взял себя в руки. Почти убедил себя, что должен сейчасее оттолкнуть. Поговорить, наконец. Решить все эти непонятки иглупости. Только вот еще секундочку постоит так, зная, что однодвижение, и он может получить все: ее рот, ее губы, всю Бусинку всвои руки, в свою власть.
И тут она отцепилась от этой хреновой стены, наконец-то, и вдругвцепилась в его запястья пальцами, держась за него.
- А вы научите меня, Вячеслав Генрихович, - тихо, хрипло инемного робко прошептала его Бусинка, так и продолжая глядеть ему вглаза. – Покажите. Научите. Я не знаю, да. Но я что угодно для вассделаю. Все, правда.
Капец. Его как током шибануло. Дурочка. Ведь не понимает, иправда не понимает, что творит с ним своими словами. Глазищамиэтими. Пальчиками, вцепившимися в его руки. Не понимает. А онзнает. И уже проиграл. Нет у него больше сил в хорошего играть…
- Дурочка, - прохрипел он, не замечая, как рукой обхватил ееголову, а второй уже ведет вдоль спины, давя, заставляя отлепитьсяот стены и прижаться к нему всем телом. – Маленькая, наивнаядурочка, - он ощутил, как она задрожала. Такой легкой, мелкойдрожью. Почувствовал, как кожа малышки на затылке, под его ладонью,покрылась пупырышками. И как она потянулась навстречу ему,повинуясь давлению руки Борова, сжавшей ее пояс. – Умная была б,убежал бы, не оглядываясь, - зачем-то продолжал он втолковывать ей,будто надеясь достучаться до разума Бусинки.
- Не хочу убегать, - тихо-тихо, задыхаясь, в самые его губы,прошептала она. Сбиваясь и запинаясь. Ее кожа касалась его. Горячаятакая. Нежная. Мягкая. – Я с вами хочу. Вы мне просто скажите, что…как… я…
Он не дал ей договорить, не выдержал. Что бы там ни было внутринего все это время, чтобы Борова не держало и сдерживало – эторухнуло.
Вот она! Его. Его девочка, Бусинка. Не испугавшаяся, невырывающаяся. Тянущаяся к нему. И хрен с тем, что ни черта она таки не поняла, и не может понять, потому что ни опыта, ни пониманиянет. И не надо. И не даст он ей осознать. Все. Поезд уехал. Он ееиз своих рук больше не выпустит.
Вячеслав дернул ее на себя, убирая последние сантиметры, впилсяв рот Бусинки, заглатывая и ее слова, и дыхание. Сжал руку назатылке, прижимая ее к себе так сильно, будто подозревал, что онасейчас передумает и все-таки отодвинется, улизнет. И началцеловать, так, как все эти гребенные месяцы хотел. Ни о чем уже недумая и не взвешивая, она сама ему себя вручила. Сама «зеленыйсвет» дала.
Его губы давили, его рот втягивал ее губы: прижимая, покусывая,врываясь в рот Бусинки своим языком. И билась на краю сознаниямысль, что девчонка, что ни опыта нет, ни сравнения. А контроля небыло. Лопнул. Он ее хотел. Хотел так, что не мог быть другим.Только самим собой, со всем своим желанием, потребностью и нуждой вэтой девочке.
Не уменьшая напора, с которым набросился на ее рот, Вячеславнесильно потянул ее за волосы, заставляя еще больше запрокинутьголову. И все равно, ему было мало, хотелось больше, глубжепроникнуть в этот мягкий, такой робкий и неопытный рот. Всеощутить, каждый миллиметр ее губ попробовать, сделать своим.
Не замечая, что сам задыхается от какой-то безумной,ненормальной силы своего желания к ней, Боров сжал руку, которой ееза спину удерживал. Прошелся вверх-вниз по ее телу, гладя, сжимая,понимая, что жадничает, хочет сразу все ощутить, понять,попробовать. Отпустил затылок, уже двумя руками обхватив Бусинку.Сжал. Приподнял над полом, зажав между собой и стеной, так, чтобеще больше получить доступ к губам, ко всей ней. Чтоб их лица былина одном уровне. Чтоб ее к себе притиснуть плотнее. Скользнул однойладонью по бедру, направляя, понукая, заставляя обхватить егоногами. И сипло застонал в ее сладкий рот, когда его девочкаподчинилась, обхватив пояс Вячеслава своими бедрами. Стояк в егопаху стал просто непереносимым.
Пальцы сами сжались сильнее на ее теле. А второй рукой он сноваскользнул вверх, обхватив затылок, путаясь в уже растрепанной косе.И целовал. Целовал, понимая, что девочка его сама не двигается,словно замерла вся. То ли все же испугавшись такого напора, то ливпитывая в себя все, что он делал. А Вячеслав не мог притормозить.Уже не мог. Не теперь, когда получил отмашку. Попытался замереть,ей позволить вдохнуть, самому глотнуть воздуха. И не вышло. Но ужене с его подачи.
Будто поняв, что он собирается отстраниться, Бусинка дернулась,наклонилась вперед, потянувшись за ним, не понимая видно, каксильно ее живот, ее бедра от этого вдавливаются в его пах, мучая ипытая тягучей, до стона желанной, болью потребности. Ее рукиотцепились от его запястий, за которые девочка держалась какприклеенная, даже когда он изучал ее тело пальцами, и прижались кщекам, к скулам Вячеслава. Она не пускала его, не позволялаотстраниться, своими ладошками удерживая голову Борова, пока самаБусинка пыталась робко и неуверенно вернуть его рту все то, что онделал с ее губами. А ее пальцы… Он сошел с ума от того, с какойсилой она его держала, как удерживала подрагивающими пальчиками,будто боялась отпустить потерять. Его.
С гортанным стоном, утратив всякое представление о чем-то, кроменее, он все-таки откинул голову назад, оторвавшись от губ Бусинки,и дернулся, повернулся, впившись губами в правую ладошку. Не могпросто стоять, хотел коснуться, поцеловать, прижаться щекой, каждыйпальчик своей малышки поцеловать, облизать. Как же он за ееприкосновениями соскучился, бл…! Даже не понимал, что так сильнохотел ощущать ее руки на своем теле, не принуждая, а по еежеланию.
Отпустил ее голову, накрыв своей рукой ладошку Бусинки, прижалкрепче к своей коже. Снова прижался губами к центру. Все резко,судорожно, дергано, слишком сильно желая сразу всего. Повернулголову, принявшись целовать вторую ладонь. Отстранился. Потянулся,целуя впадинку в сгибе локтя. Малышки тихо застонала, кажется,впервые издав какой-то звук за эти минуты. Только все равно – емубыло мало, и хотелось в разы большего. И сейчас, в эту же секунду,сразу:
- Девочка моя.
Оторвавшись от ее ладошек, Вячеслав на секунду замер, глядя впылающее лицо Бусинки, в ее глаза, полуприкрытые, смущенные, ноглядящие на него сквозь ресницы не с испугом, а с желанием. Пустьона, по ходу, и не врубалась, чего именно так хочет, кажется. Отэтого вида, от того, как срывались короткие вздохи с ее губ. Какприпухли сами эти губы, измучанные им, влажные, пылающие,блестящие… Кровь с такой силой бухнула ему в голову, что Вячеславупоказалось, будто мозг взорвался.