Страница 8 из 18
– Нет, правда. Ты не имплантировала ничего такого?
– Только щас заметил?
– Ага, – признался я, – в этом свете ониособенно… внушительные.
Она порозовела от удовольствия.
– Нет, пока никаких имплантантов!.. Имплантированную нельзясразу тискать, а потом еще надо два месяца особое белье носить… Какмне при такой жизни? Пользуюсь особым гелем. Жжет, зараза, зато всетак разбухает, что сама вижу разницу. Сразу на размер увеличилась,здорово! А если гелем пользоваться с месяц, то и на дваполучится.
– А если год?
Она грустно вздохнула.
– Онкология будет. И так балансируем на грани… Чего тольконе делаем для вас, кабанов бесстыжих!
Я сказал примирительно:
– Да, в такие сиськи Амур не промахнется. Все мужчины будуттвои… Как там в автобусе: «Женщина, уберите локти с моих плеч!» –«Это не локти, это – груди». – «Тогда оставьте».
Она хихикнула, довольная, что я подтвердил небесполезность ееусилий.
– Грудь стала больше, – сказала она, – жить сталовеселее, как говорят малолетки.
– Всем веселее, – согласился я, – и тем, у когоони есть, и тем, кто жадно щупает.
Мы вошли в подъезд, в лифте Лариска покрутилась перед зеркалом,я нажал кнопку и заговорил одобряюще:
– Честно-честно, сиськи стали еще заметнее. И дойки торчат,как крупнокалиберные пули.
Лариска сказала убежденно:
– Грудь – это лицо женщины! Вы же сами говорите, что небывает некрасивых девушек, бывают маленькие груди! Вот мы истараемся, первое – увеличить ее, второе – показать… зря старались,что ли?
Входя в квартиру, она сбрасывала на ходу одежду и туфли, вкомнатах у нее артистический бедлам, у меня в сравнении с этим –аптека Госуправления, на пороге спальни оглянулась.
– Я сразу спать. Мне завтра нужно быть свеженькой.
– Тогда я быстро, – сказал я.
– Очень быстро, – предупредила Лариска. – Я тебепомогу.
Под утро приснился Марс. Или не приснился, но когда я началвыныривать из сна, вдруг ощутил, что иду по красновато-охряномупеску, под ногами похрустывает, в теле необыкновенная легкость, чтозначит – я не местный, иду по планете, где тяготение слабее, чем намоей…
Небо темно-фиолетовое, сквозь него слабо проступают наряду сгаснущими звездами книжные полки вдоль стены и календарь. Ощущениестранное, дивное и восхитительное. Люблю такие сны, а то обычнополеты над крышами домов, а потом резкое пике на замеченных баб истремление успеть трахнуть до того, как сладкое томление испачкаетпростыню.
И хотя сны вроде бы всего лишь причудливое преломление дневныхсобытий, но некоторые сны никак не объяснить с рациональной точкизрения. Ладно, летаю потому, что видел в кино, как летаютвертолеты, хотя такие сны начали сниться с раннего детства, когдатаких фильмов не видел, но как объяснить, что часто вижу себя надругих планетах?
Да, есть так называемые космические фильмы, но просмотромбрезгаю, слишком фанерно и топорно. Раздражение вызывают даже неляпы, а полнейшее несоответствие тому, что будет. Уже сейчас повсему миру близорукость убирают хирургическим путем, а завтра будетубрана генетическим вмешательством, как и прочие недостатки, нокогда смотришь фильм о будущем эдак лет на тысячу вперед, а то и надесять тысяч, режиссеры размахом не стесняются, то видишь людейдаже прошлой по сравнению с нашей эпохи со всеми их «достоинствами»и дуростью….
Так что же это… Сердце колотится взволнованно, так и хочетсяпризнать себя либо потомком инопланетянина, потерпевшего крушение,либо потерявшим память путешественником во времени года эдак изчетырехтысячного… который, понятно, пока что должен ходить всоответствующей эпохе личине. Это я чтобы оправдать свою не самуюлучшую в мире фигуру и все прочее, что во мне не супер-пупер.
Я осторожно повернул голову, чувствуя, что не у себя дома, ага,Ларискина спальня. Не так уж я и надрался вчера, все помню. Яздесь, в этой реальности. Странно, что такой необычно возвышенныйсон приснился, когда я в такой обычной ситуации да еще сэрекцией.
В спальню через плотно закрытую дверь доносится негромкаямузыка. Я поднялся, продирая глаза и отчаянно зевая. Открыл дверь,проигрыватель как раз запел голосом Лариски. Она, уже одетая, будтодля концерта, пританцовывает посреди комнаты, сосредоточенная, какперед прыжком с вышки.
– Привет, – сказал я.
Она подняла голову, улыбнулась, свеженькая и чистенькая, еще безкосметики.
– Хорошо спалось?.. Милый, я сейчас репетирую… Посиди пока,не отвлекай, хорошо?
– Хорошо, – пообещал я. – На тебя всегда приятносмотреть.
– Правда?
– Правда, правда, – заверил я без всякой фальши, наЛариску в самом деле смотреть одно удовольствие. – Меня нет,не обращай внимания. Да и умыться, наверное, можно дляразнообразия.
Лариска благодарно улыбнулась, мне показалось, что держитсянесколько скованно, начала ритмично танцевать, иногда раскрываларот и делала вид, что поет, это называется «гнать фанеру», то естьпеть под фонограмму, но Лариска, как я понял, сосредоточилась не напесне: танцует, все больше и больше подпрыгивая, вихляясь всемкорпусом, оттопыривая зад и делая движения, которые можноинтерпретировать только в одном смысле, очень прямом и ясном, этоназывается «заводить»…
Все время оглядываясь, я задержался на пороге ванной: пышнаягрудь начала приподниматься из низкого выреза платья, какпропустить такое, я пусть и дурак, но не настолько. Какзавороженный, уставился на эти белоснежные полушария, что растут ирастут, растут и растут. Наконец, как восходящее утреннее солнышкопо ранней заре, блеснул кончик красного… начал увеличиваться…
Другая грудь отстала лишь на пару сантиметров, там тоже началсявосход алого солнца, а первая в это время дошла до середины и…что-то застопорилось, видно, твердеющим от возбуждения кончиком всамом деле зацепилась за шнуровку.
Уже обе застряли на злополучном месте, я поймал себя на том, чтозадержал дыхание. Стоит Лариске сделать глубокий выдох, и соскилибо преодолеют барьер, либо грудь опустится, что вернее, скроется,оставив для обозрения более скромные участки.
Лариска бросила взгляд на мое воспламенившееся лицо. Движениястали порывистыми, неистовыми, словно и она вошла в экстаз и ничегоне видит и не слышит, кроме своей песни и музыки, что звучит у неев душе… И в этот момент обе груди освобожденно выпрыгнули и леглиповерх платья. Светло-коричневые круги сосков явственно заалели, аниппели, которые у Лариски вообще-то редко сами приподнимаются,встали столбиками и на глазах распухли, налились алым цветом.
Она «допела» последнюю фразу, с блаженной улыбкой победительницыпоклонилась и тут «заметила» непокорные сиськи. Ахнула, торопливоупрятала на место и, закрыв ладонями пылающее стыдом лицо, умчаласьна кухню, что сейчас имитирует кулисы.
Через минуту выглянула и спросила трепещуще:
– Ну как?
– Круто, – признал я.
Она завизжала счастливо и бросилась мне на шею. Я отступал, покапод колени не ударились края унитаза. Она села на меня, раздвинувноги, отдувалась, я чувствовал, как стучит ее сердце, и виделиспарину на лбу.
– Получилось! – прошептала она счастливо. –Получилось!.. Теперь только не забыть, какие мышцы задействовала…Вроде бы вот эти… и эти…
Сидя на мне, она начала двигать руками и плечами. Я чувствовал,как напрягается ее тело, даже бедра, груди в самом деле началиподниматься, подниматься, наконец добрались до самого верха, ночерез край прыгать отказывались.
– Прекрасно! – завизжала она. – В этот момент яподпрыгиваю, сдавливаю живот и делаю вот такое движение… и моисиськи во всей красе.
Я присмотрелся к ее костюмчику.
– Эй-эй, а мне кажется, у тебя там особый выталкивающиймеханизм!
Она победоносно засмеялась:
– Я всем девчонкам сказала, что у меня головастый бойфренд.Ты угадал.
– Правда? А что там?
– Умелые конструкторы в самом деле недавно создали особыемодели бюстгальтеров!
– Ух ты…
– Только это эксклюзив, – предупредила она, – впродажу не пойдет…