Страница 26 из 117
– Да, закрутились, недоработочка налицо. Устаем отнагрузок.
– А если там покойник?! – орал я.
– Ну, значит, в районе найдут труп неизвестногобродяги…
Впрочем, осетин оказался жив, претензий не высказывал, последуша и чая с бутербродами попросил бумагу и ручку, а далее написалчистосердечное признание на двадцати страницах, включая эпизодыпреступлений, совершенных им на протяжении последних восьми лет егоактивного участия в разнообразных мошеннических преступныхгруппах.
Закончив повествование о своей одиссее, арестант вежливообратился ко мне:
– А письмо маме могу написать? Вы перешлете? Обещаете?
– Клятва нужна? Каждый по зубу даем…
– Ага… – Он покрутил в уставших от писанины пальцахручку и, высунув язык в стараниях сочинения преамбулы, перешел отжанра протокольно-повествовательного к эпистолярному.
Заглянув через его плечо, я узрел текст:
Дорогая мама! Я пишу вам медленно, потому что знаю, чточитать быстро вы не умеете…
Наверное, скоро я сяду в тюрьму, и надолго. Но думаю, чточем больше срок, тем меньше судимостей…
Я, еще промокавший салфеточкой рабочий пот со лба, сподобился наснисходительную усмешку, тут же сменившуюся немалой озабоченностью,ибо запиликал мобильный телефон, высветив вызов замминистраВладимира Иосифовича. Я уж и думать забыл о его существовании, надальнейшие контакты с ним в силу своей убогости категорически нерассчитывая.
– Срочно, – сказал он. – Через час у«Октябрьской» будет стоять машина. Номер: два-девять-семь. Ноги вруки, понял?
Машина была гражданской, шофер невзрачный, неопределенноговозраста. Молча кивнул мне, развернулся через две сплошных сблагословения предупрежденного наверняка гаишника и – отвезменя в гостиницу «Академическая», до которой было рукой подать отместа нашей встречи. Нагромождение подобных конспиративных таинствслегка озадачило. Но последующий разговор с Иосифовичем,встретившим меня в гостиничном номере, все прояснил.
– Положение у тебя вскоре будет сложное, – сказалон. – Решетов заигрался, вошел в откровенный конфликт сминистром, совершенно распоясался и обнаглел. И несмотря на всесвои связи, будет снят. Материалов на него уйма, но для принятиярешения кое-какой конкретики не хватает. Помоги, в накладе неостанешься.
Я вопросительно посмотрел на него, давая понять, что и мне нужнакое-какая конкретика в отношении личных перспектив.
– Звание – полковник, должность – начальникоперативно-розыскного бюро, – без раздумий выпалил онзаготовленный текст.
– И что мне надо делать? – глупо спросил я.
– Как это что?! – Тон его стал недружественным, и весьон ощетинился, как настороженный дикобраз. – Давай информацию.Или ничего не знаешь про крышевания, про захват контроля над новымнефтяным портом, про контрабанду оружия?.. А как он твоихподопечных чеченов со славянами сталкивает? На нем трупов висит,как на кремлевской елке стекляшек. А то и иголок… А ты тут лобморщишь! Сидишь на всей этнике, в отделе у тебя его помощник, а самкак бы ни при делах? Или шутить со мной вздумал?
Я сделал скорбное лицо, проникновенно поведав:
– Ну, вот когда я у вас в аппарате работал, что про васзнал? И кто из тех, кто был рядом и, может, что-то знал, со мноючем-либо делился? Так, бытовые слухи…
– Какие? – прищурился он.
– Кто жена, кто сын… С кем наверху дружите… Отношения сминистром… Самые, кстати, распрекрасные…Так и здесь. Между мною иРешетовым – пропасть. А то, что помощник его у меня числится,так он и к бухгалтерии мог быть приписан, и к дежурке, какаяразница?
Я говорил, лихорадочно соображая, что угодил в жернова. Однакоточно понимал, что Решетов, от которого я сейчас зависел полностью,куда опаснее для меня, чем заместитель министра. Что сделает сомной Иосифович за мою несговорчивость? Да ничего. Напустит на отделкакую-нибудь проверку, если всерьез озлобится, и даст указаниечего-нибудь нарыть. Нароют, конечно. Понизят в должности. А чтосделает Решетов за стукачество? Положи ему на стол такойфакт – повезет, если уволят с работы. А могут уволить изжизни. Но откровенно расплеваться с заместителем министра могтолько неразумный верблюд. Хотя сказать что-то любезное для егослуха я действительно не мог. Разве о контрабанде нескольких сотенружейных стволов, которую через подведомственный Решетову терминалпротащили мои опера в качестве грузчиков. Но с доносом я неторопился хотя бы и потому, что доносчиков презирал.
– То есть не получается у нас разговора, – безрадостноподытожил мой бывший начальник.
– Почему? – удивился я. – Задача понятна. Другоедело, мне придется привлечь к ней людей более осведомленных. Но! Свашего благословения я их заинтересую определенного родавознаграждением. Официального характера.
– Остро нужна информация по «АвтоВАЗу», – сказалон. – По выдавливанию из дела местной братвы и заменыкараула.
– Намекаете на его дела с Сосновским? – уточнил я.
– Вот! – Он возмущенно округлил глаза. – Знаешьведь! А играешь в целку-незабудку!
– О том, что они – друзья, пол-Москвы знает. Итолку? – парировал я.
– Хорошо, работай. И помни: новостей от тебя жду ужезавтра.
В прощальном его рукопожатии я почувствовал вялое недоверие ксвоей персоне.
А в вестибюле конторы меня подхватил под руку Тарасов, повелвглубь по широкому мраморному плацу, непринужденно повествуя окакой-то чепухе, а сам, улыбаясь, шипел через уголок рта:
– Только что стукнули: наружка за тобой из конторыувязалась, так что если был на встрече какой, тебя срисовали. Делайвыводы.
Я рассеянно и равнодушно кивал, соображая: звонок, полчасапаузы, затем встреча у метро… Слишком быстро сработано,слишком…
– Я что, в разработке? – полушепотом вопросил я.
– Насчет наружки – нет, – сказал Вадик. –Так, пустили хвост по горячей наводке…
– Надо посоветоваться, – сказал я. – Похоже, явлип.
Совет провели в кафе возле метро. Наше неразлучное трио было впрежнем составе, включая Акимова. Правда, после моего визита кРешетову в наших отношениях возникла некоторая натянутость:Тарасов, дабы выгородить Диму, настаивал, что ему надо занестисвоим коллегам изрядную сумму, а мы с Акимовым подозревали, чтосумму он прикарманит, да и при чем здесь какие-то коллеги, есливопрос улажен Решетовым? Возникнут инсинуации, нажалуемся ему.Однако Тарасов продолжал давить, и в ответ на его откровенномошенническое вымогательство я сказал, будто Решетов приказалотдать ему триста тысяч на нужды фонда, а вот оставшиеся двестибудут поделены на равные три части. Такое заявление вызвало взрывзлобного негодования, но проверять мои слова осмелился бы разве чтосумасшедший.
Я поведал соратникам о встрече с Иосифовичем.
– Сегодня же дуй к Решету и сдавайся, – сказалАкимов. – Другого выхода нет. Снять его, может, и снимут, нодо того момента он тебя превратит в фарш и переварит. А насчетнаружки не дергайся, тебя если пасут, то из профилактики или пооперативному стуку. Из того же министерства вполне моглиотбарабанить, там ушей – не счесть.
– А с Иосифовичем чего делать?
– А мы ему справочку отпишем, – озарился вероломнойулыбкой Тарасов. – Ему же нужна самая обычная телега, чтобынаверх переслать. Ну, и сделаем. По поводу терминала нефтеналивногосо своими местными чекистами свяжусь, они в курсе всехпасьянсов.
– А насчет «АвтоВАЗа» я весь расклад знаю, – вставилАкимов. – Там наши ребята из «славянского» отдела впрягались,уже сегодня фактуру подгоним…
– Ну, и передадим справочку, – подытожилТарасов. – Присочиним там ужасающие непроверяемые подробности,тому обучены, на том держимся. А ты Акимычу очередное званьицевыхлопочи под эту писанину…
Решетов принял меня поздним вечером с документами на подпись.После получения необходимых резолюций я подал ему лист бумаги снаписанной на нем фразой: «Опасаюсь разговора в кабинете», намекаяна вероятность прослушки.
Кивнув равнодушно, он встал из-за стола, и мы вышли в опустевшийкоридор. Я коротко пересказал ему разговор с замминистра, холодносознавая, что все детали этого разговора превосходно емуизвестны.