Главное управление

Когда направились к двери, я остановил их, полез в карманпиджака, вытащил свою милицейскую ксиву. Ее мне выписывали не вкадрах нашей конторы, а в министерстве, чьей номенклатурой яявлялся.

– Чтобы лишний раз не утруждать вас визитом, возьмите икорочки, – сказал я.

– Но таких указаний нам не поступало, – растерялся отмоих щедрот один из гостей.

– Поступят, – бодро сказал я. – Я ведь покинулзанимаемую должность…

– Ах, вот оно что…

Судя по такой реакции, эти псы не ведали, что творят. Но ихневедение меня в радужные заблуждения не ввело.

Да и что эта ксива? Сгорел дом, гори и сарай!

Через три дня я позвонил в кадры министерства ответственномулицу и ненавязчиво поинтересовался, как идут дела с моим новымназначением.

– М-мм… Пока неизвестно, – ответил тот через долгуюпаузу. – Вы в нашем распоряжении, ждите…. Более ничего сказатьне могу.

Прекрасный ответ! Все развивалось по намеченной мною канве.

Прошло еще три дня, и мне пришла заветная новость: на должностьобластного начальника милиции назначен Есин.

Я позвонил ему, поздравил с состоявшимся карьерным прыжком. Тотравнодушным голосом пригласил меня порыбачить и поохотиться вподведомственных ему заповедниках. Я выразил восторженное согласие,разумеется.

В замы по тылу Есин притянул к себе проштрафившегосяхозяйственника Филиппенко, крупного специалиста в области охоты ирыболовства на закрытых для посторонних заимках средней полосы.Громкое служебное расследование в отношении его персоны оказалосьбурей в стакане воды: состава криминала в его действиях необнаружилось, в осадке остались лишь аморальные намерения вустройстве личных благ за государственный счет, и наказание егопрошло в форме снисходительной выволочки.

А вот Евграфьев после просмотра Кастрыкиным материалов наружногонаблюдения был уволен незамедлительно и бескомпромиссно. Своиминетрезвыми похождениями в миру тыловик мог изрядно покачнуть и безтого неустойчивую репутацию своего патрона, глубоко несимпатичногомассам. Компанию Евграфьеву, как и предполагалось, составил егодруг поневоле Акимов.

Когда эту парочку буквально за шиворот выволокли на улицу стражииз комендатуры, между ними, стоящими на остановке трамвая и мрачносмотревшими на свои служебные красивые машины, недоступно черневшиеза чугунной решеткой забора, возник конфликт.

Вероятно, сотоварищи решили выяснить, кто именно своимповедением навлек на себя высочайший гнев. В итоге, как следовалоиз видеозаписи камер уличного наблюдения, Евграфьев, в сердцахоттолкнувший от себя закадычного компаньона, получил от негосокрушительный хук в челюсть, далее последовал удар ногой в пах,затем поверженное тело озверевший опер пинал еще пару минут, но тутподъехал трамвай, и Акимов, плюнув на съежившегося на асфальтеразжалованного благодетеля, вскочил на подножку, отправившисьневесть куда. В свое безжалостное руко– и ногоприкладство он вложилвсю накопившуюся ярость за напрасное и унизительное своепресмыкание перед поверженным во всех смыслах ничтожеством.

Отлежавшись на асфальте, Евграфьев на карачках добрался долавочки под пластиковым колпаком остановки, осторожно присел нанее. Свои физические возможности к совершению направленныхпередвижений он прикидывал долго, около получаса.

В итоге неверным шагом ступил к краю дороги и, поймав такси,также растворился в неведомых далях.

Внезапно контору покинул и Кастрыкин, переведенный из нее накомандные высоты в Генеральную прокуратуру, хотя накануненазначения вспыхнул скандал, ибо у беззаветного борца с коррупциейобнаружилась изрядная недвижимость за рубежом и тамошниекоммерческие лавочки, записанные на его родственников. Скандальчик,однако, быстро замяли. А вся его пришлая свора, хладнокровнооставленная им на произвол судьбы, не сумев ни обжиться, ниобосноваться в вожделенных стенах конторы, отбыла, несолонохлебавши, в родимый туманный город с разводными мостами. Проклинаясвоего вероломного покровителя, ибо на покинутых ими рубежах ужеокопалась новая смена, и возвращались они в пустоту. Новым жеглавой управления был назначен некий начальник всего лишь жалкогогородского отдела милиции. Но, естественно, из того же культурногомегаполиса, где располагался музей Эрмитаж, жемчужина мировойкультуры, это без смеха, это – святое.

Этому назначенцу, продукту чиновной пандемии питерских, я ни вмалейшей мере не завидовал. В свое командование он принимал убитую,растерзанную, никчемную структуру, откуда полностью выветрился нето что прошлый боевой дух, но и весь смысл ее существования. Этобыла уже надуманная, существовавшая ради своего федеральногостатуса и исполнения политических заказов милицейская богадельня,без определенных задач и основополагающей идеи. Засохшийадминистративный сук на министерском баобабе, или же –тренировочный трамплин для всякого рода перспективных управленцев впогонах.

Впрочем, контора интересовала меня ныне не более, чемотправленный на свалку отходивший свое автомобиль – некогдасверкающий лаком, сыто урчащий мощным мотором, готовый к рывку ивиртуозному маневру, а ныне – покореженный, с дранымипокрышками, смердящий перебойным выхлопом, с разбитымикатафотами.

И вот настало утро, которого я долго и мучительно ждал. Утротого дня, с которого начиналась моя новая жизнь.

Я проснулся, переборол с пробуждением сразу же очнувшуюся,едкую, как серная кислота, боль одиночества, боль утраты Ольги идочери, боль бессмысленности своего существования, потом прошел накухню, приготовил себе кофе, включил телефон, ранее действующийкруглосуточно, но ныне, дабы не мешал моему праздному отдыху внедолжности и ответственности, решительно отключаемому на ночь.

Посмотрел список пропущенных вызовов. Их не было. Ни одного.

Я потерянно усмехнулся. И кожей ощутил выросший вокруг меня кругзабвения, ширившийся с каждым днем. Да и кому ныне я был нужен?Сослуживцам после моего несостоявшегося назначения в генералы?Коммерсантам, интересы которых мог защитить теперь исключительно вроли жалкого посредника благодаря прошлым связям? Да они уженаучились выходить напрямую на нужных людей, как когда-то вышли наменя….

Но огорчаться не приходилось. Я сам – последовательно итщательно, как убивающий себя скорпион, разрушил систему,приносящую мне блага, утверждающую мои властные позиции и создающуюиллюзию полноты и насыщенности жизни. Ибо пора былоостановиться.

Я чувствовал: рано или поздно, но разоблачение истории моегомошеннического проникновения во власть грянет. Правда всегдавсплывает, пусть иногда как утопленница. И если она всплывет –до скандала дело не доведут. Слишком высоко я забрался. Менянезамысловато и аккуратно кокнут. И никакие генеральские лампасы оттакого финиша не спасут.

Но и не в этом дело. Я не хотел быть предателем и шпионом. Новеликолепно понимал, что те деятели, которые принуждали меня вбезысходности моего положения стать таковым, будут жать до конца, ина плите их жаровни мне придется выплясывать до упаду, до тех пор,пока меня не отправят в топку.

Я остудил плиту. И автоматически потерял к себе интерес нетолько для ближнего окружения, но и для заокеанских кукловодов, вчьей мощи и широчайших возможностях я не сомневался, равно как и вих способности вовлечь меня в любую каверзу, грозящую мнегибелью.

Но я уяснил себе логику той вероломной хитрющей силы. И сыгралименно на ее логике.

В течение ближайших двух-трех лет, покуда Силантьев находится утрона, он не даст мне никаких возможностей приблизиться к власти, азначит – к информации. А кто я без должности и информации? Попрошествии же этого времени моя служебная реанимация – делотухлое, в кадровой сетке все непоправимо поменяется, и я отодвинусьв дальние, заплесневелые ряды резерва. В лучшем случае. Если,опять-таки, не всплывет правда о моем давнем перевоплощении вмилицейского успешного функционера. Да и если бы, начав своюкарьеру в милиции чинно и честно, и добившись должности начальникаГУВД, я оказался бы в сегодняшнем своем одиноком и удрученномсостоянии, вряд ли меня вдохновила таковая должность на какие-либосвершения. Тем более я был уже непоправимо отравлен неверием в своедальнейшее искреннее и вдохновенное служение государству. Мнепришлось бы снова и снова идти на скользкие компромиссы, глубокомне противные, но неизбежные. В таком случае – ради чегослужить?