Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 37 из 38



Товарищи, организуйтесь! Не бойтесь палачей из НКВД. Ониспособны избивать только заключенных, ловить ни о чем неподозревающих невинных людей, разворовывать народное имущество ивыдумывать нелепые судебные процессы о несуществующихзаговорах…

Сталинский фашизм держится только на нашейнеорганизованности.

Пролетариат нашей страны, сбросивший власть царя и капиталистов,сумеет сбросить фашистского диктатора и его клику.

Да здравствует 1 Мая – день борьбы за социализм!

Московский комитет Антифашистской рабочей партии.(Там же. Стр.391–392)

Никакой такой партии в действительности не существовало. Былакрохотная группа заговорщиков-интеллигентов. (Даже и слово «группа»тут не совсем подходит: оно из лексикона следователей). Неизвестно,кто в эту «группу» входил. Неизвестно даже, кто сочинил этулистовку, во всяком случае, – не Ландау. Но к составлению ираспространению её он был причастен:…

…в апреле 1938 г., после страшного мартовского Пленума ЦК,призвавшего к ещё большему «повышению бдительности», к Дау приходитКорец и говорит, что надо выпустить антисталинскую листовку ираспространить её во время первомайской демонстрации. Согласен лиДау просмотреть приготовленный текст и дать советы? И Даусоглашается, поставив лишь одно условие: он не должен знать именучастников этого предприятия. Это условие легко понять. Дау всегдабоялся боли и, видимо, опасался, что под пытками может назвать этиимена. Листовку он просмотрел. Сделал замечания, и она былапередана для размножения… 28 апреля Ландау, Корец, а заодно и другЛандау Румер были арестованы.

(Там же. Стр. 391)

В каком объеме и в какой форме обо всём этом доложили Сталину,неизвестно. Но что-то, видимо, доложили, потому что на письмоКапицы в защиту Ландау он отреагировал совсем не так, как в случаес Фоком. Можно даже сказать, что никак не отреагировал.

Капица ждал год.

Казалось, было очевидно, что дело это тухлое: вызволить Ландауиз тюрьмы ему не удастся.

Но он на этом не успокоился и год спустя отправил на самый верхвторое письмо, адресовав его уже не Сталину, а Молотову….

Товарищ Молотов!

За последнее время… мне удалось найти ряд новых явлений,которые, возможно, прояснят одну из наиболее загадочных областейсовременной физики. Но… мне нужна помощь теоретика. У нас в Союзетой областью теории, которая мне нужна, владел в полномсовершенстве Ландау, но беда в том, что он уже год какарестован.

Я все надеялся, что его отпустят, … не могу поверить, что Ландаугосударственный преступник… Правда, у Ландау очень резкий язык и,злоупотребляя им, при своём уме он нажил много врагов… Но при всемего плохом характере, с которым и мне приходилось считаться, яникогда не замечал за ним каких-либо нечестных поступков.

Конечно, говоря все это, я вмешиваюсь не в свое дело, так какэто область компетенции НКВД. Но все же я думаю, что я долженотметить следующее как ненормальное.

1.Ландау год как сидит, а следствие ещё не закончено, срок дляследствия ненормально длинный.

2.Мне, как директору учреждения, где он работал, ничего неизвестно, в чем его обвиняют.

3.Ландау дохлого здоровья, и если его зря заморят, то это будеточень стыдно для нас, советских людей.

Поэтому обращаюсь к Вам с просьбами:

1.Нельзя ли обратить особое внимание НКВД на ускорение делаЛандау.

2.Если это нельзя, то, может быть, можно использовать головуЛандау для научной работы, пока он сидит в Бутырках. Говорят, синженерами так поступают.

П. Капица(Там же. Стр. 400–401)

На это письмо реакция последовала немедленно. Капицу пригласилина Лубянку, где его принял и имел с ним беседу заместитель наркомаНКВД Меркулов. Он предложил Петру Леонидовичу лично ознакомиться сматериалами дела Ландау. Но тот от этого решительно отказался.Во-первых, потому что понимал, что на Лубянке из подследственногомогли выбить любые признания, – это тогда ни для кого уже не былотайной. А во-вторых, потому, что вообще не хотел втягиваться вдискуссию о виновности Ландау.

Эта его тактика оказалась правильной: Ландау выпустили. Решение,разумеется, принял Сталин. Но чтобы это не выглядело проявлениемслабости, уступкой настырному ученому, выдали Капице арестанта, закоторого он хлопотал, под его личную ответственность, подрасписку:…

Народному комиссару внутренних дел СССР тов. Л. П. Берия

26апреля 1939, Москва

Прошу освободить из-под стражи арестованного профессора физикиЛьва Давидовича Ландау под мое личное поручительство. Ручаюсь передНКВД в том, что Ландау не будетвести какой-либо контрреволюционнойдеятельности против советской власти в моем институте, и я примувсе зависящие от меня меры к тому, чтобы он и вне института никакойконтрреволюционной работы не вел. В случае, если я замечу состороны Ландау какие-либо высказывания, направленные во вредсоветской власти, то немедленно сообщу об этом органам НКВД.

П. Капица(Там же. Стр. 402)

История по тем временам уникальная. Но не эта её уникальностьзаставила меня к ней обратиться.



Есть в этой удивительной истории одна подробность, котораяроднит её с сюжетом рассказа Солженицына «Случай на станцииКречетовка»:…

Кто-то выдал. Подозрение участников группы пало на одного еёчлена К., которого я не назову, поскольку, во-первых, оно недоказано (ниже, на другом примере, я покажу, к каким ужаснымпоследствиям могут приводить такие недостоверные подозрения).Во-вторых, этот человек, когда началась война, добровольно пошел нафронт (подозревающие думают – чтобы смертью искупить свою вину) ипогиб. Основанием для подозрения служит лишь то, что именно емузнавший его с детства Корец передал текст, чтобы тот сосвоимидрузьями (рвущимися, по словам К., к действиям) размножили её нагектографе, изготовленном ими любительски (что и было сделано, хотякачество, по словам Кореца, было плохое – большей частью брак).

(Там же. Стр. 391)

Ситуация вполне банальная, и я не придал бы ей никакогозначения, если бы не одно обстоятельство.

Имя человека, который сообщил «органам» об отпечатанной нагектографе антисталинской листовке, автор книги, из которой япочерпнул все эти сведения (Е. Л. Фейнберг), не называет. Иправильно делает. Но от меня Евгений Львович, с которым я былхорошо и даже близко знаком, это имя не утаил. Это был, как ондоверительно мне сообщил, тот самый молодой поэт, образ которого врассказе Солженицына мелькнул на мгновенье в портрете «бледнолицеголейтенанта с распадающимися волосами», стихи которого,«никем непроверенные, откровенные» («Если Ленина дело падёт в эти дни – длячего мне останется жить?»), произвели такое сильное впечатление надругого лейтенанта, главного героя рассказа – Василия Зотова.

Первая моя реакция, когда я это услышал, была: «Нет! Не можетбыть! Не мог! Никак не мог такой человек стать доносчиком!»

Но, подумав, я вынужден был признать, что такое допущение, привсей его чудовищности, быть может, и не совсем безосновательно.

Предположение, что в первые же дни войны он добровольцем ушел нафронт, чтобы смертью искупить свою вину, – это, конечно, полнаяерунда.

Свою гибель в неизбежной грядущей войне с немецким фашизмом он –как и многие его сверстники – предрекал задолго до того, как этавойна на нас обрушилась:

В те годы в праздники возили

Нас по Москве грузовики,

Где рядом с узником Бразилии

Художники изобразили

Керзона (нам тогда грозили,

Как нынче, разные враги).

На перечищенных, охрипших

Врезались в строгие века

Империализм, Антанта, рикши,

Мальчишки в старых пиджаках,

Мальчишки в довоенных валенках,

Оглохшие от грома труб,

Восторженные, злые, маленькие,

Простуженные на ветру.

Когда-нибудь в пятидесятых

Художники от мук сопреют,

Пока они изобразят их,

Погибших возле речки Шпрее…

И доносчиком в точном смысле этого слова он, конечно, быть немог.

Но считать, что его товарищи, сочинившие антисталинскуюлистовку, были арестованы правильно, что их нельзя было неарестовать, и даже стать виновником (быть может, невольным) ихареста, – вполне мог.