Борис Годунов

Главным среди Никитичей был старший сын Фёдор Никитич, красивый, статный боярин, много лет считавшийся «первым щёголем» в Москве. Как отмечал голландский купец Масса, среди портных и московских купцов было принято «говорить, когда платье сидело на ком-нибудь хорошо: “Второй Фёдор Никитич”; он так ловко сидел на коне, что всяк, видевший его, приходил в удивление; остальные братья, которых было немало, походили на него»^^^.

Богатые, родовитые, именитые Никитичи явно выделялись среди русской аристократии, можно даже сказать, что они выдвигались на первое место среди вельмож. Во-первых, у них существовали родственно значимые связи с Царским «Домом Рюрика»; во-вторых, они занимали видные места в Боярской Думе, то есть в высшем органе управления, и, в-третьих, матримониальные связи Никитичей связали этот боярский род со многими другими представителями элиты, так что возник мощный боярский клан. Именно в силу подобных причин они потенциально могли стать как важной опорой власти Царя Бориса, так и первыми разрушителями её. Лидером этой «партии » несомненно являлся старший из Никитичей — Фёдор.

Примерно в 1590 году Фёдор Никитич женился на костромской дворянке Ксении Ивановне Шестовой, в иночестве Марфа (ум. 1631). В браке родилось шестеро детей: Татьяна (ум. 4 ноября 1612) — супруга князя И. В. Катырева-Ростовского; Борис (ум. 20 ноября 1592 года в младенчестве); Никита (ум. 29 ноября 1593 года в младенчестве); Михаил — будущий Царь (1596–1645); Лев (ум. 21 сентября 1597 года в младенчестве); Иван (ум. 7 июня 1599 года в младенчестве).

Семья Фёдора Никитича могла считаться образцовой: богатая, благочестивая, известная; дом был хлебосольным, что называется, «полная чаша ». Романовым было чем гордиться; у самого Царя они «первые гости» и «первые советники». Однако в ноябре 1600 года наступил полный крах. Всех Романовых арестовали, имущество конфисковали, а самих разослали по разным местам и монастырям. Несколько месяцев они провели в Москве под следствием, а в 1601 году Ксению Ивановну сослали в Заонежье в село Толвуя на берегу Онежского озера и принудили принять постриг под именем Марфы. Фёдора же Никитича отправили в Антониев-Сийский монастырь под Архангельском, где он принял постриг с именем Филарета. Двоих детей — Татьяну и Михаила — разлучили с родителями, и их на попечение взяла тётка — княгиня Марфа Никитична Черкасская.

Подобная же участь была уготована и другим Никитичам, а также и их родственникам: Сицким, Черкасским, Шестуновым, Карповым. Никто из них не был казнен, но из Никитичей только двое — Фёдор и Иван — пережили опалу, остальные умерли, но не по вине Бориса Годунова, хотя его в этом потом и обвиняли. Как заключал С. Ф. Платонов, «до нас дошло любопытное дело о ссылке Романовых; в нём имеется инструкция Царя, чтобы со ссыльными боярами обращались мягко и не притесняли их. Этот документ отлично оправдывает Бориса от излишних обвинений в жестокости во время его царствования...

Все эти кары и опалы выглядят неоправданными или, по крайней мере, необъяснимыми. Первоначально Романовы никаких личных властных поползновений внешне не выказывали и совершенно безоговорочно подписали Грамоту об избрании Бориса Годунова, принеся все клятвы, по сему поводу полагающиеся. Казалось бы, что же случилось? Почему Царю через два года после коронования понадобился разгром боярского клана? Несмотря на показную «тихость», боярское самомнение никуда не делось; чваниться своей «родовой честь » оставалось в порядке вещей. Здесь самое время привести точку зрения самих Романовых, которую отразил «Новый летописец», включающий отдельную главу: «О Фёдоре Никитиче с братьями». Это довольно пространный текст, который будет воспроизведён в обширном фрагменте, так как там содержатся важные детали и обмолвки, помогающие приблизиться к разгадке всего «дело Романовых».

«Царь же Борис, помышляя себе, что извёл царский корень, повелев убить Царевича Дмитрия, а потом и Государь Царь Фёдор Иванович преставился, желая царских последних родственников извести: братьев Царя Фёдора Ивановича Фёдора Никитича с братьями, а родство их ближнее — Царица Анастасия да Никита Романович от единых отца и матери; от Царицы Анастасии Романовны Царь Фёдор Иванович, а от Никиты Романовича — Фёдор Никитич с братьями. Царь же Борис не мог их видеть, желая оставшийся царский корень извести, и многих подучал людей их на своих господ донести; и по тем доносам хватал у них [Романовых] людей многих, которые за них стояли, и пытал их разными пытками; они же на государей своих ничего не говорили, терпели за своих государей в правде, не ведая за государями своими ничего [худого]. Потом же вложил враг [умысел] в раба в Александрова человека Никитича во Второго Бартенева.

Тот же Второй был у Александра Никитича казначеем и замыслил, яко же в древности окаянный Яким Кучкович^^^ умыслил на государя своего на князя Андрея Боголюбского, и пришел к братии своей со словами: “Идем, убьем государя своего, князя Андрея”, — так и свершилось; так же и сей окаянный Второй пришел тайно к Семену Годунову^^^ и возвестил ему: “Что Царь повелит сделать над государями моими, то и сотворю”. Семен же был рад и возвестил [о том] Царю Борису. Царь же Борис повелел сказать ему [Второму] о своем великом жаловании.

Семён же, замыслив со Вторым, положил всякое коренье в мешки и повелел ему положить [мешки] в казну Александра Никитича. Тот же Второй сотворил это и пришел доносить на государя своего, и про то коренье возвестил. Царь же Борис послал окольничего Михаила Салтыкова^^^ с товарищами и повелел расследовать [это дело]. Тот же окольничий Михаил поехал с тем Вторым и мешки с кореньем взял, иного ничего не искал, зная, что в доме ничего неправедного нет; и привезли те мешки на двор к Патриарху Иову, и повелел [Михаилу Салтыкову] собрать всех людей, и то коренье из мешков повелел выложить на стол, будто то коренье найдено у Александра Никитича, и того доносчика Второго поставили тут в свидетели. Тут же привели и Фёдора Никитича с братьями. Они же пришли, как агнцы непорочные к закланию, лишь возлагая упование на Бога и не боясь ничего, потому что не ведали за собой никакой вины и неправды. Бояре же многие на них как звери пыхали и кричали. Они же им не могли отвечать из-за такого многолюдного шума.

Федора же Никитича с братьями отдали приставам и повелели их заковать; родственников же их: князя Федора Шестунова и молодых Сицких и Карповых отдали приставам же. За князем Иваном Васильевичем Сицким послали в Астрахань и повелели его привести в Москву с княгиней и сыном, заковав. Людей же их [Романовых], которые за них стояли, схватили. Федора же Никитича с братьями и с племянником с князем Иваном Борисовичем Черкасским не единожды приводили к пытке. Людей же их, рабов и рабынь, пытали различными пытками и подучали, чтобы они на своих государей говорили. Они же отнюдь не помышляли ничего злого и помирали многие на пытках, и на государей своих не клеветали.

Царь же Борис, видя их неповинную кровь, держал их в Москве за приставами много времени; и, замыслив привести их к кончине, с Москвы разослал по городам и монастырям. Фёдора же Никитича послал с Ратманом Дуровым в Сийский монастырь и велел там постричь [в монахи]. Он же, государь [Фёдор Никитич], неволей был пострижен, но волей и с радостью великой и чистым сердцем ангельский образ воспринял, и жил в монастыре в посте и в молитве.

Александра Никитича с Леонтием Лодыженским сослал к Студеному морю к Усолью, называемому Луда; там его заточили в темницу; и по повелению [царя] Леонтий там его удушил, а погребен [Александр Никитич] был на Луде. Михаила же Никитича Романова с Романом Тушиным [царь] сослал в Пермь Великую, и повелел ему сделать тюрьму от города в семи поприщах; и там [Михаила Никитича] удавили, и погребен он там в пустынном месте, а над гробом его выросли два дерева, называемые кедры: одно дерево в головах, а другое в ногах^^*. Ивана же Никитича сослал в сибирский город Пелым со Смирным Маматовым; да к тому же Смирному послал Василия Никитича с сотником стрелецким с Иваном Некрасовым. Там же Василия Никитича удавили, а Ивана Никитича морили голодом.