Сапфик

— Но миледи, — послышался чей-то голос. — А как же вы?

У самой стены стоял мальчик.

Клодия улыбнулась ему.

— Привет, Джоб. Мы останемся. Финн и я используем… механизм в кабинете моего отца, для того чтобы связаться с ним в Инкарцероне. Это займёт некоторое время, но…

— А мастер Джаред, миледи? — На этот раз взволнованный девичий голос. — Где он? Он бы уж точно знал, что делать.

Раздался одобрительный гул. Клодия искоса взглянула на Финна.

— Джаред в пути, — резко сказала она. — Но мы уже знаем, как поступить. Истинный король найден, и те, кто когда-то пытался уничтожить его, не должны получить второго шанса.

Она контролировала ситуацию, но не убедила слуг в своей правоте. Финн это чувствовал. В воздухе витало тихое недовольство, невысказанные сомнения. Они знали её слишком хорошо, с самого детства. И хотя Клодия была полноправной хозяйкой, обитатели Поместья, вероятно, никогда не любили её по-настоящему. Она не могла достучаться до их сердец.

Финн взял её за руку.

— Друзья, Клодия права, предоставляя вам выбор. Я обязан ей всем. Если бы не она, я был бы уже мёртв, или того хуже — брошен обратно в ад Инкарцерона. Хотел бы я рассказать вам, что значит для меня её поддержка. Но это означало бы поведать вам всё об Инкарцероне, а я не стану этого делать, потому что не смею говорить о нём. Одна только мысль о Тюрьме причиняет мне боль.

Все напряглись: слово «Инкарцерон» прозвучало как заклинание.

Финн подпустил в голос дрожи.

— Я был ребёнком. Меня вырвали из прекрасной, мирной жизни и бросили в юдоль мучений, боли и голода. В преисподнюю, где мужчины убивают друг друга не моргнув глазом, а женщины и дети продают себя, чтобы остаться в живых. Я знаю, что такое смерть.

Я испытал на себе всю горечь нищеты. Я знаю, что такое одиночество, как оно безотрадно, как страшно бродить в лабиринте залов, полных тёмного ужаса и гулкого эха. Этому научил меня Инкарцерон. И став королём, я использую это знание. Больше не будет Протокола, не будет страха. Мы не станем жить в замкнутом мирке. Я приложу все усилия — клянусь вам в этом — и сделаю Королевство истинным раем, свободным миром для всех его жителей. И Инкарцерон тоже. Это всё, что я могу сказать вам. Всё, что могу обещать вам. Добавлю лишь, что, если мы проиграем, я скорее убью себя, чем вернусь туда.

На этот раз наступила какая-то особенная тишина. Как будто у всех сдавило горло.

И когда один из солдат взревел: «Я с вами, милорд!», то другой подхватил его слова, а затем третий, четвёртый, и внезапно весь зал наполнился шумом голосов, пока Ральф не крикнул пронзительно:

— Да хранит господь принца Джайлза!

И снова раздался рёв одобрения. Побледневший Финн улыбнулся.

Клодия наблюдала за ним, и когда их глаза встретились, она увидела в его взгляде едва заметное, но горделивое торжество.

«Кейро был прав, — подумала она. — Финн своими речами сможет проложить себе путь к короне».

Она обернулась. Сквозь толпу слуг к ней прорывался лакей, бледный и испуганный. Все умолкли при звуках его тонкого, взволнованного голоса.

— Они уже здесь, миледи. Армия королевы уже здесь.

25

Люди говорят, что в сердце Тюрьмы раскачивается огромный маятник. Или что там находится раскалённая до белизны комната, в которой жарко, как в ядре звезды. Сам же я полагаю, что если у Инкарцерона и есть сердце, то в нём царит ледяной холод, и выжить там невозможно.

Дневник лорда Каллистона

Тоннель стремительно сужался. Вскоре Кейро опустился на четвереньки и пополз по мелководью, с трудом держа горящий факел. Позади Аттии, ударившись спиной о потолок, охнул Рикс. Рюкзак он теперь нёс на животе.

Кажется, воздух теплеет?

— А что если коридор станет слишком маленьким? — спросила Аттия.

— Дурацкий вопрос, — буркнул Кейро. — Тогда мы сдохнем. Вернуться назад уже не получится.

Да, действительно, всё горячее и горячее. В воздухе повисла пыль, заскрипела на зубах. От передвижения на четвереньках колени и ладони покрылись ссадинами. Коридор съёжился до размеров трубы, и теперь путники пробирались сквозь багровое марево жара.

Рикс внезапно остановился и воскликнул:

— Вулкан!

— Что? — обернулся Кейро.

— Ну, представь себе, что сердце Тюрьмы — это огромный зал, заполненный магмой под чудовищным давлением?

— Ох, ради бога…

— И когда мы доберёмся до него, достаточно будет малейшего сотрясения воздуха, чтобы…

— Рикс! — сердито оборвала мага Аттия. — Хватит пугать — от этого никакого толку.

— А вдруг это правда? Нам же ничего не известно. Хотя мы могли бы догадаться. Мы могли бы сразу обо всём догадаться.

Аттия обернулась. Рикс лежал в воде, вытянувшись во весь рост, и держал в руке Перчатку.

— Нет! — вскрикнула Аттия.

Он поднял голову, и на лице его вновь появилось выражение, которое уже начинало её пугать — смесь лукавства и довольства. И вдруг он завопил на весь коридор:

— Я НАДЕНУ ПЕРЧАТКУ! Я СТАНУ ВСЕВЕДУЩИМ!

Кейро пополз назад, доставая на ходу нож.

— Ну всё, на этот раз я его прикончу, клянусь!

— КАК ТОТ ЧЕЛОВЕК В САДУ…

— В каком саду, Рикс? — осторожно спросила Аттия.

— А в таком, где-то тут, в Тюрьме. Ты знаешь.

— Не знаю. — Она схватила Кейро за запястье, не позволяя ему приблизиться к Риксу. — Расскажи мне.

Рикс погладил Перчатку.

— Был тут сад, в нём росло дерево с золотыми яблоками. И если съесть одно яблоко, то станешь всезнающим. Сапфик перелез через ограду, убил многоголовое чудище и сорвал яблоко. Потому что хотел знать, понимаешь, Аттия? Он хотел узнать, как совершить Побег.

— Понятно, — откликнулась она и подползла поближе к Чародею, заслоняя его от Кейро.

— Из высокой травы выползла змея и стала подначивать: «Давай, давай, съешь это яблоко, не трусь!» И тогда Сапфик остановился, держа яблоко у рта — он понял, что змея и есть Инкарцерон.

— Пропусти! — взревел Кейро.

— Спрячь Перчатку, Рикс. Или отдай мне.

Пальцы Чародея ласкали тёмные чешуйки.

— Откусив от яблока, он осознал бы, насколько мал, насколько ничтожен. Увидел бы себя — крохотную искорку в бескрайности Инкарцерона.

— Значит, он не стал есть?

Рикс слепо уставился на Аттию.

— Что?

— Ну, в той книжке… Он не съел яблоко?

Наступила тишина. По лицу Рикса пробежала тень, потом он нахмурился, спрятал Перчатку под плащом и сварливо пробурчал:

— О чём ты? Какая книжка? Чего мы вообще тут застряли?

Она с минуту понаблюдала за Риксом, потом лягнула пяткой Кейро. Тот развернулся, бормоча себе что-то под нос. На сей раз опасность миновала, но она была так близка! Надо как-то изловчиться и отобрать у Рикса Перчатку. И чем скорее, тем лучше, пока он окончательно не спятил.

Развернувшись на скользкой грязи, она двинулась было следом за Кейро, но уткнулась в его башмаки, потому что тот застыл на месте.

Она подняла голову и в свете факела увидела, что коридор заканчивается тупиком, округлый свод которого выложен неровным камнем. Сверху на путников взирала горгулья, нагло вывалив язык. Изо рта её сочилась вода, оставляя на стене зелёную слизь.

— И что, это всё?! Конец?! Мы не можем даже повернуть обратно!

— Конец тоннеля, но пока не конец пути, — ответил Кейро, перевернувшись на спину и глядя куда-то вверх. — Смотри.

В потолке над его головой зияла дыра, по окружности которой бежали странные письмена на незнакомом языке.

— Это язык сапиентов, — сказал Кейро и отпрянул от посыпавшихся на него с факела искр. — На нём писал Гильдас. И глянь ещё на это.

Орёл. У Аттии зашлось сердце, когда она увидела знак, который носил на своём запястье Финн — раскинувшая крылья птица с короной на шее.

Из центра дыры свисала сплетённая из цепей лестница — её звенья покачивались прямо над Кейро.

— Ну, Ученик, поднимайся, — спокойно велел Рикс из темноты.