Полужизни

— Кажется, да. Он знаменитость?

— Еще какая.

— Но ты назвала их Нулями Нового Тысячелетия…

— В итоге нулем становится каждый, кто-то раньше, кто-то позже, — перебивает Мэри. — Дуна обозвал Эйдена напыщенным козлом, а Марта бросилась защищать. Заявила, что Дуна и прочие — полные ничтожества, а она согласна считаться напыщенной вместе с Эйденом. То есть Марта приняла позицию Эйдена, точнее, сделала вид, что приняла. Отбив атаку Дуны, она наконец исполнила свою мечту — произвела впечатление на Эйдена. Они вдвоем поехали в Сохо, в уютном индийском ресторанчике с удовольствием раскритиковали профессиональные достижения Дуны и остальных, а завершили вечер в отеле, который забронировала «Таймс». В номере Эйдена, разумеется…

— Название отеля ты знаешь?

— «Конрад», — смерив меня удивленным взглядом, отвечает Мэри, — в бухте Челси.

Слава богу, не «Драммонд»!

— С формальной точки зрения они действительно занимались сексом.

— То есть?

— Проникновение произошло, но к нему все и свелось: Эйден сплоховал.

— Это Марта тебе сказала?

— Когда Эйден ее бросил, Марта рассказывала о памятной ночи даже родителям. Она, мол, ничего не понимает, хотя привыкла разбираться в каждой мелочи. Для Марты все должно было иметь смысл, иначе она не могла физически. В ту ночь плохонький секс ее не расстроил, ибо главным она считала другое. Эйден сказал, что любит ее с тех пор, как встретил на собеседовании в Тринити. — Мэри спрыгивает с подоконника и начинает мерить шагами комнату. Голос звенит от возбуждения, словно она переходит к самой важной части рассказа. — Эйден сказал именно то, что хотела услышать Марта: она необыкновенная, он не отвечал ей взаимностью, потому что испугался своих чувств, и так далее. Эйден даже о будущем говорил: они не должны расставаться ни на секунду. Утром он ушел рано — спешил на занятия в аспирантуре при Национальной портретной галерее. «Я позвоню, — пообещал Эйден, целуя ее на прощанье. — Соскучиться не успеешь». — Мэри смеется. — Марта как настоящая писательница безоговорочно верила в силу слов. Если она запомнила эти слова, значит, Эйден выразился именно так.

— Он не позвонил. — Вместо вопроса получается утверждение.

История Марты звучит пугающе знакомо. Со мной Эйден повел себя точно так же — объяснился в любви, предложил руку и сердце, целую ночь сжимал в объятиях, а наутро охладел и с каждым следующим днем отстранялся все больше. Потом он перевез вещи ко мне, то есть физически стал ближе, но эмоционально, духовно и чувственно — дальше.

— Эйден связался с ней, но далеко не сразу, — отвечает Мэри. — Марта писала ему, звонила — безрезультатно. В полном отчаянии она целую неделю ежедневно караулила у Национальной портретной галереи. Эйден не появился. Тогда Марта справилась в администрации. Ей ответили, что аспирантура у Эйдена закончилась неделю назад. Где его искать, она не представляла. Эйден не оставил ей домашний адрес и не сказал, куда отправится после Тринити. Бедняжка бродила по городу и рассказывала о своих бедах каждому встречному — официантам, барменам, таксистам. Словом, вела себя как полная идиотка, и плевать ей было, как она выглядит со стороны. Марта хотела понять, почему так вышло, почему мужчина, который поклялся в вечной любви, взял и исчез.

Я морщусь от табачного дыма, хотя окно распахнуто, а Мэри давно докурила последнюю сигарету.

— Мужчины часто клянутся в любви, чтобы затащить женщину в постель. — Такой ответ кажется самым рациональным.

— Нет! — чуть ли не кричит Мэри. — Признания в любви Марта выслушивала уже в его постели. Она и без романтической брехни согласилась бы на что угодно, и Эйден прекрасно это понимал. Он объяснился в любви, чтобы спасти уязвленную гордость. Он же перфекционист и желает быть лучшим во всем. Как любовник он явно сплоховал и понял: чтобы спасти ситуацию, нужно срочно включать красноречие! — Глаза Мэри напоминают серые льдинки, каждое слово сочится горечью. — Страстный шепот о вечной любви стал ложным маневром. Какая уж тут искренность! Эйден хотел, чтобы Марта считала его лучшим любовником на свете, и получилось именно так. Говорю же, писательница Марта свято верила в силу слов. Посредственный секс? Ерунда! Главное, она услышала то, о чем мечтала. Ночь с лживым импотентом стала самой волшебной в ее жизни…

— Хватит!

Не желаю больше слушать, довольно с меня! Но я все-таки спрашиваю:

— Где это случилось? Где она повесилась? Здесь?

Изо всех сил стараюсь отодвинуть воспоминание о чувстве, с каким я переступила порог Гарстед-коттеджа. Меня тянуло сюда как магнитом. Казалось, здесь мне самое место.

— На первом этаже, — без всякого выражения отвечает Мэри. — Пошли, покажу.

— Нет! Так ты для этого привезла меня сюда? Я не хочу ничего видеть!

— По-твоему, я там тело Марты прячу? Ничего подобного. Там просто выставка. Ты же любишь искусство? — Мэри щурится и, не давая мне ответить, добавляет мелодичным голосом, от которого у меня по коже бегут мурашки: — У Эйдена открылась персональная выставка, и он послал Марте приглашение.

— Это было до или после ночи в «Конраде»? — Пусть говорит, лишь бы вниз не тащила!

— После. Прошло не меньше двух недель. Марта училась жить с тем, что Эйден не позвонил «так быстро, что она соскучиться не успеет», что он лжец и без него лучше, а тут, бац, приглашение на закрытый показ. Оно пришло через издательство. Никакой записочки, ничего личного — стандартный бланк галереи. Влюбленная идиотка тотчас воспарила к небесам. Она так устала от страданий, что хваталась за любую соломинку.

— Так она пошла?

— А ты как думаешь? Разумеется! Мать отправилась с ней якобы для моральной поддержки, а на самом деле — чтобы поманить Эйдена деньгами. Будешь любить Марту — нищим не останешься.

— Получается, она хотела его подкупить?

Мэри ухмыляется, заметив мое удивление.

— Для тех, кто посылает дочерей в Виллерс, это обычное дело: ящик шампанского директрисе — и блестящая характеристика в кармане. Марта тотчас разгадала план мамочки, но, не зная, как иначе заполучить Эйдена, спустила все на тормозах. На показе он едва взглянул на нее. Марта подошла к нему сама и спросила, зачем он ее пригласил. «Ты ведь интересуешься моим творчеством, — пожал плечами Эйден. — Всегда же интересовалась! Вот я и подумал, что ты захочешь прийти».

— Поверить не могу, что он такой черствый! — заявляю я, когда возвращается дар речи. Если судить по словам Мэри, Эйден почти садист!

— Нет, веришь! — Мэри словно пытается внушить мне эту мысль. — Марта расстроилась, а Эйден назвал ее обманщицей. Он, дескать, полагал, что Марта ценит его творчество, хотя на личном фронте у них ничего не вышло. Так и выразился, «не вышло», как будто он усилия прикладывал. Тут Марта не выдержала — ляпнула, что на интервью солгала и считает личную жизнь важнее работы. Мол, Дуна и остальные правы: он действительно напыщенный козел. Получилось неловко, ведь кое-кто из «звезд» присутствовал на показе. Только с Сесили получилось еще неловче. — Мэри с отвращением качает головой. — Марта наконец поняла: сказка, которой она столько лет тешилась, умерла. Эйден пригласил ее не просто так: он знал о ее чувствах, знал, что взаимностью ответить не способен, но надеялся, что она все равно купит одну из его жутких картин. А вот ее мать не подозревала, что сказочке конец, и принялась обхаживать Эйдена, намекала на размеры семейного состояния, долго выбирала картину, колебалась, одну купить или две. Марта отвела мать в сторонку и попросила ничего не покупать, но та лишь отмахнулась. В итоге мать пошла на уступку — купила не две картины, а одну, но не поверила Марте, когда та заявила: «Я хочу, чтобы выставка провалилась». Ведь в запале Марта могла запросто наломать дров, а через секунду взять свои слова обратно, вот Сесили и подумала: у дочки очередной заскок. Только все было иначе… — Мэри замолкает.

— Иначе, потому что Марта твердо решила с ним порвать? — неуверенно спрашиваю я, понимая, что сама с Эйденом не порву, даже если он давно со мной порвал. Я люблю его безоговорочно, что бы он ни совершил. Оказывается, простив себя, можно простить кого угодно.