Полужизни

— Да, могу приступить немедленно.

— Вы багетчица?

— Я… — Вопрос застал врасплох, но я постаралась себя не выдать. За время работы у Сола я не сделала ни одного багета и понятия не имела, что к чему. Только интуиция подсказывала, что «нет» говорить нельзя. Продолжить разговор с Эйденом хотелось не меньше, чем пару минут назад — сбежать. Просто так он от меня не отделается! Необъяснимое влечение к незнакомцу пугало. — Сейчас я без работы, — призналась я. — Какое-то время работала у Сола в Галерее Спиллинга, но потом…

— Сколько вы у него работали?

— Почти два года.

— Ясно… (Он улыбается или усмехается?) И что думаете о Хансарде как о багетчике?

— Ну… трудно сказать… — промямлила я, понимая, что каждый багетчик работает по-своему, но говорить об этом вслух неразумно.

— Так он обучил вас? — допытывался Эйден.

— Нет, — призналась я, решив, что лучше честность, чем вранье и отговорки. — Рамами занимался Сол, а я была администратором — отвечала на звонки, общалась с клиентами, находила покупателей на картины…

— За два года вы не обрамили ни одной картины?

Я покачала головой.

— Если приведу вас туда, — он кивнул на мастерскую, — и скажу: приступайте, вы сориентируетесь?

— Нет.

— Тогда вы мне не подходите. Я багетчик и ищу помощника, чтобы выполнять в два раза больше заказов, — проговорил он медленно и четко, словно глупому ребенку, и испачканной в краске рукой откинул волосы с глаз.

— Я научусь, — пообещала я. — На лету все схватываю.

— Вы администратор, а мне администратор не нужен, причем Хансарду я об этом говорил. Увы, он не слушает. Неудивительно, в голове у него полный бардак. Да вы наверняка в курсе, раз у него работали!

Неужели он меня испытывал? Я не собиралась чернить Сола, который всегда хорошо ко мне относился.

— Нельзя одновременно быть багетчиком и директором картинной галереи, — продолжал Эйден. — Хансард хватается за все и в результате по-настоящему ничем не занимается. Поэтому я и поинтересовался вашим мнением. Его рамы откровенно дрянные: он ни бескислотную бумагу, ни картон для паспарту не использует. — Наверное, вид у меня был совершенно озадаченный, потому Эйден тяжело вздохнул и проговорил: — Основная функция рамы — защитная, то есть когда снимут раму, картина должна быть в таком же состоянии, в каком ее туда поместили, сколько бы времени ни прошло. Это — первое, что должен усвоить багетчик.

Либо я совершенно запуталась, либо Эйден собрался предложить мне работу.

— Вы ведь Рут, правильно?

Уверенность в себе испарялась, словно пот. Вспомнилось последнее сообщение, которое Сол оставил на моем автоответчике. «Я дал тебе блестящие рекомендации. Если Эйден не дурак, он за тебя ухватится».

— Почему вы хотите здесь работать?

Это что, собеседование?

— Возможно, прозвучит банально, но я люблю искусство, — зачастила я, стараясь скрыть нервозность. — Нет ничего прекраснее…

— Насколько мне известно, вы тот еще администратор, — процедил Эйден. — Разругались с клиенткой Хансарда, прибыльного заказа его лишили.

— Кто вам сказал? — спросила я, отчаянно пытаясь сохранить спокойствие.

— Хансард, конечно, кто же еще?

Эйден, похоже, не врал, зачем ему? Гнев большой свинцовой гирей раздавил остатки здравого смысла. Сол выманил меня из дома и заставил прийти сюда, предварительно лишив малейшего шанса получить работу. Окончательно сломленная, я смотрела под ноги и умоляла себя не устраивать скандал. Сегодняшний случай далеко не единственный. В воспаленном сознании он стал магнитом, к которому железными опилками потянулись неприятные воспоминания. Тот же ужас, только в другом проявлении! После выпавших на мою долю мытарств страх, досада и унижение уже не внове. Каждое из этих чувств испытано и пропущено через себя, каждое узнаю, как старого друга, почти родственника.

— Простите за беспокойство, — буркнула я и зашагала прочь.

— Что, критика не по нутру?

Издевательский тон окончательно вывел из себя. Если бы не злость на Сола, я вряд ли решилась бы на то, что сделала дальше. «Бесстрашие — это страх, которым правят бесы» — где я это вычитала? Я развернулась и медленно, отсчитывая шаги, двинулась обратно к Эйдену.

— Основная функция моей психики — защитная, то есть по окончании разговора с вами я должна быть в таком же состоянии, в каком сюда приехала, — надменно заявила я. — Прошу вас, забудьте о моей просьбе и моем приходе вообще. Всего доброго!

Я побежала к машине, и на сей раз меня не окликнули. Я упала на сиденье и, тяжело дыша, захлопнула дверцу. Следовало навести порядок в мыслях. Насчет Эйдена я ошиблась и ничего особенного не почувствовала. Вообще ничего. Ошиблась я и насчет Сола: думала, он обо мне заботится, а он издевался.

Что же делать? Где работу искать? В галерее сблизиться с картинами и художниками не получалось. Мир искусства тесен, а спиллингский — тем более, я осознала это только что, не получив работу из-за недавнего скандала с клиенткой. Вряд ли Сол рассказал об этом только Эйдену. Можно, конечно, отправиться в Лондон, но тогда прощай любимый домик в парке! Интуиция подсказывала: вместе с ним я потеряю все.

Разумеется, я могла устроиться на обычную работу — уборщицей или кассиром в ресторан фастфуда, но к чему себя обманывать: нет, не смогла бы. Как бы я ни нуждалась в деньгах (а нуждалась я отчаянно), на все ради них я бы не пошла. Если нет занятия по душе, зачем жить? По привычке? Думаю, не стоит.

Я включила зажигание и тут же выключила. Отравление угарным газом — простейший вариант, тем более есть машина, и я в ней сижу. Если в багажнике найдется шланг, приступлю немедленно.

Мысли перепутались. В них вдруг возникли Он и Она, и в кои-то веки между нами не было противоречий. Неужели, сведя счеты с жизнью, я перераспределю вину за случившееся? Я ведь взяла вину на себя и несу ее бремя в одиночку. Я так устала. Потом… пусть кто-нибудь высчитывает оптимальные, справедливые для всех троих пропорции.

Услышав громкий стук, я вздрогнула и от сильного головокружения не сразу разобрала, что у машины стоит Эйден. Вот так штука! За пару секунд я напрочь о нем забыла. Эйден Сид потерял для меня интерес, как и весь мир, который я собралась покинуть. Не буду обращать внимания, пусть себе стучит.

Эйден распахнул дверцу.

— Что с вами? — испуганно спросил он. — У вас такой вид!

— Оставьте меня в покое!

— Вам плохо? Помощь нужна?

Очень хотелось пить. Весь день я ничего не ела и не пила — слишком сильно нервничала — и сейчас представила чашку горячего чая, стакан шипящей колы, да пусть даже выдохшейся… Из глаз потекли слезы. Может человек одновременно мечтать о смерти и о коле?

— Я полная идиотка! — прошептала я.

— Ваши профессиональные качества можно обсудить потом, — сказал Эйден. — Из-за таких, как я, расстраиваться не стоит. Не умею я собеседования проводить. Никогда подчиненных не нанимал, всю жизнь один. Если по-прежнему хотите работать у меня, я вас беру.

— Нет, не хочу. — Я вытерла слезы.

Эйден присел на корточки у раскрытой дверцы.

— Рут, Сол Хансард не обливал вас грязью. Наоборот! Сол лишь сказал, что вы нечаянно обидели его постоянную клиентку, от которой он мечтал избавиться. Если от клиента мечтает избавиться мягкий человек вроде Сола Хансарда… В общем, кошмарные клиенты есть у каждого из нас, спросите любого багетчика. Такие мнутся, жмутся, заставляют решать за них, а потом встают в позу и хают работу. Меня особенно раздражают неврастеники, которые вдруг замечают под стеклом пылинку, требуют снять раму и вычистить стекло. Приходится ставить новую раму, естественно, бесплатно.

Голова моя безвольно поникла, ладони взмокли — я поняла, что теряю сознание. К счастью, Эйден меня поймал.

— Что с вами? — с тревогой спросил он. — Давайте я отвезу вас в больницу!

— Все нормально! — проговорила я скорее для самой себя. — Я просто устала и проголодалась. Сейчас поеду домой и…