Движение

Два лакея слезли с запяток, двигаясь так, словно руки и ноги у них в лубках. Неизвестно, сколько они простояли, вцепившись одеревенелыми руками в поручень. Элиза, не утерпев, пока они откроют дверцу, толкнула её ногой. Она едва не заехала лакею по носу, но тот, мгновенно оправившись от неожиданности, подставил невысокую лесенку и помог герцогине Аркашон-Йглмской вылезти из кареты — хотя ещё вопрос, кто кому помогал. Мастифы Сцилла и Харибда уселись, не сводя глаз с Элизы и выметая хвостами на дорожке аккуратные, свободные от гравия сектора.

Элиза была одета в тёмное — то ли для путешествия, то ли по печальному поводу, то ли по обеим причинам сразу; голову её покрывал чёрный шёлковый шарф. Ей давно перевалило за сорок; внимательный наблюдатель (а в эту женщину многие вглядывались внимательно) мог предположить, что в золоте её волос кое-где пробивается серебро. Кожа в уголках глаз и рта честно свидетельствовала о возрасте.

Число её поклонников с годами не уменьшилось, но состав их изменился. Когда-то, юной особой в Версале, она обратила на себя внимание короля; тогда её домогались любвеобильные придворные щеголи. Теперь, пройдя через замужество, роды, оспу и вдовство, она сделалась объектом интереса со стороны влиятельных сорока-, пятидесяти- и шестидесятилетних мужчин, которые шёпотом обсуждали её в клубах и салонах. Иногда кто-нибудь из них, расхрабрившись, совершал вылазку и дарил ей загородный дворец или что-нибудь в таком роде. Дело всегда кончалось тем, что он отступал, потерпев поражение, но не потеряв достоинства, покрытый боевыми шрамами и заметно выросший в глазах снедаемых любопытством товарищей. Быть отвергнутым дамой, которая, по слухам, спала с герцогом Монмутским, Вильгельмом Оранским и Людовиком XIV, значило отчасти приобщиться к этим легендарным фигурам.

Ничего из сказанного, разумеется, не имело значения для Каролины, потому что Элиза никогда не говорила с ней о своих воздыхателях, а когда они оказывались вдвоём, было решительно не важно для обеих. Однако на людях Элиза должна была себе об этом напоминать. Для Каролины Элизина репутация была ничто, для остальных — всё.

— Я прогуляюсь по саду с её высочеством, Мартин, — сказала Элиза. — Езжай в конюшню, позаботься о лошадях и о себе.

Дамы Элизиного ранга редко утруждали себя подобными мелочами, но Элизу всегда заботили практические частности и никогда — сословные рамки. Если Мартин и удивился, то не подал виду.

— Спасибо, госпожа, — невозмутимо произнёс он.

— Лошадьми займутся наши конюхи — можешь передать им, что я велела, — сказала Каролина. — А ты, Мартин, позаботься о себе.

— Премного благодарен, ваше высочество, — отвечал Мартин. В голосе его сквозила усталость, но не от долгой дороги, а от знатных дам, полагающих, будто он не в состоянии приглядеть за собственными лошадьми. Он тряхнул вожжами, и упряжка тронулась с места, натягивая постромки. Лакеи, успевшие немного размять ноги, вспрыгнули на запятки; псы заскулили, не зная, оставаться им с хозяйкой или бежать за каретой. Элиза взглядом заставила их умолкнуть, а Мартин нечленораздельным возгласом позвал за собой.

— Идёмте к калитке, не будем говорить через прутья, — сказала Каролина и двинулась в ту же сторону, что и карета. Элиза зашагала по дорожке. Они шли по разные стороны ограды на расстоянии вытянутой руки, но Каролина пробиралась через лес, а Элиза ступала по гравию. — Вы же не прямо из Лондона?

— Из Антверпена.

— А. И что герцог?

— Шлёт вам поклоны и соболезнования. Как вы знаете, он всегда восхищался Софией и желал бы присутствовать на похоронах. Однако он встревожен последними вестями из Лондона и не хочет уезжать туда, куда письма идут дольше.

Они подошли к калитке. Каролина взялась за щеколду, но Элиза её опередила: отодвинула засов, распахнула калитку и бросилась принцессе на шею. Как непохоже это было на церемонные встречи, которые предстояли Каролине до конца дня! Когда наконец маленькая женщина выпустила высокую из объятий, щеки её, которых не коснулись ни румяна, ни пудра, блестели от слёз.

— Лет в шестнадцать я жалела себя и злилась на мир за то, что сперва рабство, а затем смерть отняли у меня мать. Теперь, подсчитывая сумму ваших утрат, я стыжусь своей тогдашней слабости.

Каролина ответила не сразу. Отчасти потому, что её тронула и даже смутила такая прямота женщины, прославленной своей сдержанностью. Отчасти потому, что сзади раздался шум. Мартин круто повернул на углу ограды, и теперь карета грохотала по другую сторону Тойфельсбаума.

— Иногда мне кажется, что я и есть сумма моих утрат, — сказала наконец Каролина. — И коли так, каждая утрата делает меня больше. Надеюсь, мои слова не слишком вас расстроили, — торопливо добавила она, потому что по телу герцогини прошла лёгкая судорога рыдания. — Однако так я ощущаю мир. И знаете, мне чудится, будто я наследница Зимней королевы, хоть и не связана с ней по крови. Я думаю, что мне суждено вернуться в Англию вместо неё. Вот почему я попросила вас купить Лестер-хауз, в котором она родилась.

— Я не купила его, а вложила в него средства, — ответила Элиза.

— Тогда я надеюсь, что ваши вложения окажутся не напрасными.

— У вас есть основания полагать иначе?

— Ваши новости из Антверпена, и другие, доставленные мне в последнее время, заставляют усомниться, что я когда-нибудь увижу Британию, не говоря уже о том, чтобы ею править.

— Вы будете ею править, дорогая. Мальборо тревожит судьба не страны, а одного полка, близкого его сердцу и недавно ставшего жертвой якобитов. Он беспокоится о некоторых офицерах и сержантах и пытается выяснить их судьбу.

— То, что случилось с одним полком, может случиться со всей страной, — сказала Каролина и обернулась на собачий лай в дальнем конце древесного гордиева узла. Мартин по-голландски звал собак назад. Вероятно, они погнались за белкой, которых здесь был легион.

Вновь повернувшись к Элизе, Каролина поняла, что та оценивающее её разглядывает. Очевидно, герцогиня осталась довольна увиденным.

— Я рада, что мой сын вас нашёл, — сказала она.

— Я тоже, — призналась Каролина. — Скажите честно: вы искали в саду меня или его?

— Я знала, что вы будете вместе. Сдаётся, мы не намного с ним разминулись. — Элиза сняла с перламутровой пуговки на принцессиной талии длинный белокурый волос.

— Он вас ждал и был уверен, что вы приедете неожиданно. Он ушёл прогуляться с каким-то англичанином.

Элиза внезапно выступила вперёд, твёрдой рукой отодвинув Каролину. Лицо её было встревожено, вторая рука метнулась за пояс. Кто-то ломился к ним через Тойфельсбаум. Сцилла и Харибда носились вдоль ограды, как очумелые, ища дыру.

Из зарослей вышел человек и остановился. Первым делом они заметили, что в руке у него кинжал, и только потом — что это один из Элизиных лакеев. Парик он потерял, продираясь через Тойфельсбаум, но его можно было узнать по ливрее. По лицу вряд ли; оно было искажено страхом и яростью; Каролина предположила, что так выглядит боевой раж.

— Ян, в чём дело? — спросила Элиза.

Ян посмотрел на дорогу, убедился, что Сцилла и Харибда отыскали калитку и теперь носятся кругами, прикрывая тыл, после чего, так ни слова и не сказав, шагнул назад в заросли.

Что-то толкнуло Каролину в плечо — это была Элиза. Принцесса попыталась отставить ногу, чтобы не рухнуть, но Элиза предусмотрительно сделала ей подсечку. Они упали, Каролина снизу. Элиза, вместо того чтобы приземлиться на неё всей тяжестью, подставила ладони и оказалась на четвереньках. В следующий миг она выпрямилась и, сидя на лежащей принцессе, обвела взглядом местность.

Второй лакей вышел с противоположной стороны и теперь присоединился к Сцилле и Харибде у калитки. У него тоже был в руке кинжал. Однако Элиза не дала принцессе встать. По дороге прогрохотал экипаж — бедняга Мартин еле-еле сдерживал готовых понести лошадей.

— Что случилось? — вопросила Элиза, когда он наконец остановил упряжку.

Кучер тоже не торопился отвечать. Он привстал на козлах и оглядел лес. В руке он держал пистолет и поворачивал его вместе со взглядом, чтобы; увидев, выстрелить в тот же миг.