Страница 90 из 115
Как? Собственным и нового чекана?
890Да!
Что ж! Помолись особым божествам своим!
Эфир, питатель мыслей, языка рычаг,
Со мною будь! Ищейки — ноздри чуткие,
Слова хватать и расщеплять позвольте мне!
Совершается жертвоприношение.
Ода
Мы пришли и здесь собрались
Выслушать от хитроумцев,
Как из-за стихов и песен
В боевой пойдут поход.
Распален язык отвагой,
Нрав свиреп, ужасно сердце,
Мысли быстры и легки.
Знаем, будет спор жестокий,
Утонченно, изощренно
Будет говорить один,
А другой, с корнями вырвав
900Слов стволы,
Бросит их. И хруст промчится
По ристалищу речей.
Хор пляшет.
Для прений время настает. Так говори ж искусно,
Не подражая никому, по-своему и тонко.
Эпиррема
Каков я сам и каково мое искусство, после
Я всесторонне разъясню. Сперва ж его ошибки
Разоблачу и докажу, что он — бахвал и гаер
910И вводит зрителей в обман. Немало уж и Фриних 375
Морочил нас. Сперва, лицо закутав покрывалом,
Сажает в одиночку он Ахилла иль Ниобу —
Трагические чучела. Они молчат, не никнут.
Клянусь богами, да!
А хор четыре песни кряду,
Топоча оземь, пробубнит. Актеры ж все ни слова.
А мне вот нравилось, клянусь, молчанье их не меньше,
Чем нынешняя болтовня.
Ты глуп и неотесан,
Поверь мне!
Видимо, что так. Зачем же так чудит он?
От шарлатанства, для того чтоб зритель ждал смиренно,
920Пока откроет рот Ахилл. Тут и конец всей драме.
Каков мошенник! Нагло как обмануты мы были!
(Эсхилу.)
Чего ж мычишь ты, что рычишь?
Боится обличений.
Покуда он дурачит вас, подходит к середине
Потеха. Дюжину еще словес прибавит бычьих,
С бровищами, с хвостищами, как пугала ребячьи,
А зрители ни бе, ни ме.
О, горе!
Помолчи ты!
Не скажет слова в простоте.
(Эсхилу)
Да не скрипи зубами!
Скамандры всё, 376и крепости, и на щитах звенящих
Орлы-грифоны, медь и блеск речей головоногих, —
Понять их — величайший труд.
Да, видит Зевс, вот так же
930И я промучился без сна всю ночь! Понять старался,
Что значит рыжий конь-петух. Ну что это за птица?
Невежда! Знак на кораблях такой изображают.
Я ж коне-петухом считал павлина Филоксена.
А ты, посмешище богов, какие пишешь драмы?
Да не про коне-петухов, не про козлов-оленей,
Как любишь ты, как чертят их на завесах мидийских. 377
Ничуть! Когда из рук твоих поэзию я принял,
940Распухшую от пышных слов, надутую от бредней,
Сперва ее я подсушил, от тучности избавил
Пилюлями истертых слов, слабительным из мыслей
И кислым соком болтовни, настоянным на книжках.
Потом на песнях воспитал Кефисофонта 378тонких.
Герой не мямлит у меня и вздора не городит,
Нет, выходя, он всякий раз свое происхожденье
Сперва рассказывает.
Да, твое намного хуже.
С начала драмы ни один актер не остается
Без дела. Всем даю слова: и женщинам, и слугам, 379
И девушкам, и господам, старухам даже.
Боги!
950Какой ты казни заслужил за дерзость?
Зевс свидетель!
Любовь народа — цель моя!
Дружок, молчал бы лучше,
Тебе не очень-то к лицу такие разговоры!
Витийствовать я научил вас всех.
Ну да, негодный!
А лучше прежде, чем учить, ты сам бы разорвался.
Безмены ввел я и углы и меры красноречья,
Чтоб можно было весить, жать поэзию и мерить,
Стругать, слесарничать, паять.
Вот-вот, паять, — согласен.
Заговорил я о простом, привычном и домашнем.
960Меня проверить всякий мог. В ошибках каждый зритель
Мог уличить. Но я не врал, не фанфаронил вздорно,
Не надувался как индюк, не надувал сограждан,