Обман Зельба

В половине второго пришла компания молодых женщин. Они поставили свои велосипеды, расселись за длинным столом рядом со мной и шумно продиктовали свои заказы нехотя притащившемуся официанту, который после них наконец подошел и ко мне. Получив свое пиво или вино, женщины еще больше оживились.

— Ну что, идем сегодня играть в кегли?

— Но только без мужчин!

Все они, конечно же, были непохожи одна на другую, но при этом казались одинаковыми. Немножко модные, немножко спортивные, немножко домохозяйки, немножко мамаши. Я представил себе их семейную жизнь. Они верны своим мужьям, как те верны своим автомобилям. Они весело и ловко управляются со своими детьми. Иногда в их резком смехе слышится страх. При мысли о том, как строится немецкая семья, поневоле думаешь: неудивительно, что у нас не было революции.

В два часа мой салат с колбасой был съеден, а яблочное вино выпито. Вендт так и не появился. Я поехал обратно в больницу. Мне сказали, что он ушел около часа назад. Я постучал к Эберляйну.

— Войдите!

Он стоял у окна в белом халате и смотрел в парк.

— Сначала пропадали ваши пациенты, теперь врачи. — Я рассказал ему о несостоявшейся встрече с Вендтом. — У вас были на днях два господина из Федерального управления уголовной полиции? Или еще кто-нибудь? Высокий, широкоплечий, лет сорока пяти, по виду может быть кем угодно — от банкира до пастора; в зеркальных очках? Расспрашивал вас о вашей бывшей пациентке Леоноре Зальгер, о докторе Вендте или об обоих?

Эберляйн опять не торопился с ответом. По-моему, это психотерапевтический трюк, с помощью которого собеседника заставляют нервничать. Но на этот раз в его поведении появилось что-то новое. Эберляйн, похоже, был встревожен. Между бровей у него пролегла резкая вертикальная складка, которой я у него раньше не замечал; кроме того, он время от времени нетерпеливо, раздраженно постукивал палкой по полу.

— На кого вы, собственно, работаете, господин Зельб? Все еще на отца Леоноры Зальгер?

— Нет у нее никакого отца. Именно поэтому, как я предполагаю, доктор Вендт и угостил меня небылицами про несчастный случай. Он думал, что фальшивый отец не рискнет появиться здесь собственной персоной и вынужден будет довольствоваться фальшивой историей. Но фальшивая история была слишком неправдоподобной, а фальшивый отец не побоялся явиться сюда — в зеркальных очках или без них… На кого я работаю? Теперь уже не на него и вообще ни на кого. У меня нет заказчика — только объект поиска, источник постоянных проблем.

— Это нормальное явление в работе частного сыщика?

— Нет. Идеальный вариант — когда этот «объект» одновременно является и заказчиком. Как у вас. Частный детектив, как и психотерапевт, не должен работать бесплатно. В нашем деле клиент, не испытывающий страданий, тоже не имеет шансов на исцеление.

— А что, сыщики тоже лечат? Я думал, они расследуют.

— И здесь тоже есть сходство с вашей профессией: пока мы не выясним, что на самом деле произошло, нашим подопечным не избавиться от их застарелых проблем.

— Так, так… — Он произнес это таким отсутствующим тоном, что я спросил себя: стоят ли эти мои разглагольствования такого глубокого мыслительного анализа? Но Эберляйн явно думал о чем-то другом. — Что же случилось с Вендтом? Вчера у меня были два господина из БКА. [20] И сегодня я вызвал к себе Вендта. А он просто взял и не явился. Неужели он подумал, что… — Эберляйн не стал разъяснять, что мог подумать Вендт. — Тот тип, которого вы описали, тоже был здесь. Леман из Франкфурта. Он хотел видеть Вендта, но того в этот день в клинике не было, и он пришел ко мне, представился старинным другом семьи Зальгер, в частности Леоноры, говорил об отеческом участии в ее судьбе и об ответственности, о трудной ситуации, в которой она оказалась, и хотел знать, где она живет. Я не знаю, где она живет, да и не сказал бы ему, даже если бы знал. Надеюсь, что он ее не найдет.

— Я тоже. Но почему вы?

Он открыл окно и впустил в комнату прохладный, сырой воздух. Небо было заштриховано вертикальными прямыми нитями дождя.

— Вы, наверное, несколько дней назад удивились, что у меня есть яхта. Видите ли, я интересуюсь рыбами. В Индийском океане есть разновидность акул, которые имеют некоторое сходство с дельфинами. Акулы — рыбы-одиночки, в то время как дельфины — стадные животные. Однако эта акула даже некоторыми формами поведения бывает во многом очень похожа на дельфинов. Она присоединяется к стае дельфинов, плавает с ними, играет и охотится. Какое-то время все идет мирно. Потом она вдруг ни с того ни с сего, словно сорвавшись с цепи, бросается на одного из дельфинов и буквально разрывает его на куски. Иногда стая в свою очередь набрасывается на нее, но чаще спасается бегством. После этого акула несколько недель или месяцев живет одна, потом опять присоединяется к какой-нибудь дельфиньей стае.

— И Леман напомнил вам эту акулу?.. — У меня не было причин испытывать восторг при мысли о Лемане, но Эберляйн явно хватил через край.

Он примирительно поднял руку.

— В нашей акуле поражает то, что она, похоже, играет в стае дельфинов определенную роль. Но рыбы и животные не играют ролей, они не видят себя со стороны. Значит, в мозгу нашей акулы заложены две программы: программа «акула» и программа «дельфин», и она, скажем, сегодня — на сто процентов дельфин, а завтра — на те же сто процентов акула. Поэтому Леман и напомнил мне акулу. Я был совершенно уверен в том, что он врет, но я в неменьшей мере был уверен и в том, что он чувствует себя так, как будто рассказывает чистую правду. Вы понимаете, что я имею в виду?

Я кивнул.

— Значит, вы понимаете, почему я считаю этого человека опасным. Вполне возможно, что он в своей жизни пока еще никому не причинил и никогда не причинит зла. Но если ему понадобится, он сделает это без малейшего колебания и со спокойной совестью.

29

В такую погоду?

Я поехал в Виблинген, на Шустерштрассе, и долго тщетно звонил и стучал в дверь Вендта. Когда я пошел обратно к машине, на пороге дома показалась фрау Кляйншмидт. Она, скорее всего, наблюдала за мной из-за гардины.

— Господин Вендт!

Я перепрыгнул через две лужи, попал под струю воды, лившую с козырька над крыльцом, вошел в прихожую к фрау Кляйншмидт и принялся вытирать свои очки.

— Вы опять ищете сына, господина доктора? Он недавно был здесь — видите, вон его машина. Но потом приехал какой-то мужчина, и они с ним куда-то ушли.

— В такую погоду?..

— Странно, правда? Я считаю, что это странно. А потом, минут через сорок, этот мужчина вернулся один, сел в свою машину и уехал. По-моему, это тоже странно.

— Вы очень наблюдательны. А как выглядел этот мужчина?

— Вот и мой муж тоже говорит: Рената, говорит, до чего же ты наблюдательная. Но я этого мужчину толком не разглядела. Вон там он поставил свою машину, видите, где «форд» стоит? К тому же дождь. А в дождь, как говорится, все кошки мокрые. Но он приезжал на «гольфе», это я заметила, — прибавила она с детским рвением, словно желая заслужить похвалу.

— И куда они пошли?

— Вниз по улице. Она ведет прямо к Неккару. Но отсюда так далеко не видно, тут уж никакая наблюдательность не поможет.

Я отказался от свежесваренного кофе фрау Кляйншмидт, сел в машину и медленно поехал по набережной Неккара. Дома, деревья и машины расплывались в пелене дождя. Было всего начало пятого, но казалось, что наступили сумерки.

Через какое-то время дождь начал стихать, и в конце концов дворники заскрипели по сухому лобовому стеклу. Я вышел из машины и пошел по дорожке, ведущей через прибрежные луга из Виблингена в Эдинген, мимо очистной и компостной станций, под мостом автострады. В какой-то момент мне показалось, что я увидел плащ Вендта. Я двинулся в этом направлении по сырой траве и вскоре вернулся обратно, промочив ноги. Вообще-то я люблю гулять после дождя, когда земля пахнет сыростью, а свежий воздух приятно холодит лицо. Но в этот раз я испытывал только дискомфорт.

20

Федеральное управление уголовной полиции ( нем.ВКА — Bundeskriminalamt).