Гросспираты

Аргументация Зиммерса не лишена была бы убедительности, если бы в распоряже­нии обвинителей не оказалось ряда любопытных документов, и в том числе так называе­мого «Протокола Госсбаха». При наличии их не требовалось ни слишком больших усилий, ни слишком много времени, и, я бы даже сказал, не понадобилось прокурор­ской изобретательности, чтобы начисто погасить пламя адвокатского возмущения. Госсбах — полковник вермахта и личный адъютант Гитлера. Он вел протокол совеща­ния, состоявшегося в рейхсканцелярии 5 ноября 1937 года, а потому документ и назы­вался «Протоколом Госсбаха». Вот как выглядит начало протокола:

«Берлин. 10 ноября 1937 г. Заметки на совещании в рейхсканцелярии 5 ноября 1937 года с 16 час. 15 мин. до 20 час. 30 мин. Присутствовали: фюрер и рейхсканцлер, германский военный министр генерал—фельдмаршал фон Бломберг, главнокомандую­щий генерал—полковник фон Фрич, главнокомандующий флотом генерал—адмирал д-р Редер, главнокомандующий воздушным флотом генерал—полковник Геринг, имперский министр иностранных дел Нейрат, полковник Госсбах».

Далее указывается, что Гитлер просит участников совещания, чтобы заявления, которые он намерен сделать здесь, «рассматривались», в случае его смерти, как его по­следняя воля и желание». По мнению фюрера наличие значительного немецкого насе­ления в Европе «оправдывает требование захватить большее жизненное пространство в сравнении с любой другой нацией».

Гитлер говорит без обиняков: «Будущее Германии поэтому зависит исключитель­но от разрешения вопроса о жизненном пространстве... Перед Германией стоит теперь вопрос о том, где можно ценой наименьших потерь добиться максимального резуль­тата».

Может быть, фюрер выражал сомнение относительно средств, при помощи которых следует решать эту проблему? Отнюдь нет. Он утверждает категорически: «Германский вопрос может быть решен только путем применения силы, и это никогда не обходится без риска». Развивая затем программу захватов и последовательности ее осуществле­ния, Гитлер отмечает, что первоначальная цель «должна заключаться в одновременном захвате Чехословакии и Австрии...»

Итак, Редер, находясь на совещании в числе наиболее близких сановников Гитлера, мог лично убедиться, насколько изменились политические взгляды фюрера после при­хода к власти по сравнению с его же взглядами, обнародованными в книге «Майн кампф». Что и говорить, «Протокол Госсбаха» оказался не лучшим подтверждением версии защиты, будто Редер и понятия не имел о нацистском заговоре против мира.

Но Редеру тем не менее казалось, что он уже авансом обезвредил этот документ. Явно имея в виду выступление Гитлера на совещании 5 ноября 1937 года, предусмот­рительный гросс-адмирал заявил однажды в своих показаниях суду:

— Я хочу еще сказать несколько слов о манере Гитлера произносить речи, ибо здесь еще будет предъявлено несколько речей Гитлера... В той же мере, в какой он был мас­тером диалектики, он был и мастером блефа... он давал свободу игре своей фантазии...

Этот тезис был подхвачен защитой. Доктор Зиммерс поспешил обратить внимание суда на то, что явные противоречия, прослеживающиеся в самой речи Гитлера, а главное противоречие гитлеровских постулатов с обстановкой, сложившейся в действитель­ности, как раз и являются свидетельством правоты утверждений Редера: нельзя, мол, всегда и во всем всерьез принимать многочисленные высказывания фюрера. В самом деле, на совещании 5 ноября 1937 года Гитлер говорил о необходимости решительного военного удара по Австрии и Чехословакии, а на деле никакой войны, никаких военных действий не произошло. Вместо этого — «полюбовное» соглашение, мирное вступление германских войск в эти страны.

Защита и сам Редер приводят и другие примеры подобного же характера. Они дела­ют все, чтобы убедить суд, будто речь Гитлера на секретном совещании 5 ноября 1937 года ни при каких обстоятельствах нельзя рассматривать как программу политики, а тем более заговора.

Защита настойчиво обращает внимание судей и еще на одно обстоятельство. «Про­токол Госсбаха» это не стенограмма совещания, а лишь запись, сделанная адъютантом и, конечно, несущая на себе обычные в таких случаях следы субъективности. К тому же свою запись Госсбах сделал спустя 5 дней после совещания.

А вот о более важном защита предпочитала умолчать. Она постаралась обойти тот непреложный факт, что программа заговора, нашедшая свое отражение в «Протоколе Госсбаха», никак не противоречила внешней политике нацистской Германии ни до, ни после 1937 года.

То, что зафиксировано в «Протоколе Госсбаха», полностью вытекало из «Программы НСДАП», из книги Гитлера «Майн кампф». Следуя намеченному там курсу, нацистс­кая Германия уже 14 октября 1933 года вышла из Лиги Наций, в 1936 году оккупиро­вала Рейнскую область. А Австрия и Чехословакия? Как и было заявлено на совещании 5 ноября 1937 года, обе эти страны оказались первыми жертвами нацистского заговора против мира. Смешно упрекать Гитлера в «непоследовательности» на том основании, что тогда он планировал чисто военный вариант захвата, а фактически добился этого без единого выстрела. Сработал «механизм Мюнхена», и Гитлер им воспользовался.

Попытки Редера отрицать свое участие в заговоре выглядели не лучше, чем подоб­ные же попытки других подсудимых. Даже Геринг, до поры до времени относившийся к гросс—адмиралу без неприязни, слушал его доводы с нескрываемой иронией. Он—то не забыл, что в действительности происходило в рейхсканцелярии 5 ноября 1937 года.

На скамье подсудимых был и еще один живой участник этого совещания — Нейрат, который тоже мог дать авторитетную оценку «Протоколу Госсбаха» И он дал ее в беседе со своими коллегами:

— Я придерживаюсь иного мнения по поводу речи Гитлера. Она вовсе не была та­кой академичной, как пытается представить Редер...

Обвинители продолжают наступление, и гросс-адмирал под нажимом фактов пере­ходит к арьергардным боям, а затем на определенном этапе и вовсе оказывается перед лицом полного поражения.

Редера спрашивают, понимал ли он, что Гитлер хочет использовать вооружение как средство агрессивной политики, как «орудие своей политической власти». Под­судимый ограничивается не очень опасными признаниями:

—  Сейчас я уже не могу припомнить, кто сказал это первый, но мне кажется, что это чрезвычайно часто употребляемое выражение. Обычно принято говорить, что воору­женные силы — это орудие, которое бросается на чашу весов во время политических переговоров...

Напомнив о выходе Германии из Лиги Наций, обвинитель задает новый вопрос: понимал ли Редер, что уже тогда, в 1933 году, внешняя политика Гитлера могла привес­ти к войне? И бывший гросс-адмирал вынужден сделать еще одно признание:

—  Мы считались с возможностью начала такой войны. А дальше Редеру пришлось уж совсем плохо. Обвинитель предъявляет родившийся в недрах главного штаба воен­но-морских сил меморандум. Он датирован сентябрем 1938 года. Прежде чем оглашать содержание документа, обвинитель обращает внимание Редера на его собственноручную надпись: «Я полностью согласен с основными соображениями этого труда».

А теперь посмотрим, к чему сводились «основные соображения» меморандума. Вот одно из них:

«Если согласно решению фюрера Германия должна достичь положения мировой державы, она нуждается не только в достаточном количестве колониальных владений, но и в безопасности военно-морских коммуникаций и в безопасном доступе к океа­ну... Оба эти требования идут вразрез с интересами Англии и Франции и в случае их удовлетворения ограничат положение этих стран как мировых держав. Маловероятно, что это может быть достигнуто мирным путем. Поэтому решение превратить Германию в мировую державу накладывает на нас необходимость вести соответствующие приго­товления к войне».

Обвинитель (обращаясь к Редеру). Вы согласны с этим?

Редер. Да, это все верно.

Затем оглашается самый убийственный для Редера пункт меморандума: «Война против Англии означает в то же время войну против империи, против Франции и, возможно, против России, так же как и против большего количества стран за океаном, т. е. фактически против половины или даже двух третей всего мира».