Миромагия

— Все понятно. — Клим обошел кровать и потянулся к ампуле. Господин Виноградов зарычал. Клим нерешительно замер. Видеть рычащего отца ему еще не доводилось.

— Он у тебя не кусается? — осторожно спросила Наташенька.

Господин Виноградов зарычал еще сильнее и прямо так, на коленях, стал надвигаться на Клима.

— Пап?

Господин Виноградов не слышал. Он не любил воров. Он вообще не любил, когда кто-то лез в его дела. Он хотел расквитаться с этими незваными гостями и вернуться обратно, на свой корабль, сотканный из облаков и сладкой ваты…

Господин Виноградов оттолкнулся от земли и прыгнул на Клима, намереваясь вцепиться ему в горло зубами. Не учел господин Виноградов одного — его зубы были не предназначены для укусов, да и телосложение не очень позволяло совершать подобные прыжки. К тому же господин Виноградов был пьян. Клим отскочил в сторону, и господин Виноградов, подвернув ногу, растянулся на полу. Он зарычал, издал громкий протяжный вой и привстал на руках, разыскивая взглядом жертву. Сзади господина Виноградова что-то зашевелилось. Он резко развернулся, готовясь прыгнуть, и получил оглушительный удар по голове. Раздался звон битого стекла. Перед глазами все поплыло. Всю ярость с господина Виноградова как водой смыло. Он вдруг подумал о том, что на корабле из облаков и ваты, должно быть, очень укачивает. Не стоит туда соваться, по крайней мере, сейчас. Голова закружилась, руки разъехались в стороны — и господин Виноградов растянулся на полу без сознания.

Клим поднял глаза на Семена, стоящего у кровати. В руках Семен сжимал горлышко дорогой греческой вазы, которую господин Виноградов купил на аукционе шесть лет назад.

— Мне кажется, это лучший выход из ситуации. — Пробормотал Семен.

— А мне кажется, я знаю, что купил отец у волшебника! — сказал Клим и взял с тумбочки пустую ампулу. — Осталось выяснить, где этого волшебника искать… с тобой все в порядке?

Наташенька, не сводившая испуганного взгляда с господина Виноградова, отрицательно покачала головой.

— Я думаю… — прошептала она. — Я думаю, что у меня есть один номер телефона…

И в этот момент внизу оглушительно громко хлопнула дверь. Все трое подпрыгнули от испуга. А снизу донесся громкий и властный голос, от которого у Клима по телу побежали мурашки.

— Есть здесь кто-нибудь? — закричали из холла. — У вас труп на заборе висит, между прочим!

Цербер не знал, как ему выбраться из Мрака. Должна была быть лазейка. Надо бы ее просто отыскать.

Цербер заглядывал в каждый уголок, в каждую щель, за каждый кустик и в каждое окно.

Кто-то определенно постарался, накладывая заклятье. Круг Мрака вышел отменный — темный, дождливый, с характерным неприятным душком, сбивающим запахи. Из такого круга просто так не выбраться, а время все уплывает и уплывает, а круг растет и растет… Крысолов, должно быть, уже далеко.

Время от времени на цербера накатывало отчаяние. Тогда он выл, в надежде, что те, кому надо, услышат его и придут на помощь.

Отчаяние проходило быстро — и цербер продолжал вынюхивать лазейку, искать выход из круга, пугать редких людей и надеяться на то, что конец света не наступит через несколько минут. Один раз ему показалось, что он слышит какой-то осторожный шорох справа, в огромных кустах сирени. Цербер сунулся туда всеми тремя мордами, но ничего не обнаружил, кроме испуганного ежика, свернувшегося клубком. Цербер фыркнул от негодования и поспешил дальше.

Цербер не испытывал усталости. Он был славным Воином, одним из пяти Хранителей талисмана. Он надеялся, что Хватка, Ум, Деликат и Странный уже в пути, спешат на помощь, ищут лазейки во Мрак… Лишь бы другие не пришли, те, кто помог крысолову (а звать-то его на самом деле Вор, не иначе) украсть артефакт.

И в какой-то момент цербер уловил легкий аромат женских духов. Это был аромат небесных цветов, собранных над облаками, после того, как их искупали в солнечном свете и хорошенько высушили в объятиях морского ветра. Цербер навострил уши. По узкой песчаной тропинке шла девушка, лица которой цербер не видел из-за зонта. Но церберу и не надо было видеть.

— Хватка! — рявкнул он и едва не завилял несуществующим хвостом. Ох, уж эти собачьи повадки.

Девушка приподняла зонт. Ее изумрудные глаза сверкали даже в дождливом полумраке.

— Церб! — произнесла она. — Рада тебя видеть.

— А я-то как рад!

— Ты совсем не изменился… Разве что эти трещины и следы от пуль. — Голос лился, будто тихий шепот горного ручейка, пробивающегося сквозь камень, чтобы найти дорогу в вечность.

— Их легко замазать. — Отмахнулся цербер. — Дай-ка обниму старую подругу! Сто лет не виделись!

— Всего двадцать два года. — Едва слышно фыркнула девушка и подошла ближе, складывая зонт в тонкую темную линию.

Цербер склонил все три морды, и девушка легонько потрепала каждую из них. На ладони остался мокрый след.

— Ты тоже совсем не изменилась! — Прорычал цербер довольным голосом.

— Рада, что дождалась комплимента. А теперь расскажи, что здесь произошло.

— Такое дело!.. — произнес цербер и рассказал все, что знал.

Ну, или почти все.

В то время, когда дедушка Ефим увидел цербера и схватился за сердце, девушка по имени Хватка пробиралась сквозь неприметную лазейку в круге Мрака, а Семен влепил господину Виноградову две крепкие пощечины, приводя его в чувство, крысолов и муза заняли пустое купе поезда.

— Как будем делить койку? — поинтересовалась муза, забираясь с ногами на постель. — Предлагаю лечь вольтом. Я к тебе ногами, а ты ко мне. Мои босые ножки не должны доставить тебе неудобств, даже наоборот — многие люди отдали бы огромные деньги за то, чтобы их лица оказались поблизости от этих пальчиков.

— На меня не действует. — сказал крысолов. — И спать я пока не собираюсь. А ближе к ночи что-нибудь решим.

— А что на тебя не действует? Моя болтовня, или мои ножки? — не унималась муза. На протяжении последних двадцати минут она не замолкала ни на мгновение. Видимо, это был ее нехитрый план — своей болтовней свести крысолова с ума. Крысолов и вправду еле сдерживался. Он любил тишину, любил одиночество и любил собственные мысли. А непрерывная болтовня музы нарушала его внутренний ритм. У крысолова начали подрагивать пальцы на руках — верный признак того, что он может кого-нибудь ненароком убить.

— А, я поняла! — сказала муза. — На тебя не действует мое обаяние. Ты совершенно не приспособлен к вдохновению. Ты как все эти отмороженные злодеи из сказок, у которых нет собственных желаний, и которые не имеют за пазухой ни одной стоящей мечты. Ну, да, они только и думают, что о порабощении мира, но их мечта так далека и невыполнима, что за мечту не считается. А ты, стало быть, тоже молчун и невежда. И ничего-то тебе не хочется.

— Мне хочется поесть. — произнес крысолов сквозь зубы.

Поезд тронулся. Мимо поплыли платформы, здание вокзала и провожающие.

— Я никогда не ем. — пожала плечами муза. — Разве что…

— Пойдем в ресторан. — сказал крысолов, поднимаясь. — Хочу распить бутылочку вина и поговорить о жизни.

— Ты серьезно?

— А что такого?

— Просто ты с момента нашего, эээ, знакомства, ведешь себя как серийный убийца — молчишь, весь в себе, ни на что не реагируешь. А тут вдруг решил распить со мной бутылочку вина. Может, тогда и удавку снимаешь, ради такого случая?

— Удавку не сниму, а вот длину увеличу, если будешь себя хорошо вести. Тогда сможем спать на разных койках, и мои дырявые носки не будут упираться в твое прекрасное личико.

Несколько секунд муза переваривала услышанное. Потом хитро подмигнула:

— Исправляешься!

Они прошли в вагон-ресторан и заняли свободный столик. Посетителей было немного. Официант — лощеный юноша с легким пушком над верхней губой, положил перед ними меню и попытался скрыться, но крысолов ловко ухватил его за локоть. На лице юноши читалась плохо скрываемая тревога за свою жизнь.