Страница 25 из 51
- А что я буду делать с этой Истиной? — спросил Гард.
И тут он увидел человека — Незнакомца, встреченного у берега реки.
Близко ли он был? Далеко? Реальностью ли он был? Тенью?
Здесь, в серебряном свете, не существовало «близко» и «далеко».
Незнакомец шел, казалось, совсем рядом. Но прикоснуться к нему было невозможно.
- Он что, тоже умер? — спросил Гард.
И еще хотел много чего спросить: мол, я думал, он и есть Иисус, и ему надо нести Весть. А если Он здесь, то значит...
Но спросить не успел.
Михаэль сказал:
- Для Него нет смерти. Он показал всем, что смерти нет. Это самый главный в истории человечества пример бессмертия. Но люди не поняли этого. Метафору Его жизни и Воскрешения они прочли неверно. Они решили, что это пример того, как надо достойно принимать муки. Люди Его не поймут. Почему-то людям больше нравится размышлять о Его страданиях, а не о Его Воскрешении.
Незнакомец улыбнулся своей усталой и доброй улыбкой и растворился в серебряном свете.
Но Гард уже и не думал о Нем. Его волновало другое. Он смотрел на свой комбинезон, мешком висящий на Азгаде, и мечтал вернуть этот комбинезон. Понятно, что нет уже на нем ни камеры, ни маячка... Да ничего нет, что могло бы связать комиссара с Землей.
Но, во-первых, вещь — хорошая, надежная, крепкая. А во-вторых, — или, может быть, как раз во-первых? — единственная память о той жизни, в которую неизвестно, вернется ли он.
- Нет, — ответил Азгад на вопрос, который комиссар не задавал.
Гард посмотрел удивленно.
- Нет, комиссар Гард, — повторил Азгад. — Эта вещь уже никогда не будет твоей. Она умерла. То, что люди называют «кожей Божьего Посланника», я перенесу с собой в вечный покой, — Азгад усмехнулся. — Ты пришел в наше время, чтобы стать таким, как мы. И ты должен принести Весть Иисусу. Ты — человек нашего времени, а не XXI века.
Комиссар изумился:
- Вы знаете, кто я?
- Конечно, — ответил Азгад. А Михаэль добавил:
- После жизни время исчезает. То, что люди называют «смертью», на самом деле — вечность. А какое в вечности может быть время? Как безгранично море, так безвременна вечность.
- Значит, вам известно, вернусь ли я снова в свою жизнь, в свое время, в свой век?
Михаэль и Азгад молча кивнули.
- Ну! — закричал Гард. — Скажите: вернусь? Умоляю, скажите!
Он спрашивал, зная, что ему не ответят.
Он понимал, что вторгается туда, куда человеку вторгаться нельзя. И если он, комиссар Гард, не умрет сегодня, то он никогда не узнает о том, что будет с ним завтра. А если узнает, значит, он умер.
Михаэль сказал:
- Бог хочет, чтобы люди были путешественниками, которые исследуют неведомое, а не больными,
дни которых похожи и однообразны, как пейзаж в пустыне. Человек, ведающий свое будущее, заболевает. Поэтому никогда не надо заглядывать в свое будущее, оно само заглянет к тебе.
Михаэль был прав. Спорить с ним было бессмысленно.
- Весть — в двери, — еще раз сказал Азгад. — Отыщи дверь этой комнатки, и в ней ты обнаружишь Весть. Это очень просто.
Гард хотел спросить: «А что это за штука такая, Весть? Как хоть она выглядит? Я тогда плохо разглядел ее, расскажи, опиши, тебе же нетрудно. Я должен знать, что именно мне искать».
Но комиссар не успел задать свой вопрос, Михаэль заговорил первым:
- Возвращайся. Мы дарим тебе еще одну жизнь. Однако запомни: она — последняя. Ты обязан беречь себя. Потому что только ты — и никто другой! — должен найти Весть и передать ее Иисусу. Только ты — и никто другой — должен помочь людям найти Истину.
И тут дикая боль пронзила комиссара. Ужасная, страшная, выворачивающая наизнанку. Он закричал.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
«Он почувствовал боль, это хорошо», — услышал Гард незнакомый голос.
И открыл глаза.
Комиссар огляделся.
Он находился в странном помещении, похожем на юрту. Шатер был довольно просторным: плотные шерстяные ткани свисали с десяти столбов.
Гард лежал посредине шатра на возвышении из козьих шкур. Сам он был укрыт такой же шкурой.
Комиссар пошевелил руками, ногами — все вроде было на месте.
Гард вспомнил, как прыгнул на него огромный лев, как отлетел в сторону ненужный меч, и удивился: «Неужто этот страшный зверь ничего мне не сломал?»
Приподнял шкуру-одеяло. Одежды на нем не было. Живот, грудь и ноги были перевязаны множеством плотных шкурок.
Рядом с комиссаром сидел высокий бородатый старик.
Старик смотрел на Гарда и улыбался. Он поймал взгляд комиссара, стукнул себя кулаком в грудь и представился:
- Фрадж. Ч^
- Гершен, — сказал Гард.
- Великое солнце помогло мне спасти тебя, Гер-шен! — Голос у старика был глухой, сиплый, словно простуженный. — Ты спас моих детей. Я спас тебя. Ты чувствуешь боль, значит, ты будешь жить. Если человек чувствует боль, значит, он чувствует жизнь. Ты подарил жизнь моим детям. Я подарил жизнь тебе.
Гард уже не удивлялся, что понимает теперь еще и язык бедуинов... Комиссар думал о другом: он совершенно не помнил, чтобы он кого-нибудь спасал, кроме Барака. Хотя, с другой стороны, если бы лев не бросился на них, он бросился бы на бедуинов. Так что в каком-то смысле старик был прав.
- Давно я без памяти? — спросил Гард.
- Несколько лун, — печально ответил старик. — Но теперь все будет хорошо. Теперь ты будешь жить. Царь, — Гард не сразу понял, что так бедуин называет льва, — оставил тебе память на животе и на груди. А на лице — совсем маленький шрам. Под глазом.
- Сколько мне еще болеть? — спросил комиссар. Ответ на этот вопрос прозвучал столь же «конкретно».
-Несколько лун, — вздохнув, ответил бедуин.
Впрочем, какая разница, сколько он болел и сколько еще будет болеть? Здесь, на этой обетованной земле, время его жизни течет по-особенному, и нет никакого резона за ним следить.
А потом пришел Барак, упал на колени, начал рыдать. Он то благодарил Бога, который спас жизнь Гер-шену. То благодарил Гершена, который спас жизнь ему, Бараку. Потом — опять Бога, и опять — Гершена.
Старик смотрел на все это молча и улыбался.
Когда Барак успокоился, он рассказал, что Фрадж — самый старый человек в племени бедуинов и считает всех остальных своими детьми. Фрадж уверен, что Гершен спас племя от бешеного льва, и поклялся вылечить изгнанника.
Фрадж — человек богатый, бедуины называют его «высокостолбным». Десять столбов, на которые крепится шатер, оказывается, не просто столбы, а признак знатности хозяина.
Знатным становится тот бедуин, у кого много знаний, кто может давать соплеменникам мудрые советы, а в случае необходимости помогать им и даже спасать. Фрадж с детства мечтал быть лекарем и умел лечить людей.
- Фрадж — настоящий лекарь, — вздохнул Барак. — Он не я. Он умеет.
- А что у меня было? — спросил Гард. Оказалось, что у комиссара было все: и переломы,
и раны, и долгая потеря сознания.
- И как же меня лечил мудрый Фрадж? На этот вопрос Барак ответить не мог.
Когда истекающего кровью Гарда принесли в шатер к Фраджу, старик сказал так:
- Если человек болен, ему могут помочь лишь силы Луны, Солнца и звезд. И больше никто ему помочь не в силах.
Барак знал только, что Фрадж лечил какими-то травами, настойками и молитвами.
Фрадж все время молил Солнце дать Гершену сил, а Луну умолял не забирать этого человека.
- Послушай, Барак, — остановил Гард рассказ парня. — Я побывал в области, находящейся между смертью и вечным покоем. Я видел Азгада и Михаэля. Они открыли мне тайну.