Страница 24 из 51
Но парень шагал молча, всем своим видом показывая, что совершенно не расположен вести беседы.
Молча идти было совсем скучно. А в себе копаться быстро надоело.
Гард решил прервать молчание вопросом, ответ на который его действительно интересовал:
— Далеко нам еще до того домика, где находится Весть?
- Это пустыня, — мрачно ответил Барак.
- Я вижу, что не океан. Идти далеко?
- Это пустыня, Гершен. Она — живая. И что она готовит путнику, неизвестно никому. В пустыне бессмысленны вопросы «долго ли?», «далеко ли?».
«Не умничай», — хотелось сказать Гарду, но он сдержался.
Комиссар уже понял: он попал в такое время и в такое место, где умничают все.
И тут, как бы в подтверждение слов Барака, за барханами показались острия пик: неужели снова римляне?
Гард толкнул Барака и показал на плывущие вдалеке пики.
- Не бойся, — сказал Барак, не сбавляя шага. — Это бедуины — хозяева пустыни. Они мирные люди, они никого никогда не трогают.
- А чего ж тогда идут за нами?
- Ты считаешь, что всякий человек, идущий за другим человеком, опасен? Мы просто пришли на их территорию, и бедуины будут идти за нами, пока их территория не кончится.
- Зачем?
- А вдруг нам понадобится помощь? Бедуины очень хорошо знают, как одиноко человеку в пустыне. Они борются с нашим одиночеством.
- Благородные люди, — буркнул Гард, недоверчиво глядя на качающиеся пики.
Заметив бедуина, Гард даже помахал ему приветливо, но тот не ответил. А Барак сказал:
- Странный ты человек, Гершен: ты приветствуешь незнакомца и ждешь, что он ответит на твое приветствие. Разве ты не знаешь, что если будешь приветствовать всех, кого встретишь, то ни на что иное времени не останется?
«И чего он все время хочет выставить меня дураком?» — подумал Гард, не понимая, насколько прав он на этот раз.
Бараку, действительно, ужасно хотелось увидеть в Гершене что-нибудь плохое, неприятное, отрица-
тельное. Ведь если придется убивать этого человека, плохого убивать все-таки легче.
А пустыня все длилась и длилась. И горы, возникающие вдали, вовсе не думали приближаться. Никаких оазисов, не встречалось и деревень. И даже деревьев почти не было.
Только какие-то твари все время прыгали из-под ног, да пару раз змеи с невероятной скоростью зарывались в песок.
Пустыня, она пустыня и есть. Живая, не живая — это все лирика. Пустыня, как ей и положено, была пустой.
Только каменные глыбы, разбросанные здесь и там, нарушали это однообразие. Но, с другой стороны, в глыбах — что интересного?
Вдруг пейзаж странным образом стал меняться. Глыбы словно наступали на путников, образуя все более узкий коридор.
- Не волнуйся, — сказал Барак. — Мы сейчас пройдем этот узкое место, и после него бедуины покинут нас. А мы опять выйдем в широкую пустыню. Я знаю эти места хорошо. Не волнуйся. Можно, конечно, обойти глыбы той дорогой, по которой идут бедуины, но зачем? Мы потерям и время и силы.
«Надо бы обойти», — подумал комиссар, еще не понимая, что означает его предчувствие. Почему-то совсем не хотелось ему идти в этот узкий каменный коридор.
За канями пики бедуинов были уже почти совсем не видны, и, если бы не их беспорядочное движение, комиссар мог бы забыть о них вовсе.
Но пики стали вести себя странно: они забегали, заволновались. А значит, заволновались люди, которые их несли.
С другой стороны «коридора» раздались крики. Это были крики отчаянья и страха.
Их заглушил страшный звериный рык.
— Что это? — остановился Гард.
Барак тоже остановился, прислушался.
На вершине показался лев.
То ли бедуины охотились на него, то ли он сам напал на них. Это было неважно.
На вершине стоял огромный, страшный раненый зверь.
Он оглянулся назад: крики бедуинов усилились.
Лев посмотрел на Барака и Гарда и зарычал.
Гард готов был поклясться, что в этом рыке была не только злость, но и радость: зверь понял, что ему надо делать.
Лев начал спускаться, осторожно, спокойно, прекрасно понимая, что жертвы никуда от него не уйдут.
Да и куда деться? Бежать по довольно узкому проходу? Убегать от льва? Смешное занятие, если бы, впрочем, оно не было таким жутким.
Гард обнажил меч.
Лев приближался. Уже стало очевидно, что первой своей жертвой он выбрал Барака.
- Обнажай меч, — крикнул Гард. — Мы так просто не сдадимся!
Наверху появились первые бедуины. «Нет, они не успеют к нам», — понял Гард и снова крикнул:
- Обнажай меч!
Но Барак, посмотрев с ужасом на льва, кинул свой меч и бросился бежать по узкому проходу.
Лев радостно помчался за ним в погоню. Еще мгновение, и он прыгнет и разорвет парня.
Не помня себя, Гард закричал, громко и яростно.
От неожиданности лев остановился.
С обнаженным мечом Гард бросился на зверя.
Они прыгнули почти одновременно: человек с мечом и лев.
Комиссар понял, что меч его отлетел в сторону, почувствовал на себя огромное жаркое тело зверя, увидел белые клыки-кинжалы.
И потерял сознание.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Был серебряный мертвый свет.
Комиссар шел в этом свете, словно по воздуху, не ощущая почвы под ногами.
«Конечно, — подумал Гард, — почва — это жизнь. Смерть — это когда нет почвы. Все правильно».
Этот вывод обрадовал своей логикой.
В серебряном свете комиссар увидел две фигуры: Михаэль и Азгад.
На Азгаде почему-то был комбинезон — тот самый, в котором комиссар попал в это странное время.
Михаэль и Азгад шли, обнявшись, напоминая не то выпивших, не то просто счастливых людей.
И больше никого не было: только Михаэль, Азгад и Гард.
- А где же еще люди? — удивленно спросил Гард. — Почему в области, находящейся между смертью и вечным покоем, никого больше нет?
- А кто тебе еще нужен? — рассмеялся Михаэль. Азгад добавил:
- На земле мы встречаем огромное количество ненужных людей. Почему ты думаешь, что и после жизни продолжится такая же неразбериха?
Гард подошел к Михаэлю и Азгаду и встал рядом. Комиссару было как-то особенно легко, свободно и даже радостно.
- Помнишь, я говорил тебе, что смерть — не наказание, а избавление? — спросил Михаэль. — Я думаю, что Весть, которую ты обязательно найдешь и передашь Иисусу, должна быть и об этом, — он задумался. — Впрочем, знаешь, мне почему-то кажется, что уже никогда и никому не удастся найти такую Истину, в которую поверят все люди.
- Людям действительно будет трудно объяснить, что жизнь — избавление, — сказал Гард. — Люди боятся смерти.
- А бояться надо жизни, — вступил в разговор Аз-гад. — Жизнь — испытание. Бог говорит об этом, но люди не хотят Его слышать.
Серебряный свет приятно обволакивал, как море. Давал ощущение надежности. Он был тонкий и прозрачный, но почему-то казалось, что на него можно опереться.
Михаэль улыбнулся:
- Видишь, как все получилось. Если тебе на роду написано попасть в область, находящуюся между смертью и вечным покоем, значит, так тому и быть. Помнишь, я говорил тебе о чуде, которое может совершить только Бог? Это чудо свершилось.
Гарда мучил один, главный, вопрос, он все ждал возможности его задать.
И как только Михаэль закончил говорить, комиссар спросил:
- Чего «две» ты имел в виду?
- Две — это дверь. Я спрятал Весть в двери. — Аз-гад виновато улыбнулся. — Я не думал, что на нашем языке слова «две» и «дверь» так похожи.
Гард давно уже перестал задумываться по поводу языков. Он не понимал, ни на каком языке говорят вокруг, ни на каком говорит он сам. Да это было и неважно: главное, что он все понимал.
Комиссар вспомнил, что и римские солдаты, и они с Александром обследовали стены, потолок, пол... А про дверь забыли.
- Дверь... — вздохнул Гард. — Так просто? Михаэль обнял, его и произнес торжественно:
- Ты — и только ты один — должен найти Весть. Ты — и только ты один — должен принести ее Иисусу. У людей есть Весть. И у Бога есть Весть. Их надо соединить, только так родится Истина.