Страница 25 из 109
Лодка причалила к берегу. Это было последнее усилие загнанного животного. Из горла его хлынула кровь, он испустил предсмертный хрип и застыл неподвижно.
Ивон, долго сидевший в неудобной позе, очень устал и даже не смог сразу подняться на ноги. На берег мальчуган выбрался на четвереньках, затем встряхнулся, разминая онемевшие ноги.
- Пожалуй, нужно отвязать зверя, - сказал Беник. - Пока он выполнял роль буксира, все было в порядке. Но теперь это только обуза.
- Берегитесь! - вскричал Феликс. - Кайманы живучи! Берегитесь агонии!
- Черт побери, палка выпала из его пасти!
- Я знал это, - гордо проговорил Ивон.
- И ничего не сказал!
- Я заметил еще вчера, когда отчаливали.
- Почему же ты молчал?
- Не такой я дурак! Вы бы сменили меня на посту и дело не пошло бы так быстро.
- Несчастный, а если бы крокодил сожрал тебя?!
- Дядя! - отвечал отважный юнга. - Не вы ли говорили, что я включен в состав экипажа на правах матроса, на равных правах со всеми? Так вот: я выполнял приказ, как подобает истинному моряку!
- Ивон, друг мой, - Феликс по-мужски пожал мальчишке руку, - ты настоящий герой.
ГЛАВА 6
Отдохнувший светлеет, взволнованный чернеет. - Предположение Беника. Синий попугай мамаши Бигорно. - В путь. - Обитатели леса. - Одни в чаще. На последнем дыхании. - Река. - Жан-Мари - умелец и музыкант. - Индейцы. Холодный прием. - Страшная кухня. - Отрубленная голова.
События разворачивались с такой головокружительной быстротой, что за все это время Феликс Обертен едва ли имел возможность поразмыслить о своем недуге. Речь до сих пор шла о спасении своей шкуры, а белая она или синяя, не имело серьезного значения. Главное было защитить жизнь и свободу. В этом, как мы убедились, Феликс преуспел. Теперь, когда главная опасность осталась позади, можно было перевести дух. Отдых, однако, никак не мешал парижанину думать.
- Почему и каким образом я, белый человек, чьи предки всегда гордились чистотой своей крови, оказался синим?! Помню, как сейчас, ужас при виде собственного отражения. С той поры ничего не изменилось, мне не стало лучше. Хорошо, что нет зеркала, иначе не отрывал бы глаз от удручающей картины. Недавно, увидев свое отражение в воде, я решил, что посветлел. Но боюсь, это лишь самообольщение. Мои милые товарищи тоже пытаются успокоить себя и меня. Спрашиваю в стотысячный раз: почему я стал индиго? Цветные бывают желтыми, красными или черными, но не синими! Если бы я еще стал негром, краснокожим или китайцем, у меня были бы сородичи. А так я единственный в своем роде, уникальное чудовище. Эй, Ивон! Ну, как ты находишь меня сегодня?
- Вы посветлели, заметно посветлели!
- Но ты говоришь это каждый день!
- Нет, месье, каждое утро.
- Почему каждое утро?
- Потому что утром вы кажетесь мне менее синим. И не только мне. Дядя и Жан-Мари тоже замечают это.
- Так оно и есть, месье, мальчишка говорит правду. Когда вы отдохнете, синий цвет становится менее заметен.
- То есть вы хотите сказать, что я синею временами, когда сильно переутомляюсь.
- Именно!
- Странно!
- Не ломайте голову, месье. Белый ли, цветной ли, для нас троих это не имеет значения. Мы любим вас и просим всегда рассчитывать на нашу привязанность, что бы ни случилось!
- Милые, замечательные, мои друзья, если бы вы только знали, как ободряют меня, как помогают побороть уныние ваши теплые, сердечные слова!
- Не печальтесь, месье.
- Не знаю, кто я такой, но мне все видится в черных тонах.
В это время Жан-Мари неосторожно упомянул о том, что Феликс превращается порой в негра.
- Я чернею, не так ли?
- Так, немножечко...
- Это еще хуже.
- Терпение, месье. - Ивон с детской деликатностью умел иногда приободрить Феликса. - Ясно, что это не может продолжаться бесконечно. Вы выздоровеете, я уверен. Вот доберемся до индейцев, друзей Жана-Мари... говорят, они алмазы лопатой гребут... набьем себе карманы, вернемся во Францию, и вы пойдете к самому лучшему врачу.
- Глупости! - вдруг прервал его Беник. - Врачи ни черта не смыслят в этих делах. Думаю, нужно отслужить дюжину молебнов...
- Но почему? Ведь я, кажется, не провинился перед Богом!
- Простите, месье, но вот уже несколько дней меня мучает одна мысль...
- Объясните, друг мой.
- Как-то мы с Жаном-Мари вспомнили мамашу Бигорно из нашего городка. Ее муж ушел в море и не вернулся.
- Так что же?
- Он был лихой моряк, но хвастун, задира и шутник, каких мало. Однажды он привез из Бразилии попугая... но абсолютно синего, прямо как вы, совершенно такого же цвета... Не знаю, продолжать ли мне...
- Говорите, дружище.
- Ну так вот! Я и подумал: а что, если душа Бигорно переселилась в того несчастного сатанита, что вы подстрелили? Бигорно, чтобы отомстить вам, сыграл эту шутку, покрасил вас под цвет своего попугая... будь он трижды проклят. Бигорно страсть как любил посмеяться. Но может быть, несколько месс смягчат его, и он решит, что с вас хватит. Как только доберемся до почты, сразу отправлю письмо в Роскоф нашему приходскому священнику. Он поймет.
- Отчего, в таком случае, я чернею? - поинтересовался Феликс.
- Черт побери! Вот этого-то я и не знаю. А ты что думаешь, Жан-Мари?
- Думаю, месье Феликса околдовали англичане. Они известные безбожники и колдуны.
- Но на корабле был священник.
- Это ничего не меняет.
- А по-моему, - вмешался Ивон, - это болезнь, и болезнь, которую можно вылечить.
- Кто тебе сказал?
- Я сам так считаю! У вас есть мнение, у меня - тоже.
- И я разделяю его, мой мальчик! Но если наука не знает подобных случаев и не умеет бороться с ними, тогда не на что надеяться. Страшно себе представить: вот возвращаюсь в Париж, вокруг меня то и дело собираются толпы зевак, я становлюсь посмешищем для собственных служащих, вызываю отвращение у жены и ужас у дочери! Ах! Лучше уж забыть, не думать обо всем этом! Но все вокруг напоминает о моем кошмаре: синяя птица, синий цветок, синяя бабочка. Даже небо я мечтал бы теперь всегда видеть в тучах, серым. Все, что есть синего на свете, терзает душу, лишает рассудка. Разве вы не замечаете: ведь я постоянно прячу свои руки, поглубже засовываю в карманы, благо они у меня большие!
- Не будем больше об этом, месье. Оставим невеселую тему.
- Итак, буксира у нас нет. Что будем делать?
- Полагаю, мы должны продолжать путь пешком, идя вдоль реки.
- Послушайте-ка, а я ведь так и не спросил у вас, как она называется.
- Там, в городе, ее называют Рио-Мараим, или река Марахао.
- Понятно.
- Недалеко от ее истока начинается дорога в небольшое селение Бом-Ферас.
- Вот туда-то мы ни за что не пойдем.
- Но нам нужно пополнить свои запасы.
- Каким образом?
- У меня осталось еще немного денег.
- А если нас арестуют?
- Но за что? Скорее всего нас уже никто не преследует. Во всяком случае, в этих местах. За селением начинается густой лес, затем горы. А там мои друзья.
- Им можно доверять?
- Думаю, что можно. По крайней мере, очень надеюсь. А кроме того, у нас нет другого выхода. Мы вне закона.
- Вы правы. В нашем положении приходится рисковать. Я предпочитаю нынче дикарей - детей природы цивилизованным варварам.
- Вот и хорошо! В путь! И чем скорее, тем лучше.
Путешественники приближались к истоку реки, местность становилась все более заболоченной. Но друзья, доверившиеся Жану-Мари, смело шли вперед. Бретонец оказался отличным проводником, у него был собачий нюх. Вокруг царила такая красота, что Феликс Обертен, забыв о своем горе, окрестил эту местность земным раем. Каких только птиц им не попадалось: белоснежная цапля, роскошный тукан*, разноцветные колибри**. В душе парижанина вновь проснулся заядлый охотник. Он страстно мечтал о ружье, пусть даже о том, что выстрелило в треклятого сатанита. А каким прекрасным трофеем оказалась бы вон та жирная утка! Если ее как следует приготовить на костре...