Страница 23 из 31
Он приподнялся, и волосы его... остались на подушке.
- Дуняшка, - позвал он жену, хватаясь за лицо (и брови отпали сама по себе). - Проснись, женка... Кажется, не мытьем, так катаньем, а меня добили. И даже не больно! - удивился он. - Но отчего такая тоска? Боже, какая страшная тоска... Ой, как скушното мне! - вдруг дико заорал Маслов...
Навзрыд рыдала у постели жена - верная, умная:
- Горе-то, горе... Сказывала я тебе - отступись!
Маслов ладонью сгреб с подушек на пол свои волосы:
- А вот и не отступился... Выстоял! Ой, как скуплю мне...
Потом день померк, и глаза обер-прокурора лопнули, стекая по щекам его гнилою слизью. Боли не было. Но яд был страшен, разлагая человека заживо. Язык распух - вылез изо рта. Желтыми прокуренными зубами Маслов стиснул его. Говорить он перестал.
Вскоре он умер, а граф Бирен переслал его семье заботливое, сочувственное письмо. По первопутку, по снежку приятному, повезли Маслова на санках в сторону кладбища... Ох, как обрадовались его смерти в Кабинете - князь Черкасский даже возликовал.
- Никого! - говорил Остерману. - Никого более на пост оберпрокурорский не назначать. Хватит уже крикунов плодить...
Бессовестная Лопухина вскоре явилась при дворе с таким убранством на шее, что все ахнули от сияния алмазов. Но тут к ней подошла, от гнева трясясь, княжна Варька Черкасская и стала рвать колье с красавицы продажной.
- Отдай! - кричала фрейлина статс-даме. - Отдай, воровка... Это мое... это из моего приданого!
Лопухина отбрасывала от себя руки княжны:
- Врешь, толстомяс ина... отпусти! Мне подарили...
- Кто смел дарить из сундуков моих?
Таясь за спинами лакеев, уползал черепахой князь Черкасский.
- Я знаю, за какие дела тебя бриллиантами украшают... Я все знаю! - орала Варька и лезла в лицо Лопухиной, чтобы оцарапать ее побольнее, чтобы красоту эту мраморную повредить.
Статс-дама с фрейлиной постыдно разодрались, как бабы чухонские на базаре. А были здесь и дипломаты иностранные, которые все примечали. Виновных с бранью выгнали из дворца. Велели дома тихо сидеть. Долгий путь проделали эти бриллианты, пока от сундуков Варькиных добрались до шеи Лопухиной, но об этом знали лишь самые высокие персоны в империи...
А где похоронили Маслова, того до сих пор никто не ведает.
Поле осталось ровное - будто и не жил никогда человек.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Маслов умер как раз в те дни, когда в морях Европы затихал небывалый шторм. Страшная буря пронеслась в морях Северных, она захлестнула зеленую Бретань, долго трясла меловые утесы Англии.
Шторм затихал... Некий издатель шел по берегу моря, когда увидел, что волны прибивают к берегу сундук. Издатель вытащил его из воды, разбил ржавые замки. А внутри сундука лежала рукопись - "Letters Moscovites" ("Московские письма"). И вскоре Париж выпустил в свет книгу с предуведомлением от издателя, что автор книги, очевидно, погиб в море нынешней осенью. Все понимали: буря была, корабли гибли, сундуки на берег выкидывало. Но никто не находил в сундуках никаких рукописей. Это обычная уловка издателя, дабы оставить автора в неизвестности.
Автор где-то здесь, он среди нас... О нем известно лишь, что он итальянец. Масон высоких степеней. Он был арестован в Казани на пути в Сибирь, когда ехал с русскими учеными в экспедиции Витуса Беринга на Камчатку... "Вы, мадам, уже читали?"
Осенью все знатные англичане поспешают в графство Со-мерсет, чтобы там, на теплых водах Бата, пережить слякотную зиму. Бат - это Версаль на британский манер. Возле купальных терм, строенных еще холеными римлянами, отец короля Лира создал уютный уголок. По преданью, в этих водах Баддуин излечил себя от проказы, и памятник прокаженному королю теперь глядится с высоты в бессейны весь в язвах, страшный... Какой заразы не подцепишь в этих батских ямах! Любовь, о всемогущая! Она цветет и здесь - в воде бассейнов под взглядом королей давно усопших...
В эту осень князь Антиох Кантемир тоже отбыл из Лондона на воды Бата. Посол был болен, а дух его сатир угас вдали от России. Теперь он лишь приглаживал пороки людские. И восхвалял князь нищету, печаль, смирение. Персон вельможных Кантемир уже не беспокоил острием пера своего. Паче того, сидя в Лондоне, князь Антиох даже переделывал сатиры, писанные в юности, чтобы убрать из них любой намек на личность. И муза поэта - вдали от родины - бессильно сложила ощипанные крылья.
"Меня рок мой осудил писать осторожно..."
Возле заставы Бата посла встретили бродячие музыканты и сопровождали его коляску через город, пока не сыскал себе квартиры. Повадились ходить к послу брюхатые эскулапы, наперебой предлагая свои услуги. С утра звучала музыка со стороны купален, по гравию дорожек скрипели колеса, дразняще звенел с улиц смех женский...
- Боже, отчего я так несчастен? - страдал князь Кантемир.
Утром ему принесли холстинные штаны и куртку для купания. Повсюду качались паланкины, в которых наемные бродяги несли женщин, одетых в длинные коричневые капоты. Посол России бросился в спасительные термы. К нему уже плыла английская ундина, толкая пред собой дощечку буфета. В буфете же плавучем хранились табакерка, коробочка с мушками и вазочка с леденцами. Кантемир поплыл за красоткой. Он развлекал ее рассказами о своих болезнях. О спазмах в желудке, о слабости груди, о меланхолии привычной. Холстинные штаны и куртка, намекнув, тянули поэта на дно. Прелестница его покинула... После купанья Антиох вернулся домой на носилках. Выпив три стакана горячей воды, поэт завернулся с головой в одеяло и быстро заснул.
Вечером его разбудил визг ставни и далекая музыка. Выл в подворотне ветер. Кто-то поднимался по скрипучей лестнице, держа в руке свечу, и тени стоглавые метались по стенам. Вот он вошел и брякнул шпагой. Задел за стул и чертыхнулся. Потом на стол перчатки свои шлепнул и произнес:
- Это я, не пугайтесь... ваш Гросс. Нас ждут дела, посол: пакет из Петербурга, от вице-канцлера Остермана.
Секретарю посольства Кантемир сказал:
- Читайте сами, добрый Генрих... Я слепну. Умираю я...
- Ну, бросьте, - отмахнулся секретарь. - Вы ж молоды еще!
Гросс прочитал письмо. Остерман внушительно и жестко приказывал послу расправиться с "Московскими письмами", изданными в Париже. Остермана заботил сейчас перевод книги на язык английский... Он требовал от Кантемира:
"...всякое возможное старание прилагать, чтоб изготовленный на английском языке с оной книжки перевод к печатанию и публикованию в народ пущен не был, но наипаче оная книга, яко пасквиль, надлежащим образом и под жестоким наказанием конфискована и запре щена была..."
- Мне рук не хватит, - сказал Кантемир, - чтобы из купален Бата до министерств парижских дотянуться. Какое "жестокое наказанье" могу я англичанам учинить?
- Посол, велите подать мне вина, - сказал Гросс.
- Я только воду пью. Я же сказал, что умираю... Вы не могли бы, Генрих, достать мне книгу Демо о возношенье человека к богу?
- Вы в самом деле, - засмеялся Гросс, - на водяном пойле и духовном чтении протянете недолго... Пока я пью вино, вы, князь, оденьтесь потеплее. Сейчас погоним лошадей обратно-в Лондон!
Прибыв спешно из Бата в Лондон, посол сразу отправился в кофейню "Какаовое дерево", где застал французского посла Шавиньи.
- Я, - сказал он Шавиньи, - поставлен в неловкое пред вами положенье. Мне из России предписано добиться сожжения в Париже "Московских писем" через... палача! Возможно ль это, граф?
- Конечно, нет, - ответил Шавиньи. - А разве в этой книге оскорблено достоинство его величества короля Франции?
- Нет. Но в ней оскорблено достоинство ея величества императрицы всероссийской Анны Иоанновны.
- Во Франции ее зовут царицей, и нам, французам, нет дела до ее капризов... К тому же, мой посол, - добавил Шавиньи, - в "Московских письмах" правдиво сказано, под каким ужасным гнетом пребывет народ русский. Иль вы осмелитесь отрицать это?