Страница 24 из 31
- Кто автор этой книги? - наобум спросил его Кантемир.
- Он потонул, по слухам... Спросите у морей и океанов!
- Как передать слова мне ваши в Петербург?
- А так и передайте, что Париж... далек от Петербурга.
Полыхали костры на улицах, разведенные для обогрева караульных. Под вечер в доме графа Бирена собрались - все в тревоге! - братья графские, Густав и Карл Бирены, граф Дуглас, Менгдены, Бреверны, Ливены; явился вице-канцлер Остерман, натертый салом гусиным; принц Гессен-Гомбургский приехал и, Кейзерлинг прибыл (безбожный Корф не пришел, всех презирающий). Из русских же здесь был один - великий канцлер Алексей Черкасский, угодлив, толстомяс, противен и пыхтящ...
- Произошло нечто ужасное, - говорил Остерман, в платок пуховый кутаясь по-бабьи. - В Париже, в этом средоточье скверны, недавно вышла зловредная книжонка "Letters Mscovities". В тисненье первом она мгновенно раскупилась. Париж охотно слизал тот яд, что по страницам густо так набрызган и... Это б не беда! Мало ли чего в Париже не выходит. Но "Письма из Москвы" стали колесить по всей Европе... Вот вред! Вот катастрофа!
- Там обо мне сужденья есть? - спросил граф Бирен хмуро.
- Никто не пощажен, - ответил Остерман и на глаза себе поспешно козырек надвинул. - Особливо же, ваше сиятельство, достается всем добрым немцам, у правления Россией состоящих. В книжонке той придирчиво изложено бедственное положение простонародья русского. Все тягости налогов. И система сыска политического со знанием дела выявлена. - Остерман нюхнул табачку, но не чихнул, табакерку аккуратно спрятал. - О пытках в застенках наших изрядно говорится в книжке этой.
- Да врут, наверно, все! - заметил Бисмарк, шурин Бирена.
- Увы. Там наши тайны многие открыты.
Вперед выступил принц Людвиг Гессен-Гомбургский.
- Надеюсь, - заявил, - что о моей персоне благородной там сказано лишь самое хорошее и мой полководческий гений прославлен?
Остерман, съежась в коляске, отвечал принцу с презрением:
- О дураках в той книжечке - ни слова нет.
Принц сел и стал ждать, когда граф Бирен позовет к ужину.
- Нас кто-то ловко предал, - точно определил Кейзерлинг.
Бирен вдруг взялся за поручень коляски Остермана и одним могучим рывком закатил вице-канцлера в угол, подальше от гостей.
- Кто автор? - спросил. - Из-под земли достать... Даже если он спрятался в Канаде, все равно - найти и жилы вытянуть ему!
Слой пудры, осыпавшись с парика, лежал на плечах вице-канцлера, и Бирен машинально (не по дружбе) сдул ее с кафтана Остермана, словно пыль с мебели.
- Но автор книжки анонимен, - ответил вице-канцлер.
- Ну хватит дурака валять! Уж вы-то знаете наверно...
- Догадываюсь, что сочинитель этот - Франциск Локателли. Но это и не он! со скрипом рассмеялся вице-канцлер.
- Как вас понять?
- А так... Откуда мог заблудший итальянец за краткий срок пребывания в России столь много вызнать тайн двора нашего и секретов государственных? Нужны годы... автор сам должен быть русским!
- Если это не Локателли, тогда кто же нас предал?
- Не знаю. Но этот человек, судя по всему, отлично знает не только меня, но и близок к вам, мой граф любезный! Бирен ногой отпихнул коляску прочь от себя.
- Но только не дерзить мне! - крикнул он Остерману. - Тебя давно пора смолой измазать... Пишите в Лондон князю Кантемиру, чтоб не жалел золота, и пусть та книжка хоть в Англии не выйдет. Я не затем стараюсь, хлопочу, чтобы меня чернили за грехи чужие... Вы слышите? Все - прочь. Я спать хочу! Пошли все вон... А ты, мой славный Кейзерлинг, чего расселся тут, будто король на именинах? Проваливай и ты. Принц Гессен-Гомбургский, ты что - не слышал разве? Иль ужина ждешь?.. Дурак проклятый, холуй, ферфлюхтер под лый... Вон!
Опережая других, в дверях застряла туша князя Черкасского.
- Да протолкните его! - распорядился Бирен.
Кантемир уже не раз по приказу Остермана отыскивал за границей авторов статей о России, от имени Анны Иоанновны он угрохал переломать ноги и руки писателям (будучи сам писателем!). Посол часто рассыпал угрозы перед редакторами лондонских газет, жаловался на издателей в суды и парламент. Ответ всегда был одинаково: "Английский народ волен, и правительство не имеет права стеснять свободу его мысли..." Шутники, да и только! Попробуй доказать это Остерману или Анне Иоанновне. Но сейчас Петербург был особенно настойчив: книга Франциска Локателли напророчила в Европе неизбежное и скорое падение немецкого засилия в России...
А вся клубная жизнь Лондона - в его кофейнях. Спасибо еврею Якобу, который в 1650 году открыл первую харчевню в Оксфорде, - с тех пор джентльмен не мыслит дня прожить без кофейни. С утра до ночи здесь весело и интересно (иные и домой уже не ходят, в кофейнях спят и даже умирают). Несет от каминов теплом, кипят громадные чайники. Снуют лакеи, разнося газеты свежие и трубки с табаком. Здесь у актера бедного ты купишь билет в театр, здесь писатель продает свои вдохновенные творенья. И тут же, в гвалте клубном, политики порой решают судьбы мира...
Посольский кеб доставил Кантемира к парламенту, близ которого чадно дымила жаркая кофейня "Голова турка". Тут послу посчастливилось застать милорда Гаринггона. Милорд выслушал Антиоха.
- Но я-то здесь при чем? Я лишь министр, а не издатель.
- Прикажите издателям не печатать "Московских писем".
- А... закон? - спросил милорд. - Где вы сыщете закон, который бы воспрещал британцу говорить и писать, что он хочет? Вам известен хоть один билль в парламенте по этому поводу?
- Но вы же министр... вот своей властью и запретите!
- Но воля министра в Англии - ничто перед законом.
- Как можно? В книге той задета честь императрицы нашей...
- Ну и что ж такого? - поразился Гарингтон. - У нас любой газетчик пишет про короля своего открыто, и никто на это не обращает внимания... Я не понимаю, отчего ваша императрица столь щепетильная особа, о которой и слова нельзя сказать? Вы просто дурачите меня, посол! - обозлился милорд. - Не может же разумный человек преследовать другого за его критику...
Кантемир отступил в бессилии. Анна Иоанновна вскоре указала Антиоху, чтобы он сам написал "Московские письма". Европа хватится их читать - ан, глядь! это не Локателлевы, а другие "Письма", где мудрость государыни и благоденствие ее подданных во всей красе предстанут. И князь Кантемир засел за писание того, как хорошо живется людям русским и во всех краях империи только и слышно, как гудит набат хвалы мудрому правительству Остермана - Миниха - Бирена Бревернов - Менгденов и прочих...
С кривой усмешкой Генрих Гросс заметил послу:
- Не скуплю ли, поэт, вам делать то, чего бы лучше не делать?
- Вся власть от бога нам дана, - отвечал сатирик.
- Вот, кстати, вспомнил, - сказал Гросс, хитрейший проходимец и масон. Хотите посмотреть на человека, который на Остермана чуму наслал? Он ныне здесь... в Лондоне. Его можно застать по вечерам в кафе у Ллойда. Не съездить нам? Не посмотреть?
- Что значит - посмотреть? Его я должен связанным доставить в Петербург для наказания сурового.
- Ну что ж. Попробуйте связать, посол...
В кафе у Ллойда (что на Ломбард-сити) князь Кантемир бывал не раз: там всегда для русской службы сыщешь и капитанов опытных, и мастеров шить паруса, там все известия с моря - самые свежие!
- Вот он, Локателли, - исподтишка показал Гросс. - Сидит под барометром. Тот, что ни сух, ни жирен. Собою смугл. Глаза большие. И нос громадный. Торгует секретами лекарств ко здравию любви и страсти пылкой... Рискнете подойти к нему, посол?
Кантемир шагнул к Локателли, приподнял шляпу.
- Уж не вы ли это по России знатно путешествовали?
- Прекрасная страна! - причмокнул Локателли. - И люди славные, но им не повезло на управителей... А я вам, сударь, понадобился, очевидно, не ради снадобий моих?
Локателли незаметно растворил два пальца, словно циркуль: это был масонский вызов - брата к брату. Еще два знака на скрещенных пальцах, и Гросс, как рыцарь ложи Калоша, вдруг понял, что Локателли на много градусов выше его в масонстве всемирном. Тоща пальцы Гросса - за спиною посла - сложились в щепоть, означая повиновение профана метру. Локателли усмехнулся, довольный своим могуществом над людьми. Он бросил вилку поперек ножа: особый знак - "приказываю... повинуйся!".