Золотой павлин Сабатеи

Конан пошел разыскивать Аршада. Он помнил, что тот обещал помочь ему, но слабо представлял себе, каким образом чародей собирался это сделать. Варвару хотелось это узнать не только из чистого любопытства. Он, кроме всего прочего, еще и нуждался в добром совете.

Удовлетворенный разговором с Аршадом, варвар на следующее утро, не дожидаясь, пока армия выступит в поход, отправился в дальний путь по пескам пустыни.

Он ехал один. С сожалением расставшись с конем, киммериец пересел на длинноногого меланхоличного дромадера. Второй верблюд в двух бурдюках по бокам горба нес запас воды на пять дней. По прошествии этого времени киммериец надеялся достичь оазиса шанки. Он не взял с собой никакого сопровождения, хотя в пустыне вполне могли повстречаться йоггиты, проклятые сыны шакалов, которые грабили караваны и одиноких путников. Конан надеялся на лук — самый большой, который он нашел в туранском войске, и на свой меч.

Он помахал провожавшим его Испаране и Аршаду и ударил пятками верблюда. Дромадер, медленно переставляя ноги, пустился в далекий путь. Второе животное покорно последовало за вожаком. Варвар, покачиваясь в седле, оглядывал унылый пейзаж, расстилавшийся вокруг: сухие, выжженные солнцем островки травы в безбрежном море песчаных барханов, и думал о том, как встретят его шапки.

Он вспоминал, как и о чем надо говорить с этими людьми, чтобы не навлечь на себя гнев и не испортить все дело. Их обычаи были во многом странными и не похожими на то, что составляло правила жизни других народов. Но еще более странным было поручение Аршада, которое приводило киммерийца в немалое замешательство. Колдун, узнав, что шапки бывают в Замбуле, где обменивают на рынке товары, дал варвару весьма необычное задание. Зачем это нужно, ведь в такое никто никогда не поверит? Аршад хотел, чтобы шапки на базаре — так, между прочим, — пустили слух, что Эрлик разгневан незаконным переворотом в Замбуле и может погасить солнце. Чудак этот Аршад, хотя и чародей! Конан подивился про себя его словам, но просьбу выполнить обещал. Теперь он размышлял над тем, как уговорить шанки. Горячее дыхание пустыни было хорошо знакомо варвару, поэтому он не испытывал особенных неудобств в пути. Окутав голову белой кафией, он проводил весь день на верблюде, который медленно, но верно преодолевал и песчаные барханы, и твердые, словно камень, поля высохшей глины, приближая варвара к цели его путешествия. Один раз он подвергся нападению иоггитов. Его пытались окружить четверо всадников в зеленых одеждах, но он снял одного выстрелом из лука и подбил лошадь второго. Быстро сообразив, что не на того напали, шакалы пустыни оставили его в покое, ускакав куда-то в пески — видимо, за подмогой.

Киммериец приготовился к тому, что на следующий день ему снова предстоит встретиться с ними, но этого не произошло. Наверное, потеряли следы в бескрайнем море песка, решил Конан. Через два дня после нападения йоггитов он увидел впереди всадников в белых одеждах на таких же, как у него, одногорбых верблюдах. Они заметили его и направились навстречу.

— Кто ты? — спросил его предводитель отряда, когда они сблизились и воины окружили варвара.

У всех были черные или темно-каштановые бороды, густые и коротко подстриженные. Из под белых кафий глядели на варвара свирепые глаза, обведенные черной краской.

— Я хотел бы поговорить с Ахимен-ханом или с его сыном, если ваш повелитель не сочтет возможным принять меня.

Всадники на верблюдах переглянулись.

— Откуда ты знаешь нас? — настороженно спросил преводитель.

— Я был гостем вашего повелителя несколько лет назад, — просто ответил Конан.

— Поехали, — коротко бросил ему воин.

Они достигли поросшей пальмами долины между песчаными холмами, где жили шанки, и варвар порадовался за себя, что правильно выбрал направление. Если бы он уклонился в сторону, ему пришлось бы долго искать этот оазис. С тех пор как киммериец впервые побывал здесь, ничего не изменилось. Мужчины так же ходили в белых туниках с длинными рукавами поверх штанов желтого, оранжевого, красного или коричневого цвета. Конан помнил, что шанки получали этот цвет с помощью верблюжьей мочи и держали рецепт в строгом секрете. Женщины выделялись широкими ярко-красными одеждами. Те же цветные шатры под листьями больших пальм, которые, словно крылья, прикрывали жилища от солнца. Некоторые из проходивших мимо узнавали киммерийца и поднимали руку в знак приветствия.

— Приветствую тебя, Конан из Киммерии! — Человек с черными усами, закрученными вверх почти до самых глаз, склонил голову.

Он стоял у входа в свой шатер, приглашая варвара войти.

— Приветствую тебя, повелитель храброго народа! — Варвар поклонился в знак ответного приветствия и прошел внутрь.

— Что снова привело воина в наши далекие пески? — спросил Ахимен.

— Меня привели несколько дел, которые, я надеюсь, будут интересны и хану, — вторично поклонившись, ответил киммериец.

Песчаного цвета шатер хана был перегорожен надвое алой занавеской. Варвар заметил, что связки человеческих ушей, которые висели с каждой стороны входа, стали заметно длиннее.

— Акби! — крикнул Ахимен.

Из-за занавески вышла женщина в алой одежде и такой же яркой вуали, совершенно скрывавшей ее лицо. Вуаль почти до самого пояса была украшена подвесками. Женщина отвесила поклон варвару и замерла, ожидая приказаний хозяина.

— Счастлив отметить, — сказал варвар, вспомнив, кто та женщина, — что супруга хана находится в добром здравии, и это делает честь шатру хана и его силе.

— Наполни чашу нашего гостя! — приказал Ахимен.

Акби повиновалась, и в глиняную чашу полилась струя пенного шанкийского пива. Варвар помнил, как два года назад он налакался до полного беспамятства, поэтому сейчас учтиво поклонился хозяину и лишь слегка пригубил из чаши.

— Я вижу, — кивнул киммериец на связки ушей у входа, — что мужественный хан не оставляет одного из своих славных дел.

— Да, гость не ошибся, — ответил Ахимен. — Мы продолжаем истреблять джазихимов.

— Я надеюсь, — приступил киммериец к делу, — что хан примет от меня в дар несколько вещиц, которые, как помню, имеют для вашего народа некоторую ценность. Они предохраняют от песчаной слепоты.

Он снял с пояса кожаный мешочек и высыпал на низкий резной столик горсть крупных гранатов. Конан специально приобрел их в Хоарезме, чтобы было с чего начать разговор.

— Нет, нет! — скрестил на груди руки Ахимен. — Я не могу принять такой богатый дар. Надеюсь, мой гость не проявит неудовольствия, если я возьму только один камень.

Он знаком предложил варвару расположиться на ковре из верблюжьей шерсти.

— Тогда пусть хозяин примет в дар, — киммериец убрал пару камней обратно в мешочек, — вот эти камни.

— Мне оказана слишком большая честь, — покачал головой хозяин, — я могу принять лишь половину того, что предлагает гость.

— Моя собственная честь не позволит мне подарить так мало, — сказал Конан, убирая еще один камень, после чего, вытащив кинжал, приставил его к своей груди.

— Пусть рука воина остановится! — Ахимен-хан сгреб оставшиеся камни к себе в ладонь. — Я скорее пролью собственную кровь или навлеку гнев богов, чем позволю столь храброму воину хотя бы поцарапать свою кожу.

Представление было окончено, и киммериец вздохнул с облегчением. Его несколько раздражала манера шапки говорить друг с другом так, как будто их самих нет в комнате, однако приходилось терпеть. Теперь, хоть и придется следить за тем, чтобы не сказать какую-нибудь глупость, все пойдет куда проще. Камни хану понравились, а главное, Конан показал себя большим знатоком в соблюдении шанкийских обычаев.

— Что уважаемый хозяин может сказать о нынешнем хане Замбулы? — осторожно подошел варвар к интересующему его вопросу.

Ахимен потряс головой, как будто Конан предложил ему съесть что-то неприятное:

— Я слышал, новый хан хочет взять на службу йоггитов.

— Таким образом, — удивился варвар, — заклятые враги шанки переходят под покровительство Турана?