Страница 1 из 51
Мудрая пословица гласит: «Семенящий бег шакала не спутаешь с плавной поступью тигра». Сколько ни ряди павлина в вороньи перья, даже выщипав ни с чем не сравнимый великолепный хвост, его божественное происхождение спрятать не удастся. Величественная осанка, отливающие перламутром перья на шее и груди, королевская поступь — что-нибудь обязательно выдаст его.
Когда скромный торговец в потрепанной одежде и запыленных сапогах сел за дальний столик в таверне «Туранский сокол» и попросил кружку пива, ее хозяин Бехруз с первого взгляда понял, что посетитель явно не тот, за кого пытается себя выдать. Кожа на лбу и скулах, обветренная и опаленная солнцем, делала его похожим на обычного погонщика верблюдов, однако надменное выражение лица, повелительный тон человека, привыкшего распоряжаться, и гордо выпрямленная спина подсказывали, что это не какой-то простолюдин.
Даже долгий путь через пустыню и явное желание казаться не слишком заметным не помогли незнакомцу скрыть все это. Углы его губ скривились в пренебрежительной усмешке, когда хозяин с поклоном поставил на стол щербатую глиняную кружку, в которой обычно подавали здесь пиво и вино. Руки с длинными пальцами были гладкими и холеными — этот человек явно никогда не возился с упряжью, веревками тюков или углями костра.
— Может быть, почтенный господин желает что-нибудь из еды? — с подобострастной улыбкой спросил хозяин, плешивый и скуластый туранец с лисьим выражением узкого, словно сдавленного с боков, лица.
— Ступай пока, я подумаю, — величественным жестом отпустил его посетитель.
«Предупрежу на всякий случай Гоухара, — пятясь к стойке, подумал Бехруз, — глядишь, что-нибудь и мне перепадет, если дело будет того стоить».
Он откинул линялую занавеску, отделявшую зал таверны от кухни. Двое поваров, которые уже начали приготовлять пищу к вечеру, оторвались от своих дел и вопросительно подняли глаза на хозяина.
— Где этот сын помойки? — спросил Бехруз.
— Сейчас вернется, — ответил один из поваров, ловко отрубая сочные, жирные куски от бараньей туши, лежавшей перед ним на огромном деревянном столе. — Я послал его за зеленью.
Длинный широкий нож так и сверкал в его умелых, привычных к делу руках, и горка толстых ломтей мяса вырастала прямо на глазах. Послышался топот босых ног, и в кухню влетел загорелый дочерна мальчишка, вся одежда которого состояла из грязной набедренной повязки и ленты на лбу, поддерживающей слипшиеся от пота густые черные волосы. Мальчишка бросил на стол охапку свежей, пахучей зелени и уставился на хозяина, почесывая босой пяткой голень другой ноги.
— Вот что, малый, — взял его за ухо хозяин. — Стрелой лети к Гоухару, начальнику базарной стражи, и скажи ему, но только ему, понял? — Он слегка вывернул парнишке ухо. — Что ко мне в таверну зашел странный посетитель.
Мальчишка поворачивал голову вслед за движением руки хозяина и пытался кивнуть, морщась от боли. Удовлетворенный Бехруз отпустил, наконец, его ухо.
— Одна нога здесь — другая там! Живо!
Мальчишка убежал, почесывая распухшее ухо, а хозяин вернулся в зал и, опершись о стойку, медленным взглядом обвел свое заведение, стараясь не задерживаться на странном госте. Время вечерней трапезы еще не наступило, и народу в таверне было немного: трое караванщиков за столом у стены, парочка матросов из Хоарезма, которые пили здесь с самого утра, да этот посетитель, который медленно прихлебывал пиво, не обращая на остальных ни малейшего внимания. Он даже не повернул головы, видимо занятый своими думами, когда в таверну вошел тощий сморщенный старик в лохмотьях и, протянув вперед узкую высохшую ладошку, загнусавил:
— Во имя светлоокого Митры подайте на пропитание старому и немощному, больному и одинокому, бездомному и голодному…
Попрошайка обходил столы, за которыми сидели посетители, и останавливал на них скорбный и умоляющий взгляд наполовину покрытых бельмами глаз. Матросы, находясь в отличнейшем расположении духа, бросили ему в ладонь серебряную аквилонскую монету, отчего глаза нищего алчно вспыхнули, и он долго стоял и кланялся, пока они не прогнали его к караванщикам, которые оказались не столь расточительными, но все же отвалили ему несколько медяков. Старикашка, шаркая босыми ногами, потащился к последнему столику.
— И ты, о? почтеннейший, не дашь ли мне от щедрот твоих, да продлятся дни твои в благословении богов…
Гость хмуро взглянул на него.
— Ступай, ступай, не до тебя, гиена, — брезгливо отмахнулся он от назойливого старика.
Тот, пожевав беззубым ртом, повернулся и засеменил к выходу. Проходя мимо стойки, где с сонным видом восседал Бехруз, нищий, не двигая губами и даже не повернув к хозяину головы, шепнул куда-то в пространство:
— Постарайся задержать…
Хозяин заведения задумался. Конечно, задержать посетителя совсем нетрудно, если подсыпать ему в пиво сонного порошка из желтого лотоса. Подобное он проделывал уже не раз. Но что если незнакомец не закажет больше ничего? Что тогда предпринять? А не выполнить указание шпиона Гоухара, этого самого старика, который изображал нищего… Это занятие для самоубийц. Тут есть над чем задуматься, и глубоко.
Однако долго ломать голову Бехрузу не пришлось. Посетитель, поставив кружку на стол, неожиданно поманил его к себе.
— Садись, — кивком указал он на скамью напротив себя. — Надеюсь, у тебя найдется приличная комната для ночлега?
— А как же! — просиял хозяин. — Мое заведение — одно из лучших в Шангаре. Для господина, если у него есть деньги, конечно, — Бехруз умудрялся одновременно говорить и по-лисьи улыбаться, — всегда отыщется отличная комната с мягкими пуховиками, а если почтеннейший пожелает, — тут уголки его рта стремительно поползли к мочкам ушей, — и девушку достойную могу предложить, опрятную и горячую, что твой огонь.
Гость бросил на него недовольный взгляд, но, сунув руку за пояс, показал несколько золотых:
— Достаточно?
— Прости, уважаемый, — встал со своего места Бехруз, — сам понимаешь, времена сейчас неспокойные, много всякого народа здесь ходит. Я распоряжусь, чтобы тебе приготовили комнату получше. Вижу, ты не из этих. — Он украдкой кивнул на публику, которая постепенно заполняла просторный зал таверны.
— Принеси мяса и вина! — приказал гость, и его тон, а также гордый поворот головы окончательно укрепили уверенность Бехруза, что он не напрасно потревожил начальника базарной стражи.
— Ты не ошибся, старый шакал? — Гоухар сидел за маленьким столиком и, сытно рыгая, запихивал в рот лепешку с зеленью и бараньим мясом.
— Чтоб меня Эрлик покарал.
Старикашка, который только что просил милостыню в таверне, в очередной раз ткнулся лбом в ковер перед ногами начальника стражи. От бельм не осталось и следа, но глаза его, хоть и вполне теперь зрячие, были по-стариковски тусклыми и не выражали ничего, кроме преданности своему господину.
Замчи — так звали этого старика — уже давно служил шпионом у стражников Шангары, а до этого много лет, так уж получилось, скитался по Турану и близлежащим странам. Цепкая память сослужила ему хорошую службу. Он знал в лицо так много людей, а особенно богатых и высокопоставленных, что порой оказывался просто незаменимым.
— Это Хафар, совершенно точно, я узнал его! — Сложив ладони перед собой, Замчи еще раз низко поклонился. — Он сначала был визирем Актер-хана в Замбуле, а позже и при его сыне остался на этой должности.
— Xa! — чуть не поперхнулся Гоухар. — Я до сих пор не могу понять, как в Замбуле может быть сатрапом мальчишка! Ему ведь и сейчас лет тринадцать, не больше?
— Мне рассказывали, что в Замбуле всем заправляют женщина по имени Испарана, — осторожно ответил Замчи, — и этот визирь.