Экспедиция

– Ладно, – ответил он, – пошли.

– Вы что, с ума посходили? – возмущенно прошипел Игорь.

– Ох, – говорю, – да стань ты хоть за дерево, Бога ради! Тебя же так видно!

Томас опять углубился в заросли, и я почти потеряла его из виду, так что чуть не наткнулась на тело, когда подошла поближе.

Он был еще теплый. Одет он был в шинель из жесткого сукна, и при нем был автомат, нож и фляга на поясе. Все это нам пришлось с него снять... омерзительно. С Томасом я практически не разговаривала. Когда мы вернулись и он протянул шинель Игорю, тот совершенно неожиданно уперся и отказался ее одевать. Я прикрикнула на него – так резко, что сама удивилась. Во мне накопилось столько бессильной ярости, что она просто требовала разрядки – досталось, как всегда бывает в таких случаях, самому беззащитному.

В конце концов, он эту шинель надел.

Томас забрал автомат, я – все остальное, и мы быстро двинулись к ограде через кустарник и вывернутые древесные корни. Он шел первым – я уже поняла, что он здорово видит в темноте, гораздо лучше меня, а об Игоре и говорить нечего, потому что очки свои он разбил еще в самом начале пути. Поэтому я просто старалась повторять его движения и производить при этом как можно меньше шума. Ограда была чисто условной – такие железные палки, спаянные поперечными перекладинами, через которые, в принципе, достаточно удобно перелазить. Она не охранялась. Похоже, Томас наткнулся на единственного часового, который обходил участок, а все остальные (если не считать патруля на воротах, который, наверняка, дежурил ночью точно так же, как и днем) обосновались в одном из корпусов – я видела, как за темными ветками где-то далеко светилось окно. Так что перелезли мы сравнительно легко.

Там, за оградой, лежала каменная осыпь, и Томас погнал нас по ней. Я пошла без пререканий – хуже нет, когда в пиковой ситуации у каждого появляется свое мнение по всякому поводу, а он, действительно, лучше меня соображал, что тут делалось.

Было по-прежнему темно, рассвет, похоже, наступать так и не собирался – и впервые я была рада темноте. Мы карабкались по скользким камням, и голова у меня опять начала болеть, словно при каждом движении в ней что-то разрывалось. Мне вообще было тошно. Так мы тащились час или два, при этом Игорь два раза падал, а я не упала ни разу, но потянула щиколотку из-за того, что попала ногой в какую-то щель между камнями. Наконец, начало светать, и Томас сказал, чтобы мы прибавили шагу, потому что скоро поднимется туман и идти будет труднее. Мы прибавили – уже было видно, куда ступать, и в результате стало понятно, что склон, по которому мы лезем вверх, и который порос каким-то мерзким колючим кустарником, забирает все круче. Шагала я чисто механически – начиная со вчерашнего дня, события разворачивались настолько дико, что мозг отказывался их воспринимать. Наконец все вокруг и вправду заволокло непроглядным туманом, и идти стало невозможно. Томас отыскал какую-то щель между глыбами – достаточно большую, чтобы в нее можно было забиться, и наполовину скрытую этим колючим кустарником. Я раскрутила пробку у фляги, которая все это время колотила меня по бедру в одну и ту же точку. В ней оказался достаточно мерзкий самогон. Он отдавал керосином, но ничего, пить можно. Я глотнула, передала флягу Игорю и достала из кармана два сухаря, которые нашла у часового.

– Тебе нужно? – спрашиваю Томаса.

– Нет.

Я отдала один сухарь Игорю, а второй начала грызть сама. Сухарь, как и спиртное, тоже чем-то припахивал – то ли мышами, то ли плесенью. Я жевала его и гадала, что с нами будет дальше. Как идти? Игоря я знала в основном по работе, но понимала его неплохо, потому что он был вроде меня – больше трус, чем храбрец, и больше рефлексирующий невротик, чем человек действия. Но именно поэтому я и не знала, как он себя поведет – тут и про себя-то ничего не знаешь.

Наконец, я отхлебнула еще глоток из фляги и сказала:

– А где все-таки пакет этот самый?

– Какая разница? – устало ответил Томас. – Я думаю, он пропал с остальными вещами. По-твоему, это важно?

– По-моему, уже нет.

И мы опять замолчали.

Следующий вопрос был уже абсолютно по другому поводу.

– Куда мы вообще идем?

– Когда выберемся отсюда, – говорит Томас, – или если выберемся, я попробую рассказать. А дальше решайте сами.

– О чем речь? – спрашивает Игорь.

– Не знаю, – говорю. – Пытаюсь выяснить, что нам дальше делать. Вообще-то, лучше, если решения принимать будет кто-нибудь один. Потому что иначе начнется разброд и неразбериха. Вот только я предпочла бы доверять тому, кто эти решения принимает.

– Я же сказал, – ответил Томас. – Я попробую вас вытащить. Все и так слишком плохо пошло. Слишком много всяких непредвиденных обстоятельств.

– Ну ладно, – говорю. – Дождемся решающего часа. Я, собственно, хотела просто знать, в какую сторону мы хоть приблизительно движемся.

– В горы.

– Почему не вниз?

– У них, видимо, посты на шоссе, – говорит Томас, – а в горах легче затеряться.

– Кто они вообще такие?

– Не знаю. Видимо, это и есть та банда, которая именует себя отрядами свободы, комитетом самообороны или чем-то в этом роде. Мне кажется, они контролируют предгорья. Может, и по ту сторону тоже.

– Тогда как же мы пройдем?

– Не знаю. Посмотрим.

– Если мы выскочим из этой дыры, – говорю, – и попадем в какое-нибудь относительно безопасное место, мы ОСТАНОВИМСЯ. И там разберемся. Я снимаю с себя все обязательства перед вашей лавочкой. Все.

– Как тебе угодно.

– Так все-таки, – говорит Игорь, – куда мы идем?

– Тут есть относительно безопасный перевал. Если мы через него пройдем, то выйдем в конце концов к шоссе. А там посмотрим. Там, с той стороны, течет река. Может, спустимся вниз вдоль русла. Здесь тоже где-то должна быть вода. Попробуем забрать левее. Там увидим, одним словом.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю.

– В кабине, у водителя автобуса, висела карта. Старая карта, еще довоенная, но ведь реки текут по-прежнему...

– Сколько у нас времени? – спрашивает Игорь.

– Пока туман не разойдется? Ну, пара часов.

– Я посплю немного... Мне что-то паршиво.

Он завернулся в проклятую шинель и заснул. Я сидела и смотрела, как перед моим лицом на ветках кустарника конденсируется влага. Дальше ничего не разглядеть.

– Плохо то, что я его убил, – говорит Томас. – Нельзя мне было его убивать. Но он напоролся прямо на нас.

– Нельзя? Почему? И нам вы не дали оружия. Оставили без всякой защиты.

– Никто из нас не убивает. Понимаешь... Иначе – какая разница? Что иначе тут можно сделать?

– Откуда вы взялись? – спрашиваю.

– Мне трудно объяснить. Дело в том, что я и сам точно не знаю.

– Это еще почему?

– Потому что я – это одно, а те, кто за мной стоит, – совсем другое. Это совершенно разные вещи.

– Вот это номер! – говорю. – А кто они такие?

– Не знаю.

– Как такое может быть? На что хоть похожи?

– Не знаю.

– Тогда какого черта вы во все это дерьмо лезете? Ты сам откуда знаешь, что нужно делать?

– У нас есть инструкции. Программа.

– Весь ваш комитет?

– И этот. И еще многие другие. В других местах. Все это началось несколько лет назад. Мы очень тщательно готовились.

– Зачем все это?

– Пытаемся вас спасти, – сказал он.

– Томас, – говорю. – Тут, конечно, погано. Но я терпеть не могу, когда меня дурят. Пусть даже из каких-то высших целей.

– Никто не пытался тебя обмануть, – сказал он. – Рано или поздно ты все узнала бы. Понимаешь, просто есть критерии, по которым вас всех отбирали. Нужно было соответствовать целому ряду требований.

– Не знаю, что вы собирались с нами сделать. Но я больше не хочу, чтобы со мной что-то делали. Это слишком распространенный процесс...

Мы опять замолчали.

– Ну, хоть откуда они взялись? – опять спрашиваю.

– Не знаю. Во всяком случае, не помню. Должно быть, я никогда их не видел.