Страница 14 из 43
– Угадай, откуда я звоню, – предложила она.
– Из новой ванны на Патриарших, – ответил Дымшиц.
Анжелка рассмеялась: он был бесподобен, просто это забывалось на расстоянии.
– Говорят, это новое слово в кинематографе, – рассказывал Дымшиц о Тарантино, отдыхая на светофорах. – На самом деле не новое слово, а новый диалог – абсолютно чумовой диалог, мощный, как Ниагара. На таких диалогах можно строить плотины и добывать энергию для заводов. Обязательно посмотри, только покупай нашу кассету – на пиратских перевод фуфловый, уходит весь кайф. Да, еще: не звони мне на работу, душа моя, только на сотовый. У нас там шухер – боюсь, как бы служба безопасности сдуру не выскочила на тебя. Только на сотовый, хорошо?
Анжелка не поняла.
– Это между нами, – предупредил Дымшиц. – Твоя мамочка, не к ночи будь помянута, так-таки наехала на нас со всего размаху. Компаньоны мои не понимают, из-за чего сыр-бор, я тоже помалкиваю… Короче, мы с тобой вроде Ромео и Джульетты из фильма Дзефирелли – там две равноуважаемые семьи воюют, а детки втихаря обжимаются. Только Ромео – сущий пацан и все время попадает впросак, а нам нельзя. Так что надо затаиться, Анжелка. Маме тоже не говори ничего. В такой ситуации ей лучше не знать, что мы сообщаемся.
– А как она наехала? По-настоящему? – тупо спросила Анжелка.
– Я не знаю, душа моя, что у вас называется «по-настоящему», но наехала крепко. Потом, когда разгребусь, расскажу с подробностями. Можешь обещать, что ничего маме не скажешь?
– Могу, – упавшим голосом сказала Анжелка. – Обещаю.
– Вот и умница. Ты уже переехала?
– Нет еще, – сказала она. – Ты меня убил, Дымшиц.
– Мне очень жаль, Анжелочка. Действительно очень жаль. Ты, главное, не переживай за чужую дурь, не лезь в это дело. Я сам тебе позвоню, когда утрясется. Все, поехал.
Он уехал, а Анжелка осталась сидеть среди белоснежного, розовеющего изнутри мрамора. Она сидела, раскачиваясь, по пояс в розовой воде, сукровице, сидела в душистой пене, которая шелестела, лопалась и с тихим ужасом оседала, и что-то такое шелестело, лопалось, оседало в ее мозгах. Роскошная ванная комната показалась ей склепом. И этот оседающий в мозгах шелест пер из ушей.
Неделю она ходила чумная, пытаясь думать о себе, маме, Тимофее Михайловиче – и не могла. То ли она действительно не умела думать, то ли совсем запуталась. В конце концов, шут с ними обоими – он не любила ни маму, ни Дымшица, они достали ее каждый по-своему и на пару – но мир, в котором существовала Анжелка, держался на них, она привыкла жить между ними и боялась, что по-другому не сможет. Опять повеяла холодом ледяной, гладкой пустыни жизни – но теперь она знала, что лед тонок, а под ним бездна. Одиночество, почти забытое за весну – как легко, как сразу она отвыкла от своего естества! вернулось ободранной черной кошкой, забытой на даче, тощей кошкой с горящими от ненасытного голода глазами – и никакие любови, никакие работы, никакие Греции или там Италии не спасали от этого зверя, потому что он всегда возвращался. Потому что, наверное, никуда не уходил – просто брезгливо пережидал разор, дремал среди строительного мусора, прятался за мешками с цементом, просто дичал и лютел от голода, дожидаясь конца ремонта. И дождался.
Вечером, за двое суток до сдачи маминой квартиры, они сидели на лихоборской кухне и грызлись из-за очередного перерасхода сметы. Анжелка собиралась украсить кабинет в Чистом энциклопедией Брокгауза и Ефрона; почти полтора месяца она подавала объявления в городские газеты, но только вчера вышла наконец на старушку, сохранившую все восемьдесят шесть томов в товарном виде.
– Ты меня извини, доча, но это перебор, – устало говорила Вера Степановна. – Полторы штуки за одни корешки, за какого-то Тигра и Ефрата, от которых только пыль да микробы – это заслишком. Какой в них прок, когда они до революции изданы – у них там земля на трех китах, а до Америки двадцать тысяч лье и все под водой. Из книг мне нужны только свежие газеты и телефонный справочник, даже уголовный кодекс не нужен, потому что юристов на фирме хоть жопой ешь, а захотят упечь – упекут как миленькую, ни на кодекс не посмотрят, ни на юристов. Короче, отбой, ну ее в баню, эту энциклопедию гондурасскую…
Анжелка знала, что энциклопедия нужна, но втолковать маме не получалось. Она видела ребра пустых книжных полок в будущем кабинете и упрямо твердила: кабинет без энциклопедии не кабинет, а контора.
– И хрен с ним, – отбивалась Вера Степановна. – Я понимаю на работе, куда люди приходят – но дома зачем, объясни? Вчера часы бронзовые, какой-то прибор чернильный, когда я терпеть не могу чернил, сегодня – нам что, денег девать некуда?
– А ты знаешь, сколько она в букинистическом стоит? Три штуки как минимум. И это сейчас, когда все магазины завалены книгами, потому что старушкам этим есть нечего – а через пару лет запросто потянет все десять, вот увидишь…
– Между купить и продать, дорогуша, есть разница, которую ты не сечешь, возразила Вера Степановна. – Ты только покупаешь, а продажами занимаюсь в основном я…
Она задумалась о чем-то своем, потом подозрительно легко отступилась:
– Ладно, хрен с тобой… Только продавать, если что, понесешь сама посмотрим, сколько наваришь…
Анжелка не успела обрадоваться, скорее удивилась легкой победе, как Вера Степановна уставилась на нее в упор и спросила:
– Ты мне вот что лучше скажи – ты с дорогим нашим Тимофеем Михайловичем когда общалась в последний раз?
Анжелка под ее взглядом обмерла и не сразу выговорила:
– Вот тогда в последний раз и общалась. А что?
– А то, – резко ответила Вера Степановна, – а то, что вляпался наш Тимофей Михайлович в крупные неприятности. В такие нехорошие неприятности, что лучше держаться от него подальше. На вот, почитай – она подала Анжелке сложенную вчетверо газету, та развернула и увидела фотографию развороченной взрывом машины под жизнерадостным заголовком: «ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВЕТА ДИРЕКТОРОВ РАЗМАЗАЛО ПО АСФАЛЬТУ». Она побежала по тексту сверху вниз – как с горы, продираясь сквозь колючие заросли предложений:
«Вчера в 8.30 у подъезда многоэтажного жилого дома по улице Крылатские холмы прогремел мощный взрыв… В двух подъездах до уровня пятого этажа вылетели все стекла… Обескураженные жильцы увидели во дворе догорающий остов… и два трупа, в одном из которых не без труда опознали… г-на Котова Геннадия Павловича, известного бизнесмена, председателя совета директоров концерна „Росвидео“…»
– Это же наш Котов, – прошептала Анжелка, видевшая Котова раза два, и то издали, испуганно взглянула на маму и побежала по тексту дальше:
«Прибывшие оперативники восстановили… Водитель Свиридов Олег Петрович, 1958 г.р., поднялся в квартиру и минут через пять вместе с патроном спустился вниз… но, не проехав и десяти метров… Тело водителя, пробив крышу… самого г-на Котова в буквальном смысле… взрывное устройство с дистанционным управлением, эквивалентное… долгое время работал инструктором Краснопресненского райкома партии… уважением в деловых кругах… напрямую связывают с развернутой концерном кампанией по борьбе с видеопиратством в России…»
С разбегу Анжелка уперлась в неуместно игривую подпись – Фекла Алмазова, потом отодвинула от себя газету. Про Дымшица не было.
– Прочитала? – спросила мама.
Анжелка кивнула, потом спросила без выражения:
– Его-то за что?
– А пес их знает, – буркнула Вера Степановна. – Только не вздумай соваться туда с соболезнованиями – к Дымшицу теперь нельзя, сама понимаешь.
– Почему?
– Потому что его обложат со всех сторон, возьмут в оборот и его, и все его связи. Потому что непонятно, кому это выгодно. С партнеров и начнут, а как же…
– Начнут с тебя, – сказала Анжелка. – С тебя, мамочка.
– С…с кого? – изумилась Вера Степановна; по лицу ее словно судорога пробежала, она хмыкнула и удивленно спросила: – С какой это стати?
Они смотрели друг на друга, слезы потекли по щекам Анжелки, она вытерла их ладошкой и сказала: