Страница 43 из 43
– Будь осторожней, Сереженька, – напутствовала Анжелка. – Я тебя очень люблю, помни об этом. Ты для меня не буква «о», а буква «ё», самая кайфовая буква на свете, самая…
Она шепнула ему на ухо, какая – Сережка заулыбался, поцеловал ее, вышел за турникет и в дверь. Воздух сиял: туман просеивал свет фонарей, распыляя его пушистым слоем серебристых ионов. На стоянке не было ни света, ни тени, сплошь сияние воздуха, тусклый блеск машин и асфальта. Он выключил сигнализацию, дважды обошел вокруг «линкольна», пнул задний бампер и отскочил, потом открыл дверцу, вставил ключ и, не садясь, включил зажигание. Потом достал фонарь из багажника и гусиным шагом прошелся вокруг «линкольна», осматривая колеса, крылья, ощупывая испод. По уму, наверное, надо было разостлать ветошь и осмотреть днище, но глуповато как-то это выглядело бы на стоянке у ЛИС'Са, да и ребята заждались; Серега сел, завелся, послушал мотор, работавший как часы, и поехал.
Он успел вырулить за ворота стоянки, успел просигналить, чтобы они выбегали, а больше не успел ничего: ослепительная буква «ё» лопнула в голове и высыпалась из глаз, он полетел куда-то вниз, мир вздыбился и прихлопнул сверху асфальтом. Сверкнуло и бабахнуло так, что толстая стеклянная дверь вестибюля рассыпалась бисером. Охрана залегла. Анжелка рванулась на улицу, увидела падающие на асфальт звезды, горящий остов машины, развернутый поперек проезда, закричала и побежала к костру, едва не пробежав мимо Сережки. Его выбросило метра на три, куртка горела. Она стала сбивать пламя ладошками; подбежал Игорь, накрыл Серегу дубленкой, потом осторожно, вместе с дубленкой перевернул на спину. Вокруг кричали люди, ревели на стоянке машины. Одной ноги у Сереги не было, другая запуталась в полуоторванной штанине, но он был в полном сознании и смотрел то на Игоря, то на Анжелку ошарашенным правым глазом, а левый, вся левая половина лица была стерта в кровь.
– Я накрылся, – отчетливо сказал он. – Плывите, ребята.
Игорь кивал, дрожащими руками пытаясь разорвать на себе сорочку, чтобы наложить жгут.
– Скидавай и трусы, чего уж, – сказал Серега. – Теперь все можно.
– Ты говори, говори, – бормотал Игорь, пытаясь затянуть жгут – ему подали жгут из автоаптечки – пытаясь наложить жгут на бедра, но Серега захрипел, застонал, Игорь не выдержал и заорал на толпу: – Врача, живо!
– Потерпи, Сереженька, – умоляла Анжелка. – Потерпи, миленький!..
Она лежала на боку, придерживая двумя руками его голову и разбухая через дубленку его кровью: они вдвоем плыли на дубленке по луже крови, все остальное было в тумане.
– Не плачь, – проговорил он. – Мне не больно. Только скажи, чтоб не трогали.
Анжелка кивала, подвывала и целовала его, чувствуя, как тяжелеет окровавленная голова, как тяжело удерживать ее даже двумя руками.
– Скажи, чтоб не трогали…
Его единственный правый глаз закрылся.
– Держись, Сереженька! Сереженька! Миленький!..
– Отпусти, – прохрипел он изменившимся голосом. – Отпусти меня, Анжелка… Плыви…
Потом ему все-таки наложили резиновые жгуты, но он уже ничего не чувствовал.
Послесловие
Хоронили Серегу в Конаково, рядом с матерью и сестренкой. Гроб был роскошный, море цветов – денег приказано было не жалеть. На кладбище Анжелка вложила ему в руку сотовый телефон. Так и похоронили.
Поминали в отцовском доме, вычищенном и выскобленном до неузнаваемости. Бедный Серегин отец, которому Анжелка обещалась быть вместо дочери, сидел вместе со всеми. На кухне хозяйничал столичный повар, вышколенные официанты дышали гостям в затылки, и гости сидели скованно-чинно, пока не помянули как следует. Потом расслабились, заговорили-загоревали наперебой: Игоревы подружки, армейские кореша, сослуживцы. Анжелку никто не знал, но очень жалели за горе и незадачливую любовь… И смотрели прозрачными глазками кумушек, как увивается вокруг лихоборской принцессы Игорь.
А Игорь не увивался – Игорь ухаживал за Анжелкой именно так, как положено ухаживать за невестой погибшего друга. С маленьким «но»: он был потрясен уровнем Анжелки не меньше, чем Серегиной гибелью. Теперь казалось, что он почувствовал этот уровень сразу: еще до того, как их доставили в отделение и вся милиция встала на уши, проведав, какая такая Анжелка Арефьева проходит свидетельницей по взрыву. Еще до того, как к отделению подкатил шестисотый мерседес с мамашей. Еще в той жизни, где они разговаривали с Серегой.
Анжелка за эти дни стала прозрачной и твердой, как камень оникс. Единственным, с кем она разговаривала человеческим голосом, был Серегин отец. С остальными, в том числе с Игорем, она говорила безжизненным голосом без эмоций, дрогнувшим только раз, под конец поминок, когда Игорь поведал ей о Блохине Андрее Владимировиче и зловещем ЗАО «Варяг».
– ЗАО «Варяг»… – пробормотала Анжелка и удивленно переспросила: – ЗАО «Варяг»?
– ЗАО «Варяг», – подтвердил Игорь. – А что, ты их знаешь?
– ЗАО «Варяг», – задумчиво произнесла Анжелка. – Тридцать процентов…
– Все, – сказала она через минуту. – Мне пора в Москву.
Наскоро распрощавшись с гостями, она обнялась с отцом Сережки и отбыла в Москву на мамином «мерседесе» с мигалкой.
– ЗАО «Варяг», – сказала она по телефону Вере Степановне. – Заводы металлоконструкций. Сережка работал на таком заводе в Печатниках.
– Думаешь, они? – спросила Вера Степановна.
– По этому заводу работал некто Блохин.
– Я узнаю, доча, – пообещала Вера Степановна. – Ты только не убивайся так, Христом Богом молю… Блямба, да что за жизнь такая скотская…
Андрюша всплыл по весне, когда прочищали шлюзы на Яузе.
Через неделю после поминок Анжелка встретилась с Дымшицем и все ему рассказала.
– Ты можешь ее прекратить? – спросила она.
– Это серьезное дело, душа моя, – ответил Дымшиц. – Но, в принципе, у меня все готово… В особенности, если ты поможешь с детальками…
Через месяц после их встречи в «Известиях» прошла серия разоблачительных статей о связях банка «Лихоборы» с преступным миром. Была в статьях и конкретика, и прелюбопытнейшие детальки. Вкладчики банка, заодно и пайщики Лихоборского ЧИФа запаниковали, тысячная толпа осадила правление – покруче, чем в незапамятные времена, когда на месте правления стоял винно-водочный магазин. Веру Степановну под белы рученьки препроводили с Чистого переулка в Лефортово. Впору было говорить о полном разгроме лихоборской империи, если бы не другое «но»: Лихоборский торговый дом, записанный на Анжелку, выстоял, а на счетах фонда и банка ко дню ареста не было ни рубля.
Отец и сын Белозеровы вошли в правление «Варяга» как доверенные лица Анжелки. Покрутившись среди акул большого бизнеса примерно с полгода, Игорь продал нагатинскую квартиру, купил в Швеции яхту и в одиночку отправился вокруг Европы в Черное море. Анжелка обещалась навестить его где-нибудь в районе греческих островов, с грустью отмечая, что даже такого вроде бы устойчивого парня зашибло общение с ее суженым.
Сама она звонит иногда Сереге, но девушка-оператор всякий раз отвечает: «Абонент временно недоступен. Перезвоните позже, пожалуйста».
Ее можно встретить в пассажах: она вышагивает по сверкающим мраморным плитам, как по тонкому льду, телохранители держатся чуть позади и сбоку, а в задумчиво-холодном лице Анжелки не отражается ничего, кроме главной маминой заповеди: доча, будь готова к любым потерям. Она готова. Она опять, как до Сережки, умеет разговаривать только с вещами. С десяти до половины одиннадцатого Анжелка по-прежнему бегает вокруг пруда, ближе к двенадцати ужинает в «Экипаже», но ни с кем, кроме официанток и барменов, не общается. В квартиру на Патриарших вхож только дядя Володечка, вновь ставший ее личным шофером. На выходные он возит ее к Сережкиному отцу в Конаково. Там она ловит рыбу, парится в бане, листает Сережкины книги и не мешает мужчинам общаться между собой. А еще Анжелка купила себе компьютер и по ночам осваивает забавную штуку под названием Internet.