Сокол и ласточка

По профессиональной привычке Ника начал не с тек­стологического исследования и контент-анализа, а с де­талей второстепенных, о которых, бывает, забываешь, если сразу углубиться в содержание.

Документ долго хранился в связке или папке, крест-накрест перехваченной шнурком (виден вдавленный след). Держали его по соседству с другими бумагами, более поздней эпохи (на обороте просматриваются фи­олетовые разводы - это от чернил девятнадцатого сто­летия). Скорее всего, письмо выужено из какого-нибудь частного архива. (Почему частного? Да потому что ни штампа, ни инвентарного номера).

Бумага французского производства - такую во времена Людовика XIV производили на овернских мануфактурах. Письмо, очевидно, дошло до адре­сата. Во всяком случае, было распечатано в Тео-фельсе. (Это заключение можно сделать по разрезу. В первой четверти восемнадцатого века владельцы за­мка пользовались одним и тем же ножом для бумаги, ос­тавлявшим характерный зигзаг.)

Теперь почерк. Каллиграфический, ровный, почти без индивидуальных особенностей. Так, вне зависимости от пола, писали отпрыски хороших семей, получившие стандартное «благородное» образование. Можно не сомневаться, что мистер или, скорее, мсье (недаром же над Е стоит акцент) Epine происходил из дворянского рода и обучался в привилегированном учебном заведе­нии - либо же получил образование дома, что тем более означает принадлежность к аристократии.

Лишь после этих предварительных выводов Николай Александрович разрешил себе - с бьющимся сердцем -вникнуть в суть послания.

Под аббревиатурой «С.-М.» наверняка скрывается го­род Сен-Мало. Это был главный французский порт эпохи. Там обитали богатейшие судовладельцы-арматоры, от­важные капитаны и свирепые корсары, наводившие страх на английских купцов.

«Ужасный Мулай» - это, конечно, марокканский сул­тан Мулай-Исмаил, гроза Средиземноморья. Людовик XIV был единственным из европейских владык, кого этот кровожадный деспот чтил и с кем поддерживал посто­янные дипломатические отношения. Нет ничего удиви­тельного в том, что загадочный Эпин, которому зачем-то понадобилось совершить путешествие во владения Му-лай-Исмаила, был вынужден обратиться к арматору из Сен-Мало. Кроме как на французском корабле попасть в Марокко в 1702 году было невозможно.

Ну, а теперь главное: ради какого «Сокровища» и «Приза», дороже которого нет на свете, вознаме­рился Эпин предпринять дальнее и рискованное пла­вание, да еще в столь тяжелое время? На суше и на море уж скоро год, как шла большая резня, вошед­шая в историю под названием Войны за испанское наследство.

Вот, пожалуй, и всё, что можно выудить из этого листка бумаги. Тетя Синтия наверняка знает что-то еще. Доста­точно вспомнить, как значительно поглядела она на пле­мянника поверх очков своими небесно-голубыми глазка­ми, как воздела костлявый палец и прошептала: «Возьми и прочти. Я хотела сделать это позже, но после того, что случилось... Ты сам все поймешь, ты умный мальчик. А я должна прийти в себя. Выйду через 96 минут» - и вели­чественно укатила на своей коляске в спальню.

Среди прочих чудачеств, старая дама в последнее время еще и увлекалась нумерологией. Самыми бла­гоприятными числами считала 8 и 12. Сон продолжи­тельностью в восемь на двенадцать минут должен был полностью восстановить ее физические и нравственные силы, подорванные инцидентом в бассейне.

Четверть часа назад, получив от тети документ, Ника был слегка заинтригован, не более. Теперь же буквально бурлил от нетерпения. Ждать еще час двадцать, пока те­тушка соизволит выйти и ответить на вопросы? Это было невыносимо.

Но, зная Синтию, Фандорин отлично понимал: другого выхода нет. Еще никому и никогда не удавалось заста­вить мисс Борсхед переменить принятое решение.

К тому же потрясение действительно было нешуточ­ным. Старушка безусловно нуждалась в отдыхе.

Николас Фэндорин (так звучало имя Николая Александ­ровича на британский манер) очутился среди пассажи­ров тринадцатипалубного лайнера «Falcon», следующе­го маршрутом Саутгемптон - Карибы - Саутгемптон, не по своей охоте. В «люкс-апартамент» круизного тепло­хода Нику поместила воля двух женщин, и трудно ска­зать, с какой из сторон на магистра было оказано боль­ше давления.

Первая из дам приходилась ему двоюродной тетей. Кузина покойной матери мисс Синтия Борсхед, старая дева, всю жизнь проведшая в кентском поместье, с са­мого рождения доставляла родственнику массу хлопот. Она безусловно любила своего «маленького Ники», но, будучи существом взбалмошным и эксцентричным, из­ливала свою любовь очень утомительными способами. Во-первых, она всегда знала, что' он должен делать и чего не должен. Во-вторых, без конца ссорилась с ним и мирилась, причем в результате ссор «навсегда вычер­кивала неблагодарного из своей жизни», а в результате примирений дарила ему дорогие, но чреватые пробле­мами подарки.

Два недавних примера.

На сорокапятилетие мисс Борсхед прислала пле­мяннику в подарок золотые часы 18 века, усыпанные мелкими бриллиантами. Сначала за них пришлось уп­латить таможенную пошлину, которая произвела зияю­щую пробоину в семейном бюджете. Далее оказалось, что у золотой луковицы двенадцатичасовой завод и ее надо подкручивать дважды в сутки, а про это не всегда вспомнишь. И вообще, довольно глупо выглядит интел­лигентный человек, который выуживает из кармана эта­кое помпезное тюрлюрлю - будто какой-нибудь Майкл Джексон или Киркоров. А оно ведь еще и отзванивает «Боже храни короля», обычно в самый неподходящий момент. Главная же катастрофа приключилась, когда в капризном хронометре что-то сломалось. По бестол­ковости Николай Александрович не удосужился спро­сить, во сколько обойдется починка, до ремонта. Ну а потом было уже поздно. Чтоб расплатиться с мастером, пришлось продавать машину... Избавиться же от часов не представлялось возможным. Тетя очень хорошо пом­нила все свои подарки и часто интересовалась, пользу­ется ли ими племянник.

Ах, что часы! На последний день рождения Ника по­лучил от тетушки подарочек того пуще. Озабоченная тем, что мальчик растеряет в России последние остатки аристократических манер, Синтия преподнесла бедно­му Фа нд ори ну у, чистокровного жеребца. Одна седьмая означала, что конем он владел на паях еще с шестью собственниками и мог кататься один раз в неделю. Во­роного Стюарта Пятого тетя разыскала на сайте шикар­ного подмосковного клуба, пленилась звучным именем и фотографиями, заплатила какие-то сумасшедшие де­ньги - и Николай Александрович оказался совладель­цем злобного кусачего монстра, к которому и подойти было боязно.

Дальше так: плата за членство в клубе (пришлось брать заем в банке); ежемесячные собрания с остальны­ми шестью компаньонами (ну и рожи! ну и разговоры!); по понедельникам поездки за город через многочасовые пробки, чтобы покормить Стюарта Пятого сахарной мор­ковкой и сделать очередную фотографию для тетушки.

Карибский круиз тоже был подарком - к 910-летию рода Фандориных. (Сам же Ника когда-то и раскопал, что первый фон Дорн получил рыцарские шпоры в 1099 году.) На девятисотлетие тетя, помнится, прислала спец­трейлером конную статую Тео Крестоносца для установ­ки на дачном участке - но кошмарную эпопею с памят­ником предка лучше не вспоминать. Сколько ушло денег, времени и нервов на то, чтобы избавиться от каменного чудища!

Теперь, стало быть, новая причуда - океанское пла­вание.

Три года назад мисс Борсхед перенесла инсульт, усадив­ший ее в инвалидное кресло, однако не перешла к пассив­ному образу жизни, а наоборот, всемерно активизирова­ла lifestyle3. Пока ходила на своих двоих, очень неохотно покидала пределы Борсхед-хауса и не читала ничего кроме «Дейли телеграф». Теперь же освоила интернет, существенно расширила круг интересов и пристрасти­лась к путешествиям. По убеждению Николаса, причи­ной были упрямство и неисправимая поперечность ха­рактера. Ничто не смело ограничивать свободы Синтии Борсхед, даже параплегия нижних конечностей.